Каждый год в июне мы встречались с двумя моими школьными друзьями, Мишей и Стасиком, чтобы провести вместе целый день, отдохнуть от семьи и вернуться в наше чудесное детство. Сначала это было нашей потребностью потому, что поступив в разные вузы и не имея возможности часто видеться, мы скучали друг о друге, а потом это стало нашей традицией. И чем старше мы становились, тем больше ею дорожили: нам казалось, что в быстротечной переменчивой жизни у нас есть нечто твёрдое, определённое, на что мы всегда в случае необходимости можем опереться.
Но в этом году всё пошло наперекосяк: в начале года уехал на работу в Израиль Миша с семьёй, и мы со Стасиком сразу осиротели. А через несколько месяцев заболел Стасик. Я ходил к нему в больницу, стараясь всеми силами его поддержать и ободрить, однако депрессия овладевала им всё сильнее. Через месяц его выписали из больницы, и врач сказал мне, что его может спасти только операция на сердце. Врач попросил меня уговорить Стасика на эту операцию.
- Слушай, Стас, - сказал я, - пришёл июнь, и нет причин нам изменять нашей многолетней традиции. Давай увидимся в воскресенье, где обычно. Посидим. Поговорим.
- Да, - сразу же согласился Стасик, - нам надо поговорить.
Мы встретились в ресторанчике "Случайная встреча". Когда мы впервые облюбовали этот небольшой уютный ресторанчик, Миша много острил по поводу его игривого названия. И это было понятно: он уже тогда был женат и для него "случайная встреча" имела особый смысл.
Знакомый метрдотель приветствовал нас у входа в ресторан и усадил за наш обычный столик.
Мы заказали водку и нехитрую закуску. Когда мы подняли первую рюмку и посмотрели друг другу в глаза, я вдруг увидел, что Стасик очень взволнован, что он с трудом выдерживает мой взгляд. Видимо, он знал, почему я так хотел этой встречи. Поначалу я планировал заговорить об операции в конце свидания, но, увидев его бледное напряжённое лицо, я решил, что тянуть незачем. Поэтому после обычной болтовни и разговоров о Мише, я сказал:
- Стас, врач считает, что тебе надо сделать операцию. Он считает, что без этого никак нельзя.
К моему удивлению, Стасик ничуть не взволновался:
- Да, я знаю. Я много думал об этом и решил, что это всё-таки шанс. Так что я уже договорился: во вторник ложусь в больницу.
- Ты молодец, старик, - бодро воскликнул я. - Мы с Кристиной будем навещать тебя каждый день. Всё будет хорошо!
- Спасибо тебе, друг. - Мне показалось, что в глазах Стасика блеснули слёзы. - Ты самый лучший друг на свете, - продолжал он с какой-то обречённостью. А я - последняя дрянь. Я - гнусный предатель. И недостоин того, чтобы ты пришёл ко мне на могилу.
- Ты о чём, Стас? Ты хочешь о чём-то мне рассказать, покаяться? Я тебя очень прошу, не делай этого. Это не нужно ни тебе, ни мне.
- Нет, я должен очистить свою душу. Если я не выдержу операции - продолжал он, как в бреду, - если я умру… Я не могу умереть без твоего прощения.
- Считай, что я давно тебя простил. Мы все небезгрешны. И знай, в чём бы ты ни провинился передо мною, я всё равно тебя люблю, как брата.
- Твоя христианская мораль меня убивает. Иногда мне кажется, что ты просто хочешь доказать, насколько ты чище и порядочнее нас с Мишкой. - Его рука, в которой он держал рюмку, дрогнула. Он поспешно поднёс рюмку ко рту и залпом выпил.
Этот разговор принимал очень неприятный оборот. Я вдруг ощутил, что в душу ко мне заползает неприязнь к другу. Он всё испортил: вместо согревающего душу свидания, получился какой-то отвратительный раздражающий фарс.
- Дорогой Стас, - я изо всех сил пытался переломить опасное направление его мысли - это всё нервы. Это естественно перед операцией. Давай переменим тему. Она нас обоих раздражает. А мы встретились, чтобы расслабиться, чтобы ощутить, что несмотря ни на что, жизнь прекрасна.
Стасик язвительно рассмеялся:
- Сейчас посмотрим, покажется ли тебе жизнь прекрасной, после того, как я расскажу тебе всё.
Я замер от нахлынувшего на меня страха, не зная, что сказать. Стасик сразу почувствовал моё состояние. Он не шевелился, глядя мне в глаза, и я понимал, что он внутренне готовится сразить меня чем-то ужасным.
- Я хочу тебе признаться, старик, - неторопливо начал он, точно садист, измывающийся над своей жертвой, - что вот уже несколько лет я живу с твоей женой, Кристиной. Поэтому и не женился до сих пор.
В первое мгновение я почувствовал облегчение (я-то думал, что речь идёт о неизвестной мне смертельной болезни Кристины или нашего сына, Никитки. Но слава Богу! Все живы и здоровы). И только потом я осознал смысл сказанного.
- Это ложь! - сказал я хладнокровно.
- Это правда. Ты что, считаешь, что ты самый лучший на свете? И Кристина не может полюбить другого мужчину? - Стасик криво усмехнулся.- Ну ладно. Раз ты хочешь доказательств, ты их получишь. Я расскажу тебе такие подробности, что тебе останется только поверить в это.
Я судорожно сглотнул внезапно возникший в горле комок, пытаясь придать себе уверенный вид:
- Прекрати, Стас. Ты же мужчина. Не веди себя, как подонок. Ты никогда не сможешь простить себе, что так унизил Кристину. Это подло.
Стасик вскочил, опрокинув стул. Посетители ресторана смотрели на нас с любопытством.
- Я ухожу, - сказал он. - Иначе будет ещё хуже. - И он стремительно выскочил из зала.
Некоторое время я неподвижно сидел за столом, глядя Стасику вслед и постепенно осознавая, что за несколько минут несколькими словами он разрушил мою жизнь, казавшуюся такой благополучной.
Ощущение, что умирает душа, что я распадаюсь на части овладевало мною, как тяжёлая болезнь. Опытный официант, видевший наш конфликт, поспешил мне на помощь:
- Что-нибудь ещё? - спросил он, - выразительно взглянув на пустую бутылку.
- Да. Принесите водки, пожалуйста.
Первое, что я увидел, открыв затекшие глаза, было лицо Кристины. Она наклонилась надо мною и нежно гладила мои волосы.
- Проснулся? - она поцеловала меня в сухие губы. - Как ты? Жив?
- Не знаю, - простонал я. Голова раскалывалась. Во рту была помойка.
- Ох, - стонал я, - как мне плохо.
- Пить надо меньше, - смеялась Кристина.
- Как я добрался до дома?
- Как? Я, бедная твоя жена, тебя привезла. Метрдотель позвонил. А куда Стас подевался?
Как только она произнесла ключевое слово "Стас", моя память включилась, и я вспомнил всё. Сердце вздрогнуло, я уставился на Кристину, пытаясь увидеть на её милом лице пятна отвратительного порока. Но лицо было чистым и непорочным. "Солгал, мерзавец" - мелькнула спасительная мысль.
- Кристина, - простонал я, - ты меня любишь?
- Очень, мой милый, - улыбалась она.
- А ты мне не изменяешь? - продолжал я стонать.
- Нет, не изменяю.
- Но Стас вчера сказал, что ты мне изменяешь с ним.
- Что-о-о?! - Кристина села рядом со мной на кровать. - Ты бредишь что ли?
- Это ложь? Ведь он наврал?
- Конечно, наврал. Ну и дурак, твой Стас. Да и ты не умнее его. Как ты мог поверить?
Моё сердце нырнуло и задрожало от радости. Забыв про все свои страдания и физические, и моральные, я вскочил с кровати, крепко обнял Кристину.
- Кристина, родная, любимая! Как хорошо!
- А ты - глупый. Как ты мог этому поверить? Никого на свете нет лучше тебя. Никого и никогда я больше не полюблю. А теперь давай-ка ложись. Тебе надо выспаться, как следует.
Она укрыла меня одеялом и вышла из комнаты.
Мне кажется, я уснул, но меня разбудило чуть слышное позвякивание: Кристина кому-то звонила. Поколебавшись несколько секунд, я снял трубку параллельного телефона.
- Как ты себя чувствуешь? Мне проводить тебя в больницу? - негромко спрашивала Кристина. Её голос звучал тепло и заботливо. Собеседник отвечал едва различимо.
- Нет, не нужно.
- Как настроение?
- Погано, как никогда.
- Всё будет хорошо, вот увидишь. Не думай о плохом.
- Я не об операции.
- И об этом не думай. Сейчас не время.
- Ты уже знаешь?
- Да.
- Прости меня.
- Что с тебя, глупого, взять. Об этом поговорим позже. Ну, ладно. Пока. Думай только о хорошем. Целую, - и она положила трубку.
Я лежал совершенно обессиленный и опустошённый. Значит, всё-таки это правда! Кристина - оборотень, лживая дрянь! Так вот кого я обожал столько лет! Почему это случилось со мной? Как теперь жить?
Мой взгляд, обращённый в окно, упёрся в тяжёлое предгрозовое небо. Ветер гнул молодые тополя. Где-то далеко полыхнула молния и заурчал гром. Я крепко зажмурил глаза. "Спи, - сказал я себе, - завтра настанет новый день, и в нём уже не будет всех этих кошмаров".
Новый день оказался ярким и солнечным. Я открыл глаза и сразу же зажмурился. Кристина забыла задёрнуть штору, и солнце беспрепятственно проникло в спальню, разогнав страшные призраки вчерашней ночи. Некоторое время я неподвижно лежал в кровати, слушая лёгкое дыхание жены. С опаской заглянул ей в лицо, такое милое и такое безгрешное. Почувствовав мой взгляд, она открыла глаза, улыбнулась нежной улыбкой, протянув губы для утреннего поцелуя:
- Отоспался? - спросила она, целуя меня, - голова не болит?
- Нет, всё хорошо.
Мне и впрямь стало хорошо. Я всё забыл, я ничего не хотел помнить.
Кристина вскочила с постели, помчалась в кухню, готовить мне завтрак. Сегодня у меня была утренняя лекция, и она никогда не забывала моего расписания.
Потом мы завтракали на кухне, говорили о Никитке, который с бабушкой отдыхал на море, о сегодняшнем процессе, где Кристине предстояла нелёгкая борьба с прокурором. Ещё о чём-то. После некоторой паузы она спросила:
- Сегодня у Стасика операция, ты сможешь зайти к его врачу или это сделать мне?
- Это сделаю я, - сказал я сурово.
Кристина улыбнулась и чмокнула меня в щёку:
- Мой милый и глупый муж, - сказала она. - И почему только я тебя так люблю?
И я сразу же воспрянул духом: нет всё это неправда. Просто потому, что не может быть правдой.
Врач принял меня без задержки. Он был нашего возраста, лет 30-35, высокий и спортивный. Приятный тембр его голоса и профессиональное умение говорить с людьми располагали к нему и вызывали доверие.
Он усадил меня на единственное кресло, сел напротив на стул и спросил меня, глядя мне в глаза мягким сочувственным взглядом:
- Вы родственник Станислава Александровича?
- Я его близкий друг.
- Буду с вами откровенен: хотя операция прошла успешно, состояние больного тяжёлое. И перспективы пока не ясны. Мы делаем всё возможное.
- Я могу его увидеть?
- Можете, ему нужна эмоциональная поддержка. Но - буквально на несколько минут.
Я открыл бесшумную дверь послеоперационной палаты и медленно вошёл внутрь. Неяркий свет освещал комнату с одинокой кроватью, стоящей среди замысловатой медицинской техники. На кровати лежал Стас. В первое мгновение я не узнал его: осунувшийся, бледный, с заострившимися чертами лица. Я подошёл к кровати и тихонько позвал его. Он открыл глаза и взглянул на меня. Его взгляд выражал равнодушие и страдание.
- Стас, - я хотел взять его за руку, но он спрятал руку под одеяло. - Стас, врач сказал, что операция прошла успешно. Теперь всё зависит от тебя. Надо бороться и верить.
Стас молчал. Я не понимал, слышит он меня или нет.
- Вечером к тебе придёт Кристина. Она тебя покормит. Она приготовила кое-что вкусненькое, - продолжал я.
Стас молча смотрел на меня. Потом он закрыл глаза и отвернулся.
Я постоял ещё некоторое время и решив, что он заснул, на цыпочках вышел из палаты.
Кристина вернулась из больницы в шесть вечера. Уже потому, как она вошла в квартиру, как сбросила туфли, как опустилась на диван, я понял, что случилось худшее. Но почему-то я не испытал при этом никаких чувств, точно умер не мой лучший друг, а кто-то совсем чужой. Я сел рядом с ней, обнял её за плечи, она спрятала лицо на моей груди и заплакала. Я утешал её, как мог, но она всё плакала и плакала, и казалось, что этому не будет конца. Я раздел её, уложил в постель, дал выпить валерьянки. Когда она затихла, я ушёл в гостиную и лёг спать на диване.
Утром я услышал, что Кристина, как обычно, что-то делает на кухне. Я вышел на кухню, поцеловал её в щёчку, спросил, как она себя чувствует. Она поздоровалась со мной, глядя в сторону.
- Нормально, - ответила она. Её тон был чуть вызывающим, как у человека, неприглядная тайна которого была раскрыта.
На похоронах Стаса мы стояли рядом, плечом к плечу, и я крепко сжимал её ледяную дрожащую руку, чтобы помочь ей пристойно выстоять всю церемонию прощания.
Дома я не стал донимать её разговорами, не задавал вопросов, не торопил её. В тот момент я ещё верил, что её горе и моя безучастность пройдут, как всё проходит в этом мире, и наша счастливая жизнь восстановится.
Однако наша прежняя жизнь не восстановилась. Рядом со мной теперь жила другая женщина. Её женственность и нежность исчезли. И хотя внешне всё оставалось по-прежнему, она казалась отстранённой и безразличной. Но странно - меня это совсем не трогало. Может быть, именно я провоцировал её настроение, так как она не могла не понимать, что я её больше не любил.
Мы расстались без ненужных объяснений, вполне дружелюбно, но без объятий и поцелуев. Даже не прикоснулись друг к другу, когда я навсегда покидал дом.
И я так и не понял, действительно ли я любил её, или это была просто мечта.