Хроники одной жизни

Ина Филаретова
Как вы думаете, что чувствует пикирующий бомбардировщик? Нет, не пилот, что за штурвалом, не тот, кто, отодвигая со лба лётный шлем, кидает вниз какие-то снаряды, пульки, гильзы , патроны, не люди, стоящие внизу и бурно переживающие падение, не те, кто должен стать местом приземления, а бомбардировщик. Сам бомбардировщик. Вы когда-нибудь задумывались над тем, что чувствует пикирующий бомбардировщик? А вы когда-нибудь чувствовали себя бомбардировщиком? Пикирующим.

***
Мне тогда было несколько дней от рождения и я радовался всему: новым ощущениям, новым чувствам. Я вдруг узнал, что у меня есть руки. И ноги. Они были новыми и непривычными. Хотелось скорее узнать, что же они могут делать, хотелось бегать, махать руками и урчать от радости. Семёныч (его так все называли) не отходил от меня ни на шаг. Он ходил вокруг меня, возился с какими-то тряпочками и постоянно улыбался, глядя мне в глаза, и не заглядывая в глаза тоже улыбался. Постоянно. Оказалось, он просто добрый.

***
Однажды Семёныч подошел ко мне с улыбкой (я такой улыбки у него ещё не видел, грустной такой и задумчивой), погладил меня по голове и сказал, что пришёл попрощаться. Я сначала подумал, что он уходит от меня. Отворачивается и бросает. А оказалось, это я бросаю его. «Прощай, Старина! Светлого неба тебе и лётной погоды. Может и свидимся когда.»-- сказал мне на прощанье Семёныч, обвивая меня верёвками, уходящими куда-то под потолок. А верёвки оказались не только высокими, но ещё и сильными. Они почему-то натянулись, скрипнули, и по слову «Давай!» начали тянуть меня вверх. Сначала я сопротивлялся, потом понял, что бесполезно и подпрыгнул от пола. Ноги как-то сами сделали это, я даже не успел подумать. Просто подпрыгнул и повис в воздухе. Сначала дух захватило, а может это верёвки давили на живот, и голова в сторону чуть-чуть поехала. А потом обратно вернулась. Закружилась, наверное. А Семёныч стоял рядом и улыбался. Значит ничего страшного. Ведь он плохого не допустит. Он такой. Он даже от меня вчера заразу отогнал, когда она хвостом замахала, подошла ко мне близко-близко и ногу так в сторону подняла. Он так и сказал: «У, зараза, пошла вон!», и тряпкой на неё махнул. А сейчас – ничего. Улыбается. Значит так и надо.
Я не долго катался на верёвках. Им почему-то быстро надоело. И они поставили меня. «Эй! Вы ошиблись! Я стоял не здесь!»--крикнул им я, но они только молча качались в воздухе и всё равно уходили под потолок. «Мой пол был другого цвета и стоя-а-а-а-л на месте»-- Это я не сказал. Я это подумал, когда пол вдруг поехал в сторону и повёз меня вместе с собой.
-- «Открывай ангар!».
 И тут я уже ничего не видел. Стало ярко-ярко, а пол на колёсиках вез и вез меня куда-то всё быстрее и быстрее. Глаза уже привыкли к яркости, и когда я выезжал за большие ворота, я последний раз оглянулся на Семёныча. Он стоял и махал мне рукой, а рядом бегала Зараза и громко гавкала.

***
«Светлого тебе неба и лётной погоды». Что это такое, я узнал уже скоро. Это когда идёшь себе по полю, травку нюхаешь, птичек слушаешь, речка рядом журчит, и так хорошо тебе делается на душе, так привольно, что хочется громко песни петь. Даже не просто петь, а горланить вовсю, от души от всей, от горла всего, громко-громко, как Семёныч пел, когда мы с ним только вдвоём оставались в ангаре. И вот ты уже идёшь и поёшь, и кузнечики тебе подстрекотывают, и птички подщебечивают, и травка подшуршивает. И уже мало, как будто, этого. И идти хочется всё быстрее и быстрее, и уже на бег срываешься и на крик переходишь. Траву уже не слышно, речка уже вдалеке, а ты всё бежишь и бежишь, а потом вдруг подпрыгиваешь (как на верёвках в ангаре, только сам,) как всегда, не успев подумать. И всё…
 Вдруг легко скановится, руки-ноги отдыхают, лишь сердце громко бьётся с непривычки, да глаза иногда от страха зажмуриваются. А потом справляешься с собой, успокаиваешься, глаза открываешь, а перед тобой – Оно. Большое, яркое, «Светлое небо». Семёныч, милый, ты где,.. Смотри на меня, Семёныч. Смотри и радуйся. И гордись мной. И собой тоже гордись, Семёныч. Ведь так и надо.

***
А вот как садился – не помню. Помню поле моё маленькое-маленькое, ни травиночки не видно, речка ниточкой где-то внизу поблёскивает, а я всё ниже и ниже, и поле приближается…Зе-лё-но-е. Сжался я весь, скукожился, только ноги сами выпрямились сгибаться отказываются, и сердце как бешеное, уж думал, что по пути потеряю…
Потом чувствую, что стою, и, наверное, уже долго. Глаза б открыть, посмотреть. Нет, думаю, постою ещё. Потом в животе заурчало. А потом упало что-то. Из меня. Как из Заразы однажды, Семёныч тогда сказал, что от страха (я ей тогда на хвост наступил). Говорят такое иногда случается. Наверное, так и надо…

***
А что такое лётная погода, я узнал потом, когда в нелётную попал.

***
Лётная, нелётная, а лететь, говорят, надо. Задание у меня. Первое. Боевое, говорят. А по мне хоть и боевое, лететь ведь, не кузнечиков же ловить. Ну так и быть. Лечу!
Разбег, разгон, прыжок, полет. Это как по накатанной. С шиком, блеском, слегка небрежно. Новички пусть смотрят, учатся. Страшно? – Это не про нас.
Лечу, блещу, ребятам крылом, так, помахиваю, а сам всё выше, и дальше. По плану полета. Боевого. Первого.
Я в этом вылете с парнем познакомился. Симпатичный такой, возрастом как я, даже похожи чем-то. Говорит, не здешний. Долго на поезде, говорит, ехал, а потом летел много. В разных городах ночевал. Говорит, небо и у них тоже красивое, а столько много травы сразу не видел, и речек таких красивых.
 Да, у нас красиво. Ну я ему тоже про места виденные рассказывать начал. Потом затрещало что-то, я даже не услышал, что он ответил. Потом щеке щекотно стало. Но щекотно не так, чтобы смешно, а как-то неприятно. А приятель мой новый вскрикнул, и на куски разлетелся… Оказывается это я его… Домой летел, как в тумане. Приземлился, а меня все обнимают, и рисуют краской на боку что-то. Это я потом звёздочку рассмотрел… Всё как в полусне. В полусне. Зачем? Ведь так не надо…

***
А механик мой, мировой парень, улыбается, правда, редко, зато встречает с радостью и с краской. Эх, трёшки-матрёшки, спелись мы с ним. Дуэтом-пистолетом.

***
Семёныч, родненький, зачем же ты сделал-то меня таким, Семёныч… Кукурузником бы что ли или добрым каким, а ?.. Семёныч!.. Помоги, миленький, как будто зараза какая ко мне подходит. Уже и ногу на меня подняла. Семёныч, хороший мой, ну махни же ты тряпкой-то , ну не жди же ты , пока меня жижой этой обольёт… Се-мё-ныччч. Ч-ч-ч. И тишина. Вот только с ней и разговариваю теперь. Ребята думают, мол, зазнался, обижаются, неженкой называют. А у меня вылетов больше всех. И звёздочек на боку. На сердце только тяжко. Как глаза закроешь, грохот и взрывы кругом, а потом ямы, ямы, ямы, и лопости чужие в разны стороны разлетаются, да крылья трещат. Семёныч, забери меня поскорей отсюда, а?

***
Вы хотели знать, что чувствует пикирующий бомбардировщик? А что бы чувствовали вы, окажись бомбардировщиком? Пикирующим. А в штопоре?

***


***

Уже не чувствую. Уже не вижу. Уже не слышу. Петь могу. И буду.
«Эх, лечу к тебе,Семёныч, разгоняя облака.
Не легка домой дорога. Нелегка.»
Домой. Скоро уж. Значит, свидимся:
«Се-мё-ныч!!!Встре-ча-а-ай…