Полуденный зной окутал долину реки. Вода в Тибре начала отступать, обнажая низко расположенные болотистые берега. Прошло три недели с тех пор, как Ромул развеял над рекой прах брата. На том месте, где была пролита кровь Рема, начали строить небольшое круглое здание - храм Сатурна.
За это время Ромул успел сильно измениться: взгляд стал каким-то пустым, на висках появились седые нити волос, некую печать горя поставила на его лице смерть брата. Последние дни царь не появлялся ни на Форуме, ни на Капитолии – он не выходил из своего дома.
- Здравствуй, царь! Чем могу быть тебе полезен? – с порога сказал Таласий, получивший утром приглашение от царя.
Дом римского правителя не был похож на дворцы этрусков, но и нельзя его было сравнивать с домами других римлян и латинов. Это было крупное одноэтажное здание, построенное из обожженного кирпича. Снаружи стены дома были выбелены, а крыша покрыта черепицей. В отличие от узких щелей в латинских хижинах, в царском доме имелись большие окна, закрываемые на ночь ставнями.
- Заходи, Таласий, - Ромул, уподобляясь этрускам, возлежал за столом на грубоватом ложе. Жрец низко поклонился и подошел ближе, - Ты считаешь, что я гневаюсь на тебя за то пророчество?
- Тебе виднее, царь, гневаешься ты или нет.
- Я давно не был в городе. О чем сейчас говорят люди на улицах?
- Они спорят о нехватке пастбищ возле города, - Таласий был прав. Земель и пастбищ не хватало на всех римлян. Большая часть жителей города жила за счет набегов на одинокие латинские и сабинские поселения, - Почему ты с ними не поговоришь?
- Я не знаю, что им сказать, - Ромул поднялся с ложа и приблизился к жрецу,- У меня нет человека, который мог бы меня поддержать или помочь советом. Я более одинок, чем кто-либо в моем городе. Толпа сейчас ждет решительных действий или…ярких речей. Мне нужна твоя помощь, - Ромул подошел к массивному деревянному сундуку, окованному бронзой и, открыв его, подозвал к себе Таласия.
На дне сундука лежало несколько бронзовых шлемов, нагрудных пластин и поножей, щит и несколько золотых и серебряных чаш и подносов. Верно, это и были все богатства римского царя. Правитель вытащил кожаную суму, лежащую поверх доспехов и высыпал ее содержимое на гладкую поверхность крышки сундука.
- Ты, наверно, понял, что это вся моя казна, точнее половина альбанской казны, дарованная мне дедом, - Ромул кивнул на разбросанные золотые и серебряные браслеты, гривны и кольца.
- Не боишься оставлять золото без охраны? – поинтересовался жрец. В ответ, правитель лишь рассмеялся.
- Я царь, поэтому имею право бояться только богов. Я не имею права проявлять свои слабости перед подданными, - он взял в руки толстую золотую гривну и четыре небольших серебряных слитка, после чего протянул их собеседнику, - Завтра на рассвете отправишься в Кумы, греческую колонию на побережье, а оттуда поплывешь в Элладу. Мне нужен ответ дельфийского оракула – ответ о судьбе Рима в ближайшем будущем.
- Почему ты посылаешь именно меня? – спросил жрец, взяв в руки драгоценности.
- Скажи, Рим стал для тебя родным городом? Если так, то считай, что ты оказываешь услугу не мне, а всему Риму.
Таласий еще раз поклонился Ромулу и отправился к выходу.
- Прошу тебя, прими мою просьбу за честь,- напоследок сказал Ромул.
Пеший путь из Рима в Кумы последнее время стал довольно легким. Неплохая грунтовая дорога, появившаяся здесь не без помощи этрусков, протянулась от долины Тибра до морского залива, обжитого эллинами, называемыми в здешних местах греками. На путь в Кумы, пересекающий равнины и плоскогорья, Таласию понадобилось три дня. Город, в который привела дорога, понравился жрецу. Будучи всего на десяток лет старше Рима, он уже был прекрасно благоустроен: акрополь, возведенный из каменных глыб на рукотворной возвышенности, над берегом моря, прямые улицы, выбеленные стены домов. Здесь было немало кораблей: греческие, финикийские и этрусские. Таласию не пришлось ночевать в городе – тем же вечером он отплыл в Элладу, в город Коринф. Плыть ему пришлось на крупном военном судне, биреме. Здесь ему довелось услышать немало разговоров об опасностях в море. Эллины рассказывали друг другу о том, что торговые пути, десятилетиями используемые мореходами разных стран, ныне заполнили финикийские пираты. Да и прогулки по горным ущельям Эллады стали опасными – борющиеся меж собой правители разных городов ставали там свои наемные отряды, порой похожие на банды обычных разбойников.
На двадцать первый день своего путешествия, перебравшись на небольшой рыбацкой лодчонке из Коринфа на противоположный берег залива, Таласий достиг Дельф. Сам город представлял собой крупное селение, защищенное кирпичными стенами. Храм же располагался в двух милях от города, на юго-западных склонах священной горы Парнас. Это было прямоугольное святилище, сложенное и грубо оттесанных каменных глыб. Добравшись до храма утром, Таласий до полудня прождал у широких низких дверей, пока не тропинке, ведущей к храму, появился высокий мужчина, несущий за плечами козью тушу.
- Путник, что ты здесь ищешь? – спросил его незнакомец.
- Мне нужен ответ оракула. А ты кто?
- Я – храмовый слуга. Ты уверен, что тебе нужен ответ Аполлона?
- Да, я хочу узнать о судьбе одного царя и его города.
- Хорошо, тебе помогут. Надеюсь. Ты не стучался в двери храма…
- Мне не раз приходилось посещать оракула в Тефии, поэтому я знаю правила, - Таласий вздохнул и продолжил, - Я хочу узнать о ближайшем будущем города Рима и его царя, Ромула.
- Твоя воля. Только учти, что далеко не всем нравятся ответы оракула, - храмовый прислужник взглянул на небо, освещенное полуденным солнцем, - Жди…- с этими словами он вошел в храм.
Только сейчас Таласий заметил неприметную бронзовую пластину, висевшую над дверью, на которой было написано: «Познай себя». Действительно, может ли правильно понять неоднозначный ответ божества человек, который не может обуздать свои чувства и эмоции, разобраться в себе и понять, что ему нужно в этой жизни. Ответ оракула в самих людях, в глубине их сознания.
Критянин ждал долго, солнце медленно двигалось на запад, а восточный ветер приносил запах мяты, растущей в соседней долине. Сгустились сумерки, все труднее стало различать корабли на горизонте. После того, как полностью стемнело, из храма вышел слуга, которого он видел днем.
- Устал, путник? Терпи…Ты долго ждал – подожди еще немного, - Таласий, сидящий на земле у дверей, в ответ, лишь промолчал.
Время шло – Луна и звезды осветили ночное небо. Отчетливо был виден Лучник – созвездие Орион. Этруски считали, что это знак близкой войны. Жрец так и не заснул, наблюдая всю ночь за звездным небом. Лишь с первыми лучами солнца двери храма снова открылись – на пороге появилась девушка, едва ли достигшая двадцатилетнего возраста. Распущенные светлые волосы, холодный взгляд серо-голубых глаз, тонкие правильные черты лица, вероятно к нему вышла одна из пифий, жрица храма. Увидев его, она нахмурила свои тонкие, подкрашенные охрой брови.
- Это ты пришел за ответом о судьбе своего города? Ты знаешь, что ответы Аполлона туманны и неоднозначны?
- Знаю, ведь я сам, в прошлом, жрец богини Бритомартис, - Таласий встал с земли и подошел к пифии.
- Почему правитель города сам не пришел?
- Наше государство, как и сам царь, слишком молодо, чтобы оставлять его без присмотра.
- В ответе бога мы сами разобрали далеко не все, точнее, мы разобрали только две фразы. Слушай их: «Риму стоит бояться лукавства друзей, а с врагами он разберется сам. Женщины спасут Рим», - вздохнув, жрица продолжила,- Остальное слишком туманно, чтобы говорить тебе, - Таласий внимательно слушал каждое ее слово.
- Пифия, ты юна и красива. Почему же ты выбрала этот путь? Пойми, что тебе всю жизнь придется быть посредницей между божеством и безумцами, которые жаждут узнать будущее, не разобравшись в своем прошлом, - после его слов на лице жрицы появилась улыбка, хотя и довольно натянутая.
- Это мой выбор и моя судьба. Прощай, - с этими словами она направилась в храм, - Хорошо подумай над ответом.
Бросив мимолетный взгляд на слова, выбитые над входом в храм, Таласий направился к заливу. Теперь он шел по более короткому, но в то же время, по более сложному пути. Эта тропа вела прямо к заливу, минуя город. Жрец, уставший после долгого пути и бессонной ночи, вышел к небольшому плоскому участку берега, застроенному каменными складами и амбарами. Здесь располагалась финикийская фактория. В заливе было много кораблей: небольшие суденышки были вытянуты прямо на гальку, а более крупные стояли недалеко от берега.
- Мир вам, сыновья Мелькарта*, и попутного вам ветра, - Таласий обратился к мужчинам, греющимся в утренней прохладе у небольшого костра.
- И тебе попутного ветра, незнакомец. Хочешь устроиться к нам гребцом? – один из финикийцев поднялся и подошел к жрецу. Высокий, худощавый, не старше тридцати лет, бледнокожий, с правильными чертами лица.
- Нет. Я хочу узнать, не плывет ли какое-то из этих суден в земли, которые эллины называют Италией**, в город Кумы, - жрец кивнул в сторону стоящих в заливе кораблей.
- Допустим, мой корабль туда скоро отравляется. Мы плывем в Сардининю за зерном, но в Кумах сделаем остановку.
- Сколько стоит место пассажира на твоем корабле? – Таласий снял с шеи золотую гривну.
- Рулевых у меня только двое, поэтому, если хочешь, поплывешь в Кумы помощником одного из них - будешь подменять ночью. Это и будет твоя плата. Согласен? – В ответ, жрец кивнул головой, - Мое прозвище – Якир*** из Газы. Если будут какие-то вопросы, то обращайся ко мне, я кормчий на этом судне.
Финикийцы угостили Таласия несколькими лепешками и солониной. После этого жрец помогал им с погрузкой на корабль. На легких, сделанных из бычьих шкур лодках финикийцы перевозили на судно бурдюки с водой, пифосы и амфоры с зерном, маслом и вяленой козлятиной. С приливом корабль отплыл. Это была самена – довольно большое, но, одновременно, и довольно быстрое грузовое судно. Самена Якира, построенная из ливанского кедра, могла легко выходить в открытое море. Высокие борта позволяли команде не бояться шторма, а два руля, сделанных из малоазийской сосны, добавляли судну маневренности.
Таласию выделили место на корме, там же под навесом спал Табнит, рулевой, которого ему приходилось заменять. Уже в первый день плавания жрец почувствовал, как он отвык от путешествий на финикийских кораблях – плавучих базарах. Здесь была только одна палуба, на которой располагался единственный ряд весел, прямо же под ней был трюм. Десятки людей сидели на веслах, не имея возможности защититься от солнца: светлокожие от природы греки и ливийцы, загоревшие до медного оттенка кожи, смуглые от рождения критяне и финикийцы, темнокожие уроженцы далекой земли Хам****. В основном, эти люди были наемными работниками, сидевшими с утра до ночи на веслах за пригоршню кусков меди. Уже в первый день на корабле Таласий почувствовал себя разбитым. Ночью он следил за тем, чтобы руль не изменил свое положение, а днем он пытался спать.
- Да, критянин, здесь трудно, но многие привыкают. Тебе хорошо – ты здесь задержишься на две-три недели, - обратился к жрецу Табнит, сидевший у руля.
- Здесь не так уж и плохо, - попытался улыбнуться его собеседник. Рулевой одобрительно кивнул головой.
- Андромаха! – крикнул финикиец. На его зов явилась девушка, лет восемнадцати на вид, вероятно, рабыня, - Принеси этому человеку вина, - после этого она вернулась с кувшином и передала его жрецу.
- Хм…Андромаха*****? – отпив жутко кислого, сильно разбавленного вина, сказал Таласий, - Где твоя родина?
- Я родом из Малой Азии, из города Пергама. Мой отец – эллин, а мать – фригиянка,- жрец внимательно рассматривал свою собеседницу. Светлая кожа, темные волосы, заплетенные в две тугие косы, миндалевидные темные глаза, тонкие выразительные черты лица, нежный румянец щек, - Андромаха – мать основателя нашего города, - продолжила девушка. Она говорила на эолийском наречии греческого, малопонятном для жреца.
- Как же ты попала сюда?
- Еще когда я была ребенком, сторонники царя Фригии напали на наш город и продали большую часть жителей в рабство, в том числе, меня, моих братьев и сестер.
После этой беседы жрец и рабыня сильно сблизились. По ночам, когда Таласий следил за рулем, она усаживалась рядом с ним, и они разговаривали часами. Жрец рассказывал ей о Ликтосе, о Риме, о тех землях, в которых он побывал. Сначала Табнит к их общению отнесся нейтрально, но вскоре начал раздражаться.
Через пару дней после выхода судна из залива, ранним утром, Таласий обратился к рулевому. Андромаха еще спала, кутаясь от предрассветной прохлады в плащ жреца.
- Я хочу выкупить твою рабыню, - сказал он, глядя прямо в глаза финикийцу.
- Ты видишь, что она красивая и здоровая, - мясистые губы рулевого раздвинулись в улыбке,- Я не уверен, сможешь ли ты за нее заплатить.
- Столько хватит? – Таласий снял с шеи золотую гривну и протянул ее в руки финикийцу.
- Ну, если бы мы торговались на рынке, то, может быть, и хватило…Но, учти, что мы в сотнях стадий от берега. Больше ты заплатить не можешь? Да? Значит, наш разговор закончен.
Табнит подошел к своим вещам и начал что-то искать, но из-за неловкого движения содержимое его кожаной сумы вывалилось на доски палубы: какие-то небольшие инструменты, куски серебра и меди…и терракотовая статуэтка, около фута высотой. На палубе финикийского судна валялось изображение богини Бритомартис – широкобедрая женщина в коротком охотничьем хитоне.
- Это же Мать-Земля. Где ты взял? – с изумлением спросил Таласий. Вокруг начали собираться любопытные.
- Действительно, Табнит, откуда у тебя эта статуэтка? Такая бывает только в храмах богини Бритомартис, а ее святилища – неприкосновенны, - сказал Якир, сидевший недалеко, в компании наемников.
- Добыл в плавании к берегам Италии – тогда я был рулевым у Хирама.
- Что значит «добыл»? Храмы Матери-Земли неприкосновенны! Запомни! Ведь ты должен знать, что это покровительница не только охотников и земледельцев, но и…мореходов, - продолжал кормчий.
- Это было давно! Хирам сжег деревню каких-то рыболовов. А в близлежащем гроте мы нашли это и несколько серебряных побрякушек.
- Табнит, это вы жители Сидона нападаете на мирных жителей, а мы – купцы, но не пираты, - Якир ткнул рулевого в грудь.
- Все. Об этом никто не узнает, - финикиец со всей силы бросил статуэтку за борт. Через несколько мгновений, перевернувшись несколько раз в воздухе, она погрузилась в лазурную гладь моря, - Морская богиня вернулась в свою стихию – с улыбкой произнес рулевой, повернувшись лицом к, молчавшему до этого, Таласию.
- Так ты был среди тех, кто сжег Ликтос, - с ненавистью проговорил жрец и плюнул Табниту в лицо.
Рулевой вытер лицо краем плаща и скинул его с плеч. Он был ослеплен злобой и яростью. Тихо, не ругаясь, лишь скаля зубы, Табнит шел на жреца, схватившись за свой длинный, изогнутый кинжал. Какое-то странное чувство охватило критянина – смесь ненависти и страха. Жрец все больше отступал к корме. Его противник был выше и крепче, да и кинжал служил рулевому скорее продолжением руки, чем оружием. Финикиец крутил рукоять меж пальцев, перебрасывал из одной руки в другую. Теперь он хотел превратить убийство в охоту, растянуть свое удовольствие. Каждый его выпад сопровождался бурными обсуждениями, но никто, даже кормчий, не пытался вмешаться. Для Таласия же каждое мгновение казалось вечностью. У него было только одно спасение – бронзовый нож, который он, по обычаю этрусских жрецов, носил на поясе.
Следующий выпад оказался для финикийца неудачным – он не понял, за что зацепилось лезвие, и потерял драгоценные мгновения. Увидев в глазах противника растерянность, Таласий ударил его ножом в грудь. Окружающие услышали глухой удар, после которого рулевой упал. В руках жреца осталась лишь одна рукоятка, а сломанное лезвие, пробив грудь, глубоко вошло в тело финикийца. Через пару мгновений ноги жреца подкосились, и он свалился на палубу. На боку у критянина зияла рваная рана. Кинжал Табнита рассек кожу, мышцы, жилы и разрубил несколько ребер. Последним, что увидел жрец, прежде чем потерял сознание, были испуганные глаза Андромахи.
Раненных растащили в разные стороны и, по приказу Якира, несколько человек начали смывать кровь с палубы.
- Табнит, от силы, протянет пару дней, а критянин, может быть, выживет, - сказал корабельный лекарь, Абибаал, пожилой мужчина с редкой седой бородой.
С одной стороны, Таласию повезло – лезвие не задело легкое, но с другой стороны, шансов было мало – рана была обширная и глубокая, да и с рваными краями. Абибаал вправил смещенные концы сломанных ребер, каленым железом прижег порванные жилы и зашил рану. На следующий день обоим раненным стало хуже. Лежа у борта, громко стонал рулевой – лекарь даже и не пытался вытащить застрявшее лезвие, зная, что это ему не поможет. Рана Табнита начала ужасно пахнуть, а его кашель смрадным воздухом наполнял палубу. Теперь скрипели зубами даже те люди, которые еще пару дней назад считали себя его друзьями и распивали с ним вино. К концу дня на корме появился Якир.
- Братья, прошу, выслушайте меня! – кормчий обратился ко всем, кто находился рядом, - Этот человек, - он указал пальцем на стонущего Табнита, - участвовал в нападении на храм Бритомартис, чтимой моряками из многих земель, и скрыл это от нас. Вчера же он напал на жреца этой богини, имя которого - «морской», в переводе с его родного языка.
- Теперь нам не избежать гнева богов, - сказал кто-то из гребцов.
- Почему? Боги нас простят, если…Табнит, все равно, не выживет. Пускай же это будет наша жертва Мелькарту, - вокруг послышались одобрительные возгласы.
Кто-то из бывших друзей рулевого принес кинжал, которым был ранен жрец. Несколько человек крепко схватили Табнита, но он, не осознавая, в бреду, суть происходящего, даже не пытался сопротивляться.
- О, Мелькарт, владыка морей, покровитель торговцев и мореплавателей. О, дарующий нам ясное небо и попутный ветер, прими эту жертву. Прими ее, как искупление наших грехов, - сказав это, Якир резко ударил рулевого кинжалом в грудь.
Их бывший товарищ больше не мучился – удар пришелся прямо в сердце. Обмякшее тело бросили за борт, а кровь с палубы сразу смыли. Люди вернулись к своим делам: гребцы сели за весла, наемники продолжили играть в кости, а на свободный со вчерашнего дня руль кормчий посадил двух светловолосых ливийцев. Словно и не было никогда рулевого Табнита, уроженца Сидона...
Все хуже становилось Таласию. Несколько швов разошлись, и на этом месте появился гнойник. Немалых трудов стоило его удалить и восстановить шов. Андромаха практически не отходила от него, тихо моля богов о спасении. Постепенно его состояние улучшилось: жар спал, рана начала заживать и он чаще приходил в себя.
- Что с этим проклятым финикийцем? Он мертв? - это были первые слова жреца.
- Они добили его, - сглотнув, ответила Андромаха.
- Значит, я предал Мать-Землю – на мне кровь человека. Но, моя совесть чиста, ведь я отомстил за своих родных. Надеюсь, Бритомартис меня простит, - он говорил, глядя прямо в грустные глаза эллинки.
- Критянин тебе уже лучше? – спросил Якир, подойдя к жрецу после того, как судно прошло через пролив, разделяющий Италию и Сицилию, - жрец кивнул, - Я вижу, эллинка тебе помогает: меняет повязку, вместе с Абибаалом готовит тебе снадобья, кормит молоком и медом из старых припасов Табнита. Ты, верно, хочешь, чтобы я отпустил ее с тобой?
- Я заплачу. Клянусь! – он потянулся рукой к золотой гривне.
- Стой. Тебя чуть не убил мой человек, а я буду брать плату за рабыню? Считай, что это подарок. Ведь никто не требует платить за подарки. Это судно – мой дом, а ты – мой гость. Во имя нашего покровителя Мелькарта и покровительницы народов моря богини Бритомартис, я высажу тебя на берег не в Кумах, а в устье реки, которую вы называете Тибр.
- Да воздастся тебе за это! – Таласий попытался улыбнуться.
Жрец догадывался, что кормчий говорит абсолютно неискренно. Его желание помочь критянину основывалось не на личной симпатии, а на страхе перед гневом божества. Важным для него было и мнение людей. Для большинства матросов Андромаха теперь была воспоминанием о богохульстве Табнита, да и Якиру она казалась лишним балластом.
Вскоре на горизонте появились холмы Лация.
- Очень скоро мы приплывем к устью реки. Таласий, твой город далеко от берега? – спросил кормчий.
- До него чуть более сотни стадий вверх по реке, - пожал плечами жрец.
Беглым взглядом осмотрев палубу, Якир подошел к какому-то человеку, спавшему в полусидящем положении у борта, и толкнул его ногой.
- Что случилось? – спросил незнакомец, шмыгнув широким мясистым носом.
- Энил, я знаю, ты тоже из Сидона и ты плавал с Хирамом.
- Дружище, ты меня знаешь очень давно. Не забывай, что я мирный торговец…не просто торговец, а тамкар – личный торговый агент правителя Сидона, - он говорил, активно жестикулируя руками.
- Я дам тебе одну лодку и съестные припасы на один день на трех человек, - кормчий не обращал внимание на изумление в глазах собеседника, - Ты поможешь жрецу…не просто жрецу, а служителю высокочтимой Бритомартис, которую мы называем Астартой, фригийцы - Кибелой, а египтяне – Исидой. И ты ему не просто поможешь, а доведешь его и эту милую девушку в город Рим, - Якир всегда говорил абсолютно серьезно, не оставляя собеседникам ни малейшей тени сомнения.
- Почему я? – спросил Энил, взглянув в сторону противоположного борта, где сидели Таласий и Андромаха, - Из Сардинии я должен плыть в землю Хам за слоновой костью.
- Считай, что это выбор богов, - кормчий подошел к нему вплотную, - Конечно, ты задержишься на пару месяцев…но будешь жить.
- Что? – Энил всегда немного побаивался этого человека, но теперь он мог ожидать от него чего угодно.
- Ты же хочешь, чтобы мы забыли о том, что ты плавал вместе с пиратами, а по законам Газы казни подлежит весь экипаж разбойничьего судна. Мы же не заставляем тебя добираться через море вплавь…пока что, - его собеседник, пребывающей теперь в паническом страхе перед кормчим, несколько раз неохотно кивнул.
Когда судно подошло к устью реки, несколько крепких гребцов спустили на воду лодку из сшитых бычьих шкур и помогли Таласию, Андромахе и Энилу спуститься в нее. Жрец был, еще, слишком слаб, чтобы сидеть на веслах, и финикиец, взяв в руки два коротких весла, начал грести вверх по течению Тибра. Опустив голову и низко надвинув свой войлочный колпак, он бурчал себе что-то под нос, сам с собой обсуждал какие-то проблемы на понятном ему одному наречии. Таласий не обращал внимания на Энила – он до сих пор думал о том, правильно ли он поступил, взявшись за нож и пролив кровь. Но мог ли он поступить по-другому, как требовал культ Матери-Земли. Хотя его душа и разум сопротивлялись…пока сопротивлялись, он начал осознавать одну вещь – далеко не все проблемы можно решить мирно.
Где-то далеко начала вырисовываться цепь холм, на которой располагался Рим.
- На многое воля богов, в том числе и на то, что я встретил тебя, - Таласий обратился к Андромахе, гладя ее нежную кожу. Он рассматривал ее красивые черты лица, стройное гибкое тело, едва прикрытое короткой туникой. Теперь, в лучах заходящего солнца, гречанка казалась ему особенно прекрасной.
- Значит…воля богов, - после этих слов их губы слились в поцелуе.
На жреце уже не было такого тяжкого груза, как месть. Впервые за последние годы Таласий почувствовал, что он больше не одинок...
*Мелькарт - финикийский бог. Покровитель ремесленников и мореплавателей.
**Италия - точно неизвестно, когда появилось это название. Возможно оно появилось в 8 в. до н.э., когда началась греческая колонизация этого региона
***Якир - в переводе с древнесемитских наречий - "Добрый"
****Хам - финикийское название той части Африки, которая расположена южнее Сахары
*****Андромаха - жена Гектора, вождя троянцев, героя "Илиады". В греческой мифологии она- символ любящей и верной жены