Широко распахнулись черные крылья, гибкое тело легко парило над городом, зорко высматривая добычу. Серые глаза скользили по темным глыбам домов. Длинные пальцы с острыми когтями сжаты в кулаки, он искал. Каждую ночь его полет заканчивался чьей-то смертью. Нет, он не ел живую плоть и не высасывал кровь, он просто дарил смерть, она темным туманом сочилась из его сердца, окутывая нетерпеливую жертву.
У него были только ночные полеты и смутно-странные сны о другой жизни. Он не знал своего прошлого, но чувствовал, что в его жизни не будет ничего кроме ночного неба, свиста ветра в крыльях и жаждущих смерти людей, которым он помогал решиться. Он знал только одно о себе - имя, данное ему при рождении или придуманное им самим – Бокстон. Резкое порывистое, оно нравилось ему, и он иногда кричал хриплым рыком свое имя ночному небу, ярким звездам и вслушивался в его отрывистое звучание. Больше некому было назвать его по имени. Бокстон был одинок, но едва ли тяготился этим. Его ночной полет был прекрасен. Он был создан убийцей, и смерть доставляла ему удовольствие.
Едва пробудившись, Бокстон слышал голоса людей его зовущих, закрыв глаза, читал их мысли и летел, неся смерть в своем сердце.
Сегодня опять он искал того, кому должен подарить освобождение, он искал среди сотен тысяч того, кто звал его. Иногда зовущих было слишком много, но выбирал он только одного. Его безошибочное чутье всегда говорило, кто призывает его яростнее, чья жажда смерти острее.
Наконец-то он увидел свою цель и мягко спланировав, оказался возле окна на последнем этаже, свернув крылья, он вошел, не заметив стеклянной преграды, в комнату. Светловолосый мальчишка, скорчившись, лежал на кровати, прижимая забинтованные по локоть руки. Уже не ребенок, но еще и не мужчина, он прятал в подушку заплаканное лицо и зло проклинал себя.
Именно его мысль о смерти громче всего стучала в голове Бокстона, именно его отчаянье призвало убийцу. Он вслушался еще раз в яростный шепот:
- Я не могу жить больше, не хочу… машина…окно, нет не решусь снова. Больно, как больно… Уйти, исчезнуть, прямо сейчас, навсегда. Они все тогда поймут почему…, они все пожалеют…
Мальчишка яростно сжимал забинтованные руки. Злые слезы текли по лицу, мелькающие картины недавнего прошлого сводили его с ума.
Бокстон почувствовал – пора. Он закрыл глаза, выпуская темный туман из сердца, который окутал скрючившуюся фигуру.
Минуту, другую ничего не происходило, но вот мальчишка спрыгнул с кровати и шагнул к окну. Бокстон жадно всматривался в наполненные смертью глаза и пил последние мгновенья жизни. Окно распахнулось, хрупкое тело сорвалось с подоконника, полет его был недолог, и ни одного крика не сорвалось с уже мертвых губ. Стук открытого окна, едва слышный удар и больше нет мальчишки, которого любили родители, над которым издевались одноклассники. Мальчишки, который любил, и которого не любили. Мальчишки, который был несчастен.
Только разбитое тело осталось лежать на сером в крапинку асфальте и тихий шепот слышный только Бокстону:
- Спасибо…
Ветер снова наполнил блестящие черные крылья, раздвинулись в улыбке узкие губы и снова заскользил ангел смерти по предрассветному небу, довольный выполненной работой. Время его заканчивалось, он возвращался в свой сон.
***
Женя смотрел в окно. Там разливалась серая дождливая муть, совсем как в его душе. Напротив него горел искусственным светом экран монитора, мигало призывно оранжевым светом окошко аськи, но ему не хотелось читать чужой бред. Прошлое опять поймало его, и помимо воли он погрузился в воспоминания. А ведь он так старался убежать от них, скрыться за работой, общением с незнакомыми людьми, но все бесполезно, в самый неподходящий момент прошлое проникало в его сознание и мучило снова и снова.
«Нет, хватит!» - он отшвырнул стул и, накинув легкую куртку, выбежал на улицу. Противный моросящий дождь тут же пополз по лицу, шее, захлюпал в ботинках. Женька подняв воротник побежал к остановке, около нее уже тормозила желтая маршрутка. Даже не посмотрев на номер он забрался в душную тесноту салона. Парень жадно вглядывался в лица пассажиров, стараясь отвлечься, но они казались ему застывшими масками - сонные лица, пустые глаза, поджатые губы. Он вышел, увидев в окно яркий свет вывески какого-то бара, перебежал дорогу и толкнул дверь в подвал.
Народу было много, несмотря на раннее время, и Женя сел у барной стойки заказав водки. Ему хотелось поговорить, но он не решался подойти первым, хотя рядом также отчаянно тянул рюмку за рюмкой молодой парень. Женька косился на него, гадая, о чем он думает, но так и не заговорил с незнакомцем.
Водка обжигала голо, проносилась раскаленной волной по желудку, но не приносила облегчения, он только все больше мрачнел и мысли о смерти снова лезли в голову. В последнее время они все чаше и чаше приходили к нему эти тяжелые мысли, и тогда он видел свое тело под колесами автомобиля, на скрипучей петле в подвале, с разрезанными запястьями на полу ванной, синее и распухшее от воды, с ножом под левым соском.
Сегодня после выпитого, картины его смерти стали еще страшнее. Но почему то не вызывали отвращения, а дарили облегчение. Он брел по стремительно темнеющим улицам, не зная куда идет и только яркий свет фонаря вывел его из мрачной задумчивости. Под фонарем у дороги стояла девушка. Ее профессия не вызывала сомнений и Женя нетвердой походкой направился в ее сторону, нащупывая мятые бумажки в кармане.
- Сколько?
Девушка с ярко накрашенным тонким, словно кукольным лицом оглядела его с ног до головы, и жадный блеск зажегся в ее глазах.
- Пятьсот, - с надеждой в голосе бросила она.
«Наркоманка», - решил парень, - «Хотя какая разница...». Он согласно кивнул, посчитав ниже своего достоинства торговаться с ней, и молча зашагал вслед через темные дворы.
Она привела его в какую то халупу в старом двухэтажном доме барачного типа. В глазах двоилось, но он смог все же разглядеть облупившиеся стены, обшарпанные доски на полу, лампочку без абажура, сваленные в кучу вещи в углу и большую деревянную кровать, покрытую рваным одеялом.
Девушка молча раздевалась - узкие плечи, выпирающие ключицы, едва заметная грудь. Он стоял, покачиваясь, не в силах снять одежду, она сама подошла к нему и начала стягивать промокшую куртку и тугой ремень на джинсах. От нее сладковато-мерзко пахло какой то дрянью, ему стало противно, но он упрямо переломил себя и схватил рукой тощие ягодицы. Женя смутно помнил то, что происходило дальше - ее сухие губы на теле, скрип старых пружин, острые соски, царапающие его грудь, долго-тягучее ожидание и наконец, освобождение, не принесшее наслаждения. Женя посмотрел на ее лицо – равнодушно застывшее с глазами лишенными жизни, она показалась ему надувной куклой, давно сломанной игрушкой. Он кинул в нее скомканным ворохом купюр и провалился в сон на продавленной кровати, уже засыпая, услышав стук закрываемой двери.
Тонкий луч светил в лицо, из незашторенных окон, Женя с трудом открыл глаза. Рядом на кровати сидела, неестественно выпрямив спину, вчерашняя девушка, ее глаза были закрыты, она мерно покачивалась, словно в такт одной ей слышной музыке. Рядом валялся двухмиллиграмовый шприц и резиновый жгут. Парню стало жутко, выдернув из кучи одежды куртку и джинсы, нащупав свои ботинки около двери, он бросился вон из квартиры. Он бежал по залитому солнцем городу, и ему хотелось биться головой об асфальт от отвращения к себе. «Еще одно воспоминание, которое не удастся вычеркнуть из памяти, сколько еще будет неудач, ошибок, разочарований? Только из этого состоит моя жизнь. Так какой в ней смысл?» - тоскливо думал Женя, и перед его глазами стояла жуткая картина – деревянная кровать с красным нестиранным покрывалом и девушка, давно отдавшая себя сладкой смерти, сколько еще она протянет – месяц, год? Вряд ли больше. Он представил, как игла привычно входит в тонкую вену с множеством следов от прошлых инъекций, и прекрасная музыка звучит в ее сознании, даря привычное наслаждение, каждый день постепенно убивая.
Войдя домой, он бросил несколько слов родителям, объясняя ночное отсутствие, и привычно уселся за компьютер, загрузив себя сложной работой, впуская в мозг необходимый ему звук:
У них нет слов, нет текста
Они ходят по комнате, не находя себе места -
Мои черные мысли - ответ Чемберлену.
Ты - следующий покойник, я протыкаю тебе вену.
Интересно, берут ли таких, как я в Рай?
Может, берут... Сходи, узнай...
***
Бокстон летел по ночному городу, низко над крышами домов. На сей раз он не кружил долго, точно видя свою цель. Едва пробудившись, он кинулся на зов, огнем горевший в его сознании.
На этот раз это была женщина. Не молоденькая девочка, разочаровавшаяся в любви, а зрелая женщина утвердившаяся в своем намерении, но не решавшаяся на последний шаг. Отчаянье толкало ее все ближе и ближе к заветной черте, но глупая жажда жизни и пустые сожаления держали, не отпуская, и она мучилась почти целый год. Сначала стойко терпела боль, потом пыталась с ней смириться, искала в себе силы, а теперь сдалась. Боль затопила ее сердце, разрывая, убивая. Она почти не спала по ночам и сидела, глотая слезы перед заветным пузырьком с таблетками – рассыпала их по столу, считала, катала между пальцами и проклинала себя за то, что никак не может решиться. Именно за этим занятием и застал ее Бокстон.
Заглядывая через плечо, он смотрел меняющими цвет глазами на ее тонкие запястья и белые горошины лекарства на темном стекле стола. Он успел вовремя. Снова заскрипела дверца, в его сердце, выпуская на волю освободительницу – смерть, которая едва заметно просочилась в глубину залитых слезами глаз. Вздрогнув как от удара, женщина торопливо собрала таблетки, бросив их в стоящий на краю бокал с водой, и механически помешав, проглотила. Бокстон смотрел прямо в ее расширившиеся зрачки и шептал про себя – «Скоро, совсем скоро, потерпи…». Он дождался, когда бокал выпал из ее слабеющих пальцев и тело мягко соскользнуло на пол. Бокстон стоял над пустой оболочкой и думал о том, как где-то в другом мире обнимает эту женщину тот, кого она потеряла.
***
Женя бродил по городу, он понял – не убежать от прошлого, от самого себя. Работа, музыка, алкоголь, ничего не поможет. Только один есть способ. Теперь целыми днями он серьезно обдумывал эту возможность, но сам лишить себя жизни не решался. Вот если бы случайность… Он перебегал дорогу на красный свет, но тормозили машины, и лишь отборная брань неслась ему вслед. Он разрезал лезвием запястье, но кровь быстро свернулась, и он не решился сделать новый надрез. Каждый день, проходя по мосту, он смотрел, низко нагнувшись, на текучую серость реки, которая манила его, но слишком мала была вероятность смерти в ее быстрых водах. Его выловят, откачают и что тогда? Больница, объяснения с родителями, сеансы у психотерапевта. Нет, он не выдержит этого.
Боль от предательства, ярость, обида, безысходность душили его. Жизнь его скользила по замкнутому кругу, и Женя хотел только одного - разорвать мучительный этот круг и стать свободным, пусть и таким способом.
Он стоял перед тем шестнадцатиэтажным домом, на чью крышу так любили они забираться, считая звезды, мечтая и загадывая желания. Женя крепко сжимал в руке ключ от замка железной решетки, преграждающей путь к свободе.
Лифт, скрежет замка, скрип давно не смазанных петель, затхлая темнота чердака и наконец, простор, близкое небо с зарождающимся серпом луны.
Перед ним раскинулся вечерний город, переливающийся миллиардом огней, зло подмигивающий окнами. Город, который он ненавидел. Женя уже чувствовал дыхание свободы на своей щеке, и больше не раздумывая, разбежавшись, прыгнул в пустоту.
Раскинулись широко темные крылья, сбрасывая шелуху прошлой жизни, выгнулось гибкое тело, вонзился в небо первый радостный крик, провозглашая рождение Бокстона – ангела дарящего смерть.