ИНТЕРВЬЮ В АВТОБУСЕ (отрывок из романа «Алена, я с тобой!»
Комфортабельный «Икарус-люкс», кроме пятерых девчат и деда Федора с Виктором Владимировичем, мчал по горным дорогам в своем шикарном салоне еще десятка четыре туристов со всех концов России и СНГ. Были среди них и иностранные туристы с переводчиками и переводчицами. Наши друзья уже не раз пожалели, что выбрали для путешествия именно эту экскурсионную колымагу, останавливающуюся, как собака, у каждого придорожного столба, то бишь у каждой мало-мальской достопримечательности мелькающего за окном ландшафта. Сразу же выскакивали туристы, раздавались восторженные вопли, щелкали разномастные «Полароиды», «Кодаки», «Кэноны» и даже «Вили-авто». А возле каждой достопримечательности располагался обычно небольшой базарчик, на котором местные жители предлагали различную снедь и напитки, приготовленные из выращенного в своих садах. Ну и, конечно, сувениры – поделки из корней деревьев, стекла, ракушек и даже разноцветных камешков. Гид метался, как наседка за цыплятами, следя, чтобы туристы не забредали дальше ближайшего туалета. Но в последние часы поездки главной, пожалуй, достопримечательностью стал дед Федор. Незакомплексованный разными там дипломатическими отношениями с интуристами, он много и охотно рассказывал им случаи из станичной жизни и рыболовной практики. Причем, расходившись, включал в свои рассказы такие подробности и эпитеты, от которых русские туристы благоразумно отходили в сторону. Издали, тем не менее, с интересом прислушиваясь. Иностранцы же просто балдели от российского фольклора, с удовольствием ржали, требуя от
переводчиков дословного изложения. И, не доверяя им, совали деду чуть ли не в зубы коробочки диктофонов. Он стал для них кумиром, этаким ходячим прообразом простецкого Ивана, олицетворяющего собой всю Россию. Никто из девчат уже не сомневался, что после этой поездки дед станет мировой знаменитостью – пленки фото и видео на него также ушло немало. Особенно понравился он шведке – веселой толстушке лет под пятьдесят, немного соображавшей в разговорном русском. Доставшиеся ей после смерти мужа миллионы крон или долларов она проматывала с беззаботной легкостью, вызывающей подозрение, что этих миллионов у нее – «чертова уйма». Дед пользовался общим расположением с такой благосклонностью, что девчата испугались было – как бы он не превратился в законченного алкоголика. На что им дед Федор гордо ответил:
- Вы, едрит вам ангидрид, следите лучше за своими баранами, которых захапали себе в законные супруги. А свою мерку я сам знаю! Моя покойная ныне Фрося поболе чем полста годков отучала меня от ентого пойла и рыбалки. А отучила? Хрен на палочке! Только нервы себе зря извела, может, оттого раньше меня и померла. Ну, интервалы кое-какие были, не спорю. В смысле употребления ентого самого. – Но – вынужденные , не по собственному желанию. Хотите послухать про один из них?
Заклацали настраиваемые диктофоны. Дед воспользовался этой паузой, выцедил напиток и бросил в рот презентованную шоколадку.
- Ну, слухайте! Было время – работали мы с кумом Василем, что через дорогу жил, на колхозной кузне. Вроде комплексной бригады – седни он молотобойцем, а я подмастерьем, назавтра – наоборот. И случилась у нас в доме ха-а-рошая гулянка - крестили моего внука Славку, это того раздолбая, - обернулся о к Вике, - за которого ты умудрилась замуж выскочить! В воскресенье аккурат свозили его в районную церкву, окрестили, как положено, а когда вернулись, начали обмывать крестик внучков. Навроде ордена боевого обмывали – кинешь в стакан, сверху порвача нальешь, и залпом, а стакан дальше передаешь. Компания была приличная, душ под сорок, но наобмывались все до того, что кто-то, разве разберешь в такой кутерьме, ненароком закусил крестиком – глотнул его. И не признался, гад, до сего времени! Так и пришлось за новым в церковь ехать. Но дело не в ентом крестике. Бог сам разберется в конце концов, хто его схрямал... А в том, что проснулись мы с кумом в копне сена за три двора от нашего. А жила на том дворе вдова одна. Вспоминать, за каким хреном мы полезли в ее копну, времени не было: ежели б наши бабы очухались раньше нас – в станице на две вдовы стало бы больше. Ибо что у моей Фроси, что у Васькиной половины карахтер хвашистский – шо под руку попадется, тем и приложит. А топор у нас завсегда посередь двора торчит, в колоду вбитый. У Васьки были часы, глянули – четыре утра.
- Давай, говорю, сматываться на работу, скажем своим, шо на кузне ночевали – може, и поверят.
Согласился Василь, и стали мы огородами перебегать к месту работы. Во время войны то я, то кум служили в разведке, так шо до места назначения добрались вроде бы благополучно, если не считать того, шо Василь в одном месте булькнул в копанку в берегу, а я по-пластунски преодолел енто препятствие сбоку, по крапиве.
Прибегаем к кузне, открываем ее.
- Разводи горно!- кричит мне Васька.
- Какое тебе,- говорю,- горно в полпятого утра! У вдовы наши бабы не застукали, дак здесь соседи добьют за то, что раньше петухов их разбудим.
- Ни хрена,- говорит, - пусть знают, что мы не пальцем деланные: умеем водку жрать – умеем и работать!
Ладно, развел я огонь, достали заготовки, куем зубья на бороны. Первым, конечно, председатель примелся.
- Где, кричит-, - у кого горит?
-Ни у кого, - говорим,- из соседей вроде бы не пахнет дымом. У нас, конешно, горит-палит внутри опосля вчерашнего первака, да залить, кроме воды, нечем.
- А какого же вы подняли ни свет ни заря трезвон на все село?
- Работаем – эдак скромно говорим.
Он на нас посмотрел так вот, жалеючи, вроде врач на больных, и говорит:
- Бросайте, ребята, вон народ валит из дворов сюда, а разберутся, что почем, - дак и колья прихватят.
А Васька в раж уже вошел – восьмую заготовку из горна тянет:
- Не, Михаил Кириллыч, мы на премию тянем!
А он нам:
- Я вам, ребята, премию самолично выпишу, вот только контора в семь откроется.
Молчим, тюкаем.
Сдался он наконец.
- Добро, выходной вам сегодня за ударный труд, а сверх того – литра казенки от меня лично – заливайте вчерашний пожар.
Тут мы и молотки побросали. Умёл председатель за казенкой, мы глядь: среди прибегшего народу наши половинки стоят – и моя Фрося, и Васькина Маня. Подходят и к нам с кулаками – вы что, мол, почитай полстаницы, как на войну, подняли. А мы им в ответ: это не мы, это председатель нас с ночи вызвал зубья к утру отковать – вишь, за нарядом пометелил. Так шо можете,.. говорим, идти спокойно досыпать, мы их закаливать счас будем, а енто дело тихое. Поверили все, разошлись досыпать. Тут и председатель с магарычом подкатил. Подождал он, пока мы на кузню замок нацепили, забрал у нас от греха ключи и почесал домой. А мы стоим с водкой и не знаем, чо делать – и домой идти нельзя, и закуски попросить: все думают, шо мы ударно трудимся.
- Пошли,- говорю куму,- назад пробираться, только на наш уже сеновал – в сарай, подождем, пока моя на ферму уйдет, тогда и разговеемся. Пробрались в сарай, начали ждать, да и заснули. Просыпаемся – обед, опять наши дома. Ну, тудык твою в карусель, думаю, енто ж моя часа через три только на дойку пойдет! Полез по сену, глядь – гнездо, а в ем куча яиц – куры повадились сюды нестись. Ну, мы с кумом бутылку из горла оприходовали, запили сырыми яйцами - и по новой с копыт! Просыпаемся – ночь на дворе.
- Ну,- говорю,- наши уже спать легли – пошли в кухню-времянку, там всегда пожевать чего-нибудь есть. Хучь супу похлебаем, а то второй день всухомятку.
Зашли в кухню, при свете луны присели к столу. Нашел я на ощупь стаканы, разлил вторую бутылку.
- Пошарь,- говорю,- Вась, на газовой плите всегда кастрюля с супом или борщом стоит.
- Есть, - говорит, - ишо теплый, и кастрюля почти полная!
- Тащи, - говорю, - на стол, вот и половник лежит, будем по очереди захлебывать.
Опрокинули стаканы, таскаем по очереди варево из кастрюли.
- Ну как, - спрашиваю, - Вась, разобрал: суп это или борщ?
- А хрен его знает, - причмокивает он, - вкусно, а с похмелья разве ж разберешь!
Затем смолк, только слышу – сопит и чавкает.
- Ты шо там жрешь? – не вытерпел ,наконец, я.
- Да мяса поймал кусок, - признается, – не прожую никак , жилистый, паскуда, попался!
- Это, видно, Фрося из старого петуха борщ сварила, - объясняю ему, - давно уже енту скотину зарубить собирался – клюется дюже. А ну, дай кусочек, и я закушу.
Сунул он мне кусок, я его начал жевать и понял- не сладить. Не то что проглотить – прожевать нельзя.
- На, - говорю,- доедай, я закурю лучше!
Только, енто, сигарету в зубы, собрался уже прикуривать, вдруг хрясь! – свет зажигается, а в дверях времянки – моя незабвенная Фрося. Видать, услыхала наши переговоры насчет хреновости мяса. И с порога:
- Вы чего это тут прячетесь, навроде воров.
Потом увидала кастрюлю на столе, жующего кума с половником в руке и повалилась на пол. Я сперва думал: в обморок, уж больно вид у Васьки был страхолюдный после сеновалу, а после гляжу – от смеха катается.
- Ты чего,- говорю, - середь ночи такая смешливая стала?
А она мне в ответ:
- Вы поглядите, чего жрете-то! Енто я ж посуду, какая после гулянки, перемыла всю, помои свиньям наутро слила в кастрюлю, а вы почти все навернули!
Я подскакиваю к куму, а он перестал рвать зубами мясо и сидит, разглядывает его. Поглядел и я – тряпка, которой посуду мыли!
Тут мы с ним и ломанулись в дверь, зажав каждый рот рукой. С тех пор я бросил пить ее, проклятую! – торжественно заявил дед Федя.
- И надолго? – невинно поинтересовалась Вика.
- Ну… до получки, во всяком случае, протянул,- смущенно признался дед.
.
--