«…А главное, с утра одеться в шёлк и шпагу
И растворить клавир, и распахнуть окно,
И выставить на стол чернила и бумагу,
И музыка влетит, зальёт твоё жильё….
"Я рано встаю и одевшись, становлюсь на колени и молю Господа и Пресвятую Деву, чтобы и сегодня была мне удача. Потом сажусь за клавесин и начинаю искать. Если нахожу скоро, то дело идёт без особых помех. Но если работа не даётся, я снова приступаю к молитве и до тех пор молюсь, пока не почувствую, что прощен».
Аля открыла глаза, сладко потянулась и улыбнулась…Приснится же такое…Так сладко спалось.. и снился незнакомый старинный дом с крутой лестницей и она целовалась с кем-то на этой лестнице. Сложно передать нереально-ощутимое во сне блаженство. После такого сна просыпаешься радостно, но с ощущением того, что с пробуждением тебя лишили чего-то очень важного…Чего-то самого существенного и необходимого…Может того поцелуя, а может лестницы ведущей в комнату с роялем и окнами в сад…
Она встала с постели напевая всплывшую вдруг так кстати песенку:
Тихое глупое счастье
С белыми окнами в сад…
-Ах, сад, ах бедный сад мой! – а это ещё откуда? – пронеслось в Алькиной голове… -Что-то настрой у меня с утра какой-то чрезмерно лирический…
И сада никакого нет, вот ягоды с дачи есть, а сада, который снился, там нет. Впрочем что-то там тоже есть. Есть сараюшка вместо дома, есть кусты смородины и малины, ёлка есть – высокая..
-Так – сама себя одёрнула Алька – хватит лирических отступлений! Надо с ягодой что-то делать. Жалко если пропадёт.
Алька достала ведёрко с малиной, вдохнула аромат…У!.. Как будто снова в том сне…Сказка, блаженство, истома… - солнечные блики, сквозь качающиеся от легкого ветерка зелёные ветки и налитые соком ягоды…
-Всё это сказочно и замечательно! – вновь вернула она себя к реальности, - но готовить-то ягоду некогда. Нет никакой возможности стоять у плиты с вареньем…
Когда-то раньше, в другой жизни под названием «До», Альке даже нравилась эта «горячая пора» заготовок. Варенье, компоты, салаты, соленья.. Ой, чего только не было!
И Алька уставшая, но довольная деловито расставляла свои припасы в стенном шкафу и рапортовала мужу – сегодня столько-то!
Муж иногда помогал, но её это скорее раздражало. То он критикует уксус, то протестует против сахара…
-Да, что ж это такое сегодня?! – в который раз попыталась вернуть себя в действительность Алька, глядя на ягоды.- Что же делать-то с вами, вестники лета?
Контрастом пришла мысль: "Заморозить! Конечно заморозить!"
Благо холодильник новый, с тремя морозильными камерами. Хоть слона замораживай.
Алька подобрала аккуратненькие лоточки, упаковала ароматное чудо и в морозилку. Вот и всё! А когда противными, осенними ветрами выветрится память о знойном полдне, можно будет доставать из морозилки горсточку оттаивать и лакомиться…
Алька довольная села за фортепиано. Клавиши чёрные, клавиши белые , как жизненные полосы…Пальцы бегут, заученным маршрутом в одном направлении, а мысли в другом…. И снова накатывает сон - не сон, явь- не явь…
«А главное, с утра одеться в шёлк и шпагу
И растворить клавир, и распахнуть окно,
И выставить на стол чернила и бумагу,
И музыка влетит, зальёт твоё жильё….
И будет так чиста…как девочка беспечна…
Как резвое дитя в запущенном саду.
И мира красота восторженно, навечно,
Значками партитур, застынет на лету.
"Застенчивый и неуверенный в себе, Он осознавал, что внешность его не особенно привлекала женщин: невысокого роста, лицо покрыто пятнышками от оспы, а большой нос слегка деформирован. Он считал себя уродом и как-то заметил, что женщин привлекала уж никак не его красота. В своей музыке он явно воспевал положительное мироощущение и оптимизм, солидным запасом которого сам и обладал, несмотря на коллизии придворной службы и стерву-жену, которая к тому же была глупа, сварлива, ханжески набожна и, ко всему прочему, регулярно рвала партитуры мужа на папильотки. Удивительно, как он с таким вот "гарниром к жизни" умудрялся до самой смерти оставаться сердечным, веселым, наивным, жизнерадостным человеком, сочинять замечательную музыку и пользоваться неизменным успехом у прекрасного пола."
Алька играла раскатистые аккорды, замирала на ферматах, убегала за ниспадающими секвенциями и перебирала нежные арпеджио… А мысли пульсировали то в такт, то…
Она не звонила ему пять месяцев. Это вечность! Он так решил. Разрубил их жизни на «можно» и "нельзя», на «да» и «нет». А она осталась болтаться неприкаянной где-то посредине и только тревога и боль глухо стучали где-то под левой лопаткой. И вот теперь это состояние тревоги, которое частенько с ней бывало, усилилось как усиливается ветер перед грозой, как сгущаются тучи… неотвратимость нависала и подавляла волю…
Как затравленный зверёк, дрожащими и немеющими пальцами, по клавишам не рояля, а телефона… знакомый номер… как сквозь сон его тихое «Алё» …всё остановилось: сердце, мысли, звуки… откуда-то из сна донёсся слабый Алькин выдох: «Привет»…
-Я знал, что ты сегодня позвонишь. Привет.
Слова, несвязные, несмелые, неровные, как буквы в прописи первоклассника…Расспрашивать как дела – не имеет смысла, они и без слов всё знают друг о друге, можно только уточнить детали. Но главное не слова. Главное чувства, переполняющие, заполняющие всё существо и выходящие через край. Сказать надо так много, а язык не слушается, немеет и остаётся только надежда, что абонент поймёт без слов. И только имя.Только имя хочется повторять и повторять бесконечно одно только имя и слышать в ответ: « Я за него...»
И он еле слышно называет её теми заветными именами, которые она уже не чаяла когда-нибудь услышать.
А главное, не знать искусов прочих сети,
Злословье остряков, циничность юных дам,
А главное, не знать, как холодно на свете,
Как больно, как темно, всем тем, кто не узнал.
"Его свадьба состоялась в соборе святого Стефана. То, что невеста была на три года старше жениха и при этом не блистала красотой, само по себе не представляло бы таких уж непреодолимых преград на пути к семейному счастью, но вскоре выяснилось, что и характер у нее был скверный, что она была совершенно равнодушна к музыке, не умела создать домашний уют и не могла иметь детей.
Долгое время после женить бы Он был практически "женатым холостяком". но, тем не менее, почти двадцать лет был верен своей жене. На закате жизни у него было много женщин. Он по-прежнему был желанным гостем в домах лондонской знати; в особенности оказывали ему знаки внимания дамы. Его жизнерадостный характер и тонкая лесть обеспечивали ему их благосклонность. Он был в очень хороших отношениях со многими из них. С кем-то был особенно близок, с кем-то поддерживал переписку, кому-то регулярно пересылал деньги. Одна из дам посылала композитору пламенные любовные послания, которые тот тщательно переписывал в дневник. К другой сам испытывал сильные чувства. Её глаза всю жизнь были для него маяком и надеждой. Их встречи были островками рая. Они даже не мечтали о том, чтобы когда нибудь быть вместе, но потеряв её, он потерял самого себя…"
Алька говорила и не могла остановиться. Ей больше всего на свете хотелось слушать его, но она боялась – если замолчит, он попрощается и положит трубку и она говорила, говорила...
Краем сознания только держа себя в русле «разговора ни о чём», дабы не сорваться на «нежный лепет».
Он слушал, слушал, сжимая до боли зубы, чтобы не вырвалось наружу то, что так стремилось вырваться.
Крадучись подбиралось время, чтобы снова их разлучить. Может на день, а может снова на вечность… Он говорил, что не забыл ни одного мига их общей, такой странной и запутанной жизни. Он говорил об этом так, что было ясно, он действительно помнит всё до мгновения, до мельчайшей подробности.
Он говорил, что память – великая вещь! Она помогает жить, когда кроме долга и неё жить больше нечем…Он говорил, что даже у метала какого-то, есть память.
Прижмут к нему какую-то деталь, она в нём отпечатается. Метал заморозят и хранят столько сколько нужно, а потом доведут до нужной температуры и он примет форму той детали, потому, что ПОМНИТ.
Алька подумала, что она вот такой метал и есть. И быть ей замороженной пока не дотронутся до неё его руки и не доведут её до температуры оттаивания и только тогда она снова станет собой. Когда притронутся его губы и отогреют своим дыханием, как замороженные ягоды, чтобы почувствовать вкус счастья...
Алькины пальцы продолжали свой неудержимый танец по клавишам полосатой черно-белой жизни, а в голове крутился девиз любимый его современниками : "Там где Гайдн, несчастья быть не может!" Играла, а сама всё твердила, как заклинанье: "Там где Гайдн, несчастья быть не может!"
Нет смысла воспевать беспечность и отвагу,
Бросаясь, словно в бой, в концерт и пастораль,
А главное – с утра, облечься в шёлк и шпагу,
И растворить окно, и распахнуть рояль….
Стендаль писал:
"На одном из концертов Кавалер Капеллини, первоклассный врач, заметил, что ноги слегка простуженного Гайдна недостаточно укутаны. Не успел он об этом сообщить своим соседям, как красавицы-женщины сбросили с плеч самые дорогие шали, чтобы согреть ими любимого старца".
Стихи - Ирины Суглобовой, выдержки из статей о Гайдне.