Александр ГЕРАСИМОВ
Тувинские хроники
«Вкушая, вкусих мало меду, омочив конец жезла, иже в руку моею, и се аз умираю»
Первая книга царств, 14, 43
БРАЖНИКИ
Все произошло как бы само собой. Никакого особенного повода не было. Не то, чтобы нам нечего было выпить, или там закон сухой. Даже напротив. Просто Риммочка, дама приятная во всех отношениях и к тому же рачительная, запаслась летом двумя банками лечебного варенья – малинового, на случай внезапной простуды, и оранжевого, из таежной облепихи, ягоды жирной и, без сомнения, чудодейственной.
Банки стояли в рабочем шкафу, убранные до срока и заваленные всякой художественной дрянью, чтобы никто, так сказать, не покушался. Не знаю, что там стряслось, то ли при варении сахару не доложили, то ли нарушили какие-нибудь другие технологии, а только по истечении некоторого времени по мастерской пошел устойчивый винный дух. После продолжительных поисков, положительным результатом которых явилась изрядная уборка помещения, источник запаха был благополучно обнаружен. Варенье скисло. И что прикажете делать? Не выбрасывать же добро к свиньям собачьим!
***
Самогоноварение – русский национальный спорт. В редкой местности не гонят домодельное вино. Благо, материал всегда под рукой – вода да сахар, да дрожжи. Это классика. А еще – карамель, горох, чернослив, томатная паста. Кукуруза, мамалыга и другие злаки. Молоко, в конце концов. Да мало ли еще... Я не знаю как у вас, а у нас ... в общем, аппараты мастерят самые разнообразные. От немудреных устройств до моделей, которым и NASA позавидовала бы. У меня был знакомый мастер-стекольщик, он такую красоту выдул и в штанах за проходную вынес – Эрмитаж отдыхает! В начале девяностых, во времена полусухого закона, с прилавков сдуло кастрюли-скороварки. Готовый самогонный агрегат: всего лишь делов – змеевичок приладить к паровому клапану!
Самое простое устройство:
1.Бак для кипячения белья.
2. Маленький тазик.
3. Таз побольше.
Существенно важно, чтобы малая емкость свободно помещалась внутрь, а диаметр большей превышал бы диаметр бака. Готовая брага выливается в выварку, тазик плавает в ней в ожидании продукта возгонки, наверх водружается большой таз, на 2/3 наполненный холодной водой. Все это дело ставится на медленный огонь. Да, чуть было не забыл! Предварительно молотком или другим подручным инструментом в центре конденсатора делается вмятина. Химия такая: брага, нагретая до температуры кипения, испаряется этиловым спиртом. Пары алкоголя, достигнув верхнего таза, конденсируются на его днище и, согласно законам физики, по заранее сделанной пимпочке капают в заблаговременно подставленную посудину. Очищается продукт активированным углем. И вся любовь. Как говорится: «FINIS CORONAT OPUS»!*
***
Короче говоря, в театральном гараже я добыл два темного стекла сорокалитровых баллона из-под соляной кислоты. В продуктово-промтоварной лавке «к детскому празднику» приобрели два картонных ящика «подушечек» в сахарной обсыпке. Дрожжи принесла из дому запасливая Риммочка. И процесс пошел! Кислотные бутыли в ивовых корзинах с залепленными пластилином горлышками стояли на почетном месте, у батарей центрального отопления. Отводные клистирные трубки исправно попукивали в подставленные банки с водой. Что ваш океанический аквариум?! Работа в мастерской замерла. Наблюдение за химической реакцией занимало все рабочее время. Коллектив театра сочувственно отнесся к начинанию. Вахтерша тетя Миля принесла из дому и подарила подшивку журнала «Юный химик» за 1956 год. Достойное чтение! Малкин попробовал даже сделать пару описанных в журнале занимательных опытов, но, опалив и без того рыжие брови и ресницы, бросил это занятие. Зав. постановочной частью выписал со склада два солдатских одеяла, чтобы укутывать посудины на предмет внезапного похолодания. Директор труппы просто приходил покурить из чувства солидарности.
Так прошло три или четыре недели. Мы привыкли к бормотанию, постепенно втянулись в работу. Даже выпустили один за другим два довольно приличных спектакля, заброшенных за винокурением. Однажды утром, придя на службу, я ощутил смутное беспокойство. Чего-то не хватало. Чего-то обыденного, привычного, как ленинское бревно, чашка утреннего кофе и сигарета натощак. Наконец я понял: бульканье прекратилось. Тревога охватила меня. Члены мои онемели, уста немотствовали. Веселые пузырьки, еще накануне радовавшие глаз, пропали.
Скоро в мастерскую подтянулись остальные бутлегеры. Хмурые и озабоченные, в срочном порядке мы собрали консилиум. Сакраментальный вопрос встал ребром – открывать или не открывать? Откроешь, прервешь процесс – старания большого коллектива насмарку. Три пары глаз напряженно вглядывались в мутную глубину бутылей в поисках заветного пузырька, в надежде на продолжение процесса. Наконец решили вызвать независимого эксперта. Послали за театральным сапожником дядей Сашей Клейменовым, а попросту Сашкой Клеймом. Сосланный в здешние палестины в незапамятные времена, Клеймо знал толк в удовольствиях. Чаю и кофе не признавал – в любое время суток пил либо чифирь, либо исключительно им самим приготовленный напиток из настоянных на спирту мухоморов. Всегда был подшофе. Если бы не исключительный талант в пошиве унтов – выгнали бы к чертовой матери без разговоров. Однако собачьи сапоги, выколоченные Клеймом на собственного изготовления дубовых колодках, обладали замечательной способностью служить долго и сидели всегда, как влитые – хоть надень в них три пары носков, хоть носи на босу ногу. В унтах щеголяли и главреж театра, и начальник милиции, и директор золотоносного рудника. Изящные маленькие, сработанные дядей Сашей из телячьей кожи и вывороченной серой белки унты красовались на точеных ножках замминистра культуры Валентины Оскал-оол, а поговаривали, что именно она была серым кардиналом крохотной Автономии. Но не это в сапожнике было самое удивительное. Поражало другое – башмаки, изготовленные Клейменовым для театральных постановок, не выдерживали никакой критики. Играть в дядисашиной обуви было сущим наказанием, актеры в кровь стирали ноги. Однажды Виктор Кузин, игравший Венецианского мавра и вконец измученный «испанскими сапогами», вышел душить жену босиком, сверкая иссиня-белыми щиколотками, чем очень развеселил публику, едва не заснувшую к пятому акту бессмертной трагедии.
Едва войдя, дядя Саша рассеял наши сомнения. «Не булькает – стало быть, готова, – авторитетно заявил сапожник. – Это значит – пора гнать. Только сперва браге следует сделать испытание». Он ловко откупорил обе бутыли и нацедил из каждой по стакану жидкости. Один вручил мне, второй Малкину. «Сам я неготовый продукт не употребляю», – объяснил специалист. Перекрестившись друг на друга, мы осторожно выпили. Самые изысканные вина мира – ничто в сравнении с мягким, обволакивающим естество напитком, пролившимся живительным дождем на пустыню моего сердца. В голову шибануло незамедлительно. Мне досталась «облепиховка» – цвета мутного янтаря снадобье, подернутое бензиновой радужной пленкой ягодного жира. Малкин вкусил «малиновки». Судя по его блаженной улыбке, эликсир был тот еще. Напиткам решили дать имена. После непродолжительных прений остановились на изящно-автомобильных «Альфа-Ромэо» и «Испано-Сюиза».
До возгонки дело не дошло. Новости на театре распространяются словно в деревне. После обеда к мастерской стали подтягиваться косвенные участники предприятия. Первой притащилась тетя Миля и, получив законные полстакана, потребовала долю «сухим» пайком – нацедила амброзии в градуированный рожок для грудничков. Начальник гаража Сашка Шкуро явился в парадном пиджаке поверх засаленной робы и, употребив стакан «Испано-Сюизы», одобрил напиток: «Словно Боженька босенькими ножками по душе пробежал!» Герой-любовник Виктор Кузин, хоть и не участвовал в процессе, пришел пробовать брагу на правах близкого друга. Последними заявились неразлучные зав. постановочной частью и директор русской труппы Володька Толстенко. Завпост пил, жеманно оттопырив мизинец. Обычно немногословный, Толстенко деловито откушал по стакану каждого сорта и сообщил: «Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Это что-то с чем-то!». На следующий день паломничество повторилось. Мы только и делали, что успевали цедить напитки в подставленные разнокалиберные посудины. Несмотря на договоренность не отпускать в одни руки больше стакана, продукт исчезал на глазах! В обед в мастерской объявился Толстенко. На работе к тому времени его уже обыскались. «Первый раз в жизни не помню, как до дома добрался!», – заявил он с порога и попросил налить еще.
Когда бутыли с амброзией опустели, всем стало немного грустно. Как после Нового Года. Как после праздника, который был всегда с тобой, а потом вдруг закончился. Акционеры предприятия ходили, словно бы утратив что-то большое и наполненное совершенным смыслом, и надувшись, точно дети, незаслуженно лишенные сладкого. Но время как известно, лечит. Постепенно, за новыми событиями, история с самогоноварением подернулась полупрозрачной паволокой, стала забываться, и скоро от нее остался лишь тонкий аромат фруктового вина.
* FINIS CORONAT OPUS (лат.) – Конец – делу венец.