Начало октября девяносто третьего года было на удивление тихим, безветренным и очень тёплым. Что никак не вязалось с теми событиями, которые происходили на Красной Пресне.
Здесь, в Духовском переулке, на Даниловском кладбище было тихо, лишь иногда шуршали листья под ногами проходящих посетителей.
Соня уже прибралась в ограде, вынесла мусор в отведённое место. Она намочила тряпку в ведре воды, набранной в специальном кране на аллейке, и стала протирать памятники. Одна бабушка, другая… И маленькая стела с надписью, но без фотографии… Только имя и даты.
18.05.1973 - 25.07.1973. Сидельников Дмитрий Дмитриевич…
Малыш родился уже в Москве, семимесячный, с огромной гематомой в области виска. Врач долго не мог понять, откуда у новорожденного такая гематома, если роды прошли нормально. Соня молчала, потому что одно только воспоминание того вечера, когда Митька толкнул её, и она ударилась животом, вызывало приступ истерики.
Родителям Сонин врач, принимавший роды, сказал сразу, что ребёнок не жилец, но они сделают всё возможное… Так два месяца, не выписываясь домой, Соня провалялась в больнице. Папа, взяв справку и Сонин паспорт, зарегистрировал внука на имя и отчество, которое назвала ему дочь.
Малыш научился улыбаться беззубым ртом. Соня подолгу стояла у окна палаты с новорожденными, ожидая, когда врач даст команду принести ей малыша, чтобы попробовать покормить его.
В один из таких вечеров, когда малыша дали на кормление, Соня с особой любовью рассматривала его. Черты любимого лица проступали под сиренево-красной кожей и реденькими тёмными волосиками. Малыш жадно вцепился в грудь, толкал её руками, чмокал. Потом присосался и успокоился.
Необыкновенное умиротворение сошло на Соню. Она вдруг вспомнила тот день, проведённый с Люсей, взглянула на сына, провела по его волосёнкам…. И словно бы отключилась…
Из оцепенения её вывела сестра, пришедшая забрать ребёнка после кормления… Малыш словно застыл, сдавив материнскую грудь ручками. Соня в своих раздумьях и полудрёме не уловила тот момент, когда он перестал нажимать крошечными ручками на грудь, чтобы лучше наесться…
Сестра выскочила из палаты с воплями: « Доктор! Доктор!»
Врач, влетевший молнией в палату, сразу всё понял по синюшности младенца, державшего уже навеки застывшим ротиком материнский сосок…
Соню долго не могли привести в чувство. С ней была беззвучная истерика. Потом поднялось давление. Потом она стала кричать и звать Митьку. Её накололи магнезией и реланиумом, обложили ноги горячими грелками.
Отец и мать уже были в приёмном покое, где им должны были выдать справку о смерти внука. Заключение о смерти было совершенно ясным - гематома вместо того, чтобы рассасываться, как губка впитывала в себя кровь, и, наконец, её оболочка прорвалась, залив весь головной мозг.
Соню перевели в другое отделение, в отдельную палату. Отец нанял сиделку. Родители боялись оставлять её одну. Митькиным родителям ничего решили не говорить. Они вообще перестали общаться с тех пор, как Митька вызывал их в Женеву на свою вторую свадьбу. Да и то об этом узнали случайно. Мама встретила в магазине их домработницу.
…С кладбища мама поехала к Люсе. Отец решил пешком идти до дома. Бабушки пошли бродить по кладбищенским аллейкам, разглядывая старинные надгробья и памятники. А Соня так и осталась стоять одна у свежей могилки, крошечного холмика засыпанного цветами. Ей не хотелось идти домой, потому что там будут суетиться вокруг неё, попытаются уложить спать, а этого она боялась больше всего – ей опять приснится тот же сон…
Когда почти совсем уже стемнело, и кладбищенский сторож пошёл по дорожкам, чтобы проверить, не осталось ли кого на территории, чтобы случайно не закрыть одного на ночь. Он подошёл к Соне, аккуратно тронул её за плечо и сказал: «Пойдёмте, я провожу Вас до остановки трамвая».
Соня послушно побрела за ним. Он знал, почему здесь находится эта молодая женщина - сам помогал рыть могилу. Она была благодарна ему за то, что он принял за неё какое-то решение, потому что сама она не могла что либо решать.
Соня села в трамвай, потом пересела в метро на Шаболовке, потом на автобус. О том, куда она приехала, она сообразила уже стоя перед дверью Люсиной квартиры.
За дверью шли разборки полётов. Мама и Люся так кричали друг на друга, что Соне стало страшно, и она поневоле стала прислушиваться к тому, о чём спорят две лучшие подруги.
- Вы сами девочку свою погубили. Всё пасли-пасли, а у семи нянек, сама знаешь… Какое счастье, целомудренную девочку за вашего мальчика отдаём! А мальчик-то не промах оказался… Все вы хороши, если она даже заикнуться вам побоялась… Ко мне прибежала, от слёз вся опухла, - кричала Люся.
- Хороши! - не уступала ей мама, - А ты, вместо того, чтобы ко мне её притащить за волосы, к этому еврею свому её потащила… Как же, он твой должник, от тюрьмы его спасла…Люсьена Витальевна у нас героиня! Сама когда-то вляпалась, дитя вытравила так, что теперь бы и родила, да Бог тебя наказал, а теперь девку мою погубила! Шлюха!»
- Я - шлюха? - Люся задохнулась. - А ты не забыла, через сколько после свадьбы Сонька родилась. Это вы мамочек своих надурили, что семимесячная. Но я-то знаю. У кого ты отблёвывалась первые два месяца, чтоб дома не видели, забыла? Вы ж не девочку вырастили, а заложницу себе воспитали…Вон отсюда, двуличница!
- Да как ты смеешь, Ведь на тебя никто больше и не польстился, выдру прокуренную, чтоб ноги твоей в моём доме не было, пасквильница… И к девочке моей не смей приближаться! Только ногти свои и умеешь холить.
Мама старалась как можно больнее укусить Люсю…
Соня сползла спиной по стене и села на корточки у Люсиной двери, у неё кружилась голова от всего услышанного.
Дверь открылась и из неё, словно выпушенная из пращи, вылетела мама, надевая на ходу кофту. Чуть было не упала, споткнувшись о сидящую на полу дочь.
- Девочка моя, что ты делаешь здесь, пойдём домой! - на мамин возглас из двери следом выскочила Люся.
- Нет, домой я не пойду. Вы мне все противны. Я у Люси жить буду
- Тьфу на вас на всех - подыхайте!
С этими проклятиями мама бросилась вниз по лестнице, не дожидаясь вызванного лифта