В тишине качались ирисы. Ждор поцеловал Ругу в плечо. Она в слезах шептала: «Знаешь, как всё плохо? Запутано в душе, мир разваливается. Я не знаю, зачем живу». «Понимаю», – посопел Ждор. Он поцеловал её в голую лопатку. Он отвёл локоны её золотистых волос, она взглянула затушеванными глазами, истекающими весельем, а щёки немного и неестественно розовели: «Ты просто голоден, зачем тебе это всё?». Ждор отказался понять мнимый голод и снова поцеловал Ругу в плечо. Его губы расплелись по нежной розово-рыжей кожице как подлизывающаяся лягушка. Руга заплакала. Юноша снова отвёл девичью гриву и подумал: «Роза меня отвергла».
Светало. Они просидели на скамейке всю ночь. Первое свидание всегда незаметно и в чём-то похоже на ириску с нугой: шок приближения мечты, вечный хронотопосный апокалипсис, жить за которым ещё не готов, ведь тогда запретят плакать.
«Неужели я сейчас счастлив тут?» – «Неужели я здесь уже счастлива?» – какой нескромный вопрос: счастье всегда должно быть впереди, чтобы быть таковым. Сейчас сладко, и сейчас сладко, прошлую минуту было сладко и через минуту будет сладко, но как ужасно, что скоро всё закончится, т.е. будет время, когда сладко не будет, минуты сыплются сахарским пеком и вот просыпались, разбив часы. Джор и Руга просыпались.
И в этих мыслях отвлекаешься от сладости настоящего момента, действительно происходящего, но совсем не реального, потому что бессмысленного, несущественного, ничуть не растянутого..Скоро всё кончится, и ничего нового не принесёт. Как бы отдалить, отменить это «скоро»? Вечность ли может наступить скоро? Тут есть логически-временной парадокс?
Руга предложила: «У меня есть тридцать рублей, поедем сейчас в Абхазию?» «Нам нельзя тут оставаться». «Пожалуйста, поедем!» – сказал про себя Ждор.
В тишине качались ирисы.