Квартиросъёмщик

Паганель
Что может быть слаще душевных страданий? Слаще страданий душа вряд ли что найдёт. Страдающий человек познаёт свою глубинную связь с миром, ему открываются все тайны. Он приобретает истинное знание, в то время как человек в наркотическом состоянии счастья находится вне себя и вне мира. Недосягаемые удовольствия дают душе неизмеримо больше, нежели непонятное счастье. Рассуждения о счастье очень напоминают рассуждения о реализме в искусстве.
Страдающая душа увеличивается в размерах и наполняет собой весь организм, и каждая клетка с её содержимым страдает. Страдают волосы, страдают ногти, страдает слизистая прямой кишки, страдает опорно-двигательный аппарат с поперечно-полосатой мускулатурой. Всё во власти страдания.
В дверь постучали, и ему пришлось открыть. На пороге стоял высокий чёрный парень в униформе «Комкаста».
- Заказывали телевизионный кабель, сэр?
- Да! – бодро ответил он. – Пожалуйста.
Парень принялся за работу. Квартиросъёмщик же прошёл на кухню, приоткрыл окно и закурил. Впереди ведь ещё целая жизнь, подумал он. Смерть-то ещё далеко. До смерти надо дожить и как следует пострадать. Он аккуратно стряхнул пепел в пустую банку из-под пива.
- Сэр, - позвал его парень, - тут у вас какая-то ***ня с кабелем.
Квартиросъёмщик положил сигарету на край банки и направился в гостиную. Парень лежал на полу и грыз свой огромный желтый ботинок.
- Сэр, - просипел парень, - дайте мне кусочек сахара, не то я помру.
Квартиросъёмщик бросился на кухню, достал из пачки несколько кубиков сахара «Домино» и вернулся в гостиную. Парень проворно вытащил из пасти носок ботинка и квартиросъёмщик аккуратно положил сахарные кубики на его огромный красный язык. Язык мгновенно охватил кубики и отправил их в пищевод.
- Спасибо, сэр – африканские глаза парня благодарно сверкнули.
- Диабет? – поинтересовался квартиросъёмщик.
- Вроде того да ещё куча всяких непрятностей.
- А что именно? – пытался изобразить участие квартиросъёмщик.
- Скучно рассказывать сэр, да вам это неинтересно. Жизнь, сэр, мерзкая штука, я в свои двадцать лет это уяснил, как мотив Happy Birthday...
- Что же мерзкого в этой жизни? – квартиросъёмщику стало интересно.
- А то не знаете, сэр. Всё мерзко. Куда ни ткнись – везде дерьмо. Родители ведь эгоисты – они не спрашивают, хочет ли их ребёнок появиться в этом мире. Спросили бы меня, когда я ещё сидел у матери в животе, хрен бы я согласился.
- Рождение человека – это судьба, - значительно произнёс квартиросъёмщик.
- В гробу я видел эту судьбу...
На кухне зазвонил телефон. Квартиросъёмщик нехотя вернулся на кухню и снял трубку.
- Это ты? – спросил грубый женский голос.
- Это генерал Грант, - съязвил квартиросъёмщик.
- Остряк. Так вот знай – я беременна.
- Поздравляю. А я здесь причём?
- Да ты-то, слава Богу, ни причём. Не хватало мне ещё от тебя иметь ребёнка. Был бы такой же кретин, как ты. Это ребёнок Дэйла. Сечёшь? Пока ты мне про немецкий экспрессионизм рассказывал...
- Жирная шлюха! – квартиросъёмщик бросил трубку и вернулся в гостиную.
Парень сидел на полу, прислонившись к стене.
- У вас тоже проблемы, сэр? – спросил он.
- Да так – глупости.
- Бабу не поделили?
- Друг мой, - строго произнёс квартиросъёмщик, - вы больно любопытны.
- Простите, сэр. Мне полегчало, я сейчас закончу. Спасибо за сахар, сэр.
Квартиросъёмщик вернулся на кухню. Сигарета истлела до фильтра, и он закурил новую. «Бабу не поделили»!
Зазвонил телефон. Это снова она, решил он, она может по сто раз названивать. Он снял трубку.
- А ты тощий козёл, - прозвучало в трубке. - Такие, как ты, только изображают из себя непонятно что, а когда дело доходит до дела...
Он аккуратно положил трубку на рычаг, докурил сигарету и вернулся в гостиную.
Парень складывал свои инструменты.
- Всё в порядке, сэр. Можете посмотреть – работают все 99 каналов, как вы заказывали. Штекер у вас плохой, пришлось повозиться. Вы должны мне 29 долларов 99 центов.
Квартиросъёмщик выписал чек и проверил каналы. Парень стоял у входной двери, вертя в пальцах чек.
- Сэр, - произнёс он нерешительно, - вы случайно не гомик?
Квартиросъёмщик почему-то не обиделся.
- Нет, мой друг, я не гомик. Я зоофил. Сожительствую с аквариумными рыбками, у меня в спальне аквариум.
Парень вытаращил глаза.
- Правда, сэр?
- Конечно. А вы случайно не гомик?
- Я-то не гомик, отец у меня гомик. То есть до моего рождения был нормальным мужиком, а когда я родился, он почему-то стал гомиком. Но мать с ним не развелась. Гомики добрые, говорит она. К тому же он хорошо зарабатывает, вот мать и терпит. Вы тоже добрый, я и подумал...
- Не надо думать, - строго сказал квартиросъёмщик. – К тому же я не добрый. Всего хорошего, мой друг.
- Спасибо, сэр, до свидания, сэр, - и парень удалился.
Какая долгая эта жизнь, а после смерти вообще бесконечность, рассуждал квартиросъёмщик, сидя в кресле и просматривая газету. В разделе «Искусство» объявлялось об открытии выставки Модильяни в одной из галерей Вашингтона. Обозреватель в доступных словах объяснял суть творчества Модильяни. Речь, конечно, зашла и о модильяневских обнаженных и об их связи с ренессансными венерами. Марк Твен, оказывается, был оскорблён созерцанием «Венеры урбинской» Тициана, ибо рука голой Венеры урбинской покоилась на лобке, а это крайне неприлично. Вот ежели бы Венера, одетая в джинсовую пару, держала себя за нос, это вполне отвечало бы квакерским идеалам морали и красоты. Молодец Марк Твен! В каждом американце сидят пара Марков Твенов, три тёти Полли, семь Томов Сойеров и девять Геккельберри Финнов. И все мечтают об обеспеченной старости и об установлении демократии в отсталых государствах.
В дверь постучали. Открыв дверь, он обнаружил существо женского пола довольно молодого возраста.
- Хай, - молвило существо, - хошь иметь секс? Что смотришь? Девушек не видел? Я работаю по вызову, меня направили по этому адресу.
- Я никого не вызывал, - пролепетал квартиросъёмщик, - это ошибка.
Девица протянула квитанцию, где значился его адрес.
- Что, расхотелось? – прокаркала девица. – Я, конечно, не Кармен Электра, но кайф гарантирую. - Девица переступила порог и прошлась по гостиной.
- Хаза у тебя ништяк, со вкусом. Сам ты, конечно, дохляк, но ничего. Для собственного удовольствия у меня мужичёк имеется посолиднее, а с клиентом какое удовольствие? - Девица строго посмотрела на него. – Ты что, собздел?
- Я никого не вызывал...
- Да ладно – знаем мы эти фокусы. Подрочил поди, вот и расхротелось. Не мог подождать. Короче, ты мне должен пятнадцать баксов за такси и сто пятьдесят за услуги.
- Какие услуги?
- Сексуальные услуги, профессор... – И тут её вырвало прямо на свежевычещенное ковровое покрытие. Она бросилась в ванную, и там продолжала неистово блевать. Отблевавшись, девица вернулась в гостиную и упала в кресло.
- Холецистит, - прохрипела она, - вчера обожралась барбекю с чили, нельзя мне чили. Есть минеральная вода?
Квартиросъёмщик принёс стакан перье. Девица приникла к стакану и начала громко глотать.
- Спасибо, профессор, - она поставила пустой стакан на пол. – Ты не расстраивайся, блевотину я уберу и унитаз вычищу, дай тряпку и таз.
Она умело убрала следы холецистита, вымыла унитаз, умылась и вернулась в гостиную. Квартиросъёмщик всё это время стоял и смотрел в пол. Девица уселась в кресло и вытянула ноги.
- Курить-то у тебя можно ? – она достала из кармана джинсов мятую пачку.
- Можно, я сам курю. – Он принёс из кухни блюдце и поставил на журнальный столик.
- Профессор, а курит. Молодец. У тебя проблемы с бабами?
- Нет у меня никаких проблем.
- Гомик?
- Не гомик.
- Несчастная любовь значит. Влюбился в какую-нибудь докторшу, а она спит со всеми без разбору, кроме тебя. Вы, профессоры, глупый народ. Вы слишком деликатны с женщинами, а они, как сучки, любят грубость и силу. Им нужен хозяин, а не лектор. Вот мне, профессиональной шлюхе, иногда нужен лектор. Замуж я выйду только за профессора. Он будет мне объяснять, как, например, сношаются тараканы.
Квартиросъёмщик наконец-то разглядел девицу. Лет двадцать пять, не красавица. Обыкновенная американка, крашеная блондинка с серо-голубыми глазами и крупным мужским носом. Зубы, конечно. В сорок лет выйдет замуж за добротного гринго, родит двоих детей, будет хорошей матерью. В семьдесят будет стандартной прямоугольной старушкой с короткой седой причёской и великолепными зубами.
- С женщинами не имеет смысла рассуждать о всяких штуках, - продолжала девица. – Взял её за манду – вот и весь разговор. Женщины любят слушать, но слушают они не слова, а голос. Даже самый плюгавый мужичёк, вроде тебя, может уломать практически любую, если она почувствует, что он её хозяин. Как только мужик начинает рассуждать о каких-нибудь мудизмах – всё. Она моментально переметнётся к мужику с хорошим хреном. Женщины – самые обыкновенные животные, всякие хренизмы их не интересуют, даже твоих докторш эти учёные занудства не интересуют. Они, конечно, прикидываются, что их это страшно интересует, но это просто уловка. Вот чего женщины терпеть не могут, так это невнимания к их женской сути. Когда я вижу влюблённого мужика, мне хочется ржать – до чего же глуп ваш брат.
- А женщина может влюбиться?
- Конечно нет. У неё иногда в ****е чешется, и она называет это любовью. – Девица бодро встала и направилась к двери. - Ладно, профессор, денег с тебя не возьму – я ведь сама осрамилась. Бывай. Дрочи почаще – здоровее будешь, - и она исчезла.
Квартиросъёмщик прошёл на кухню, снял трубку и набрал номер.
- Это ты прислала мне девку?
- Я. Ты ей объяснил, чем живопись Климта отличается от живописи Шиле?
- Какая же ты тварь...
- А ты мудак – посмотри на себя в зеркало, - и она бросила трубку.
Он подошёл к окну. Двое латинских мужичков подметали асфальт. Минут через десять к стоянке подкатила её машина. Вот сейчас я наконец и умру, подумал он. Сейчас продемонстрирует свои ступни – и всё. Руки покажет, от которых Леонардо бы сошёл с ума. От этой женщины весь Ренессанс бы перевернулся.
Она вышла из машины, и стоявший рядом латинский уборщик задрал голову, оглядывая эту монументальную красоту. Она была в своём фантастическом бордовом сарафане до щиколоток, надетом, конечно, на голое тело, и, как обычно, босиком. Сверху сарафана была длиннополая накидка чёрного цвета из тонкой шерсти. Всё, повторил он, сейчас я буду умирать. Сотворил диво её кельтский папа.
Он открыл дверь. Она быстро прошла мимо него, сбросила на пол накидку и рухнула в пискнувшее под её тяжестью кресло. Усевшись поудобнее, она проделала свой убийственный трюк – задрала до колен сарафан и положила ноги на журнальный столик. Ногти на ногах были покрыты свежим лаком пурпурного цвета. Вот они – её ступни, которых в природе быть не может. Люди крайне редко обладают совершенными формами. Её ступни изготовлены неизвестным древнегреческим скульптором, и вся она изготовлена из природных элементов на чей-то изысканный заказ. Сплела пальцы рук – таких рук также в природе не имеется. Он с тоской созерцал эти редчайшие эстетства природы.
Она, как обычно, пристально глядела на него.
- Зачем ты пришла?
- Я пришла рожать.
Она задрала сарафан, раздвинула ноги и он увидел головку, торчащую из её лона. Она натужилась и ребёнок быстро выкатился наружу. Она ловко подхватила его и приложила к груди, и он принялся жадно сосать.
- Принеси ножницы, нитки и пакет, - приказала она.
Она перевязала и отрезала пуповину, вытащила плаценту и бросила её в пакет. Он аккуратно положил пакет с плацентой в мусорное ведро.
Ребёнок насытился и уснул. Это был крупный мальчик с азиатским личиком. «Мой маленький Мао», вспомнил он; так, кажется, Че Гевара называл свою дочь, которую ему родила его первая жена-китаянка.
- Какой спокойный, - сказала она, - весь в отца.
- А где же отец?
- Отец развлекается с любовником. У него любовь, понимаешь? Когда мужчина влюблён в мужчину – это свято. Не будем ему мешать.
- Но...
- Что «но»? Ты ведь его усыновишь? Он вырастит весьма интеллигентным американцем. Соединённым Штатам необходимы интеллигентные люди.
- Это издевательство. Какой-то гомосексуалист обрюхатил тебя, а я должен усыновлять этого несчастного ребёнка.
- А кто же его усыновит? Майкл Джексон? Ты столько рассуждал о гуманизме – так будь гуманистом. К тому же ты ведь знаешь, как я тебя люблю.
- Ну конечно. А шляешься по гомикам.
- Это моё дело. Этот гомик, между прочим, виртуоз тантрического секса. Он однажды предоставил мне 17 оргазмов за свидание – где такого ещё найдешь? Ты ведь мне сам рассказывал, что в Японии любовь и секс разделены, и утверждал, что это правильно.
- Ты всё-таки мерзкая тварь.
- Да – я всё-таки мерзкая тварь. Такие мерзкие твари, как я, рожают детей и способствуют процветанию нашего вида. А ты чему способствуешь?
- Убирайся со своим китайским ублюдком!
- Хорошо. Я страшно ошиблась в тебе. Помнишь, как я остановила тебя на улице? Тогда я подумала – вот этот забавный уродец обязательно усыновит моего будущего ребёнка. А ты просто не джентльмен. Ты патологический эгоист. Я полюбила тебя, а ты эгоист.
Она завернула ребёнка в накидку и удалилась. На кресле осталось огромное кровяное пятно.
Минут через двадцать зазвонил телефон. Это была её мать.
- Алекс, - сказала она густым баритоном, - ты нас страшно разочаровал. Как ты мог? Ребёнку нужен отец. Это невинное создание нуждается в пастыре.
- А настоящий отец – где?
- Дэйл сейчас в Силиконовой долине на панамериканском конгрессе гомосексуалистов. Это весьма ответственное меропритятие, и Дэйл представляет адвокатское лобби. Не забывай, что гомосексуалисты – люди. Чем они хуже нас? Они страдают, терпят гонения и лишения. Джизес Крайст выступил бы в защиту этих обездоленных.
- Она сказала, что он развлекается с любовником.
- Она просто глупая девчонка. Для неё конгресс – развлечение, а это изнурительный труд. Конечно, Дэйл пригласил туда своего друга, но что в этом предосудительного? Затем они поедут в Венецию и на Капри. Мы должны, мы просто обязаны уважать чувства других. Моя дочь полюбила тебя, и я была счастлива, что наконец-то моя дочь встретила достойного человека. Алекс, как мы надеялись на тебя!
- А почему этот Дэйл не может быть законным отцом ребёнка?
- Алекс, что ты говоришь? Это невозможно. Образ жизни Дэйла совершенно несовместим с воспитательными функциями. У него много друзей, он постоянно увлечён кем-то – это его право. Он принял участие в сотворении новой жизни, и этого вполне достаточно. Это квакеры требуют от людей невозможного, а мы, католики, реально смотрим на мир. Алекс, я не сомневаюсь, что ты согласишься усыновить этого ангела, исполнив тем самый свой прямой христианский долг. Ты бы видел его – вылитый Мао. Я уже успела поцеловать его в макушечку. Мой кузен Джерри усыновил четверых детей! Двух вьетнамских, одного филиппинского и одного неизвестного племени.
- Полетт, вы знаете, с каким искренним уважением я отношусь к вам и к вашей дочери...
- Конечно знаю! И это всегда поддерживало нас в трудные минуты, ибо мы верили, что есть человек, способный на самопожертвование. И какая же тут жертва, Алекс? Усыновить беспомощное невинное создание – это счастье, а не жертва.
- И как же вы представляете нашу жизнь?
- Очень просто – ты с младенцем будешь жить у себя, а мы с дочерью будем навещать вас по уикендам. Ты не представляешь себе, какая она мать! Она рождена для материнства – это её судьба...
- Хорошо. Привозите младенца завтра после двенадцати пополудни.
- Как она будет счастлива – она уже счастлива! Слышишь, что она говорит?
Он положил трубку. Выкурив очередную сигарету, он спустился к почтовому ящику и открыл его. В ящике лежал конверт от журнала «Нэшенл Джиогрэфик». В конверте был чек на 235 тысяч долларов 83 цента и письмо. В письме говорилось, что редакция журнала счастлива опубликовать его фоторепортаж о несовершеннолетних токийских проститутках и надеется на дальнейшее плодотворное сотрудничество, учитывая несомненный талант автора уникальных снимков. Редакция также надеется, что прилагаемый гонорар будет способствовать новым творческим свершениям автора.
Он бросился к телефону и заказал билет на завтрашний утренний рейс в Токио с открытой датой возвращения. Получив подтверждение заказа, он достал из шкафа «Лейку» образца 1946 года и запечатлел страстный поцелуй на её чёрном шероховатом корпусе.