Цыган Яшка ехал верхом на своём прекрасном коне и радовался: Вот она: жизнь настала!
Вот она – воля! - Думал он, поставив свою смуглую грудь четырем ветрам. Его кудри развевались на ветру. Глаза, как тёмная ночь освещённая луной, сияли и сверкали от радости. Вот она – воля! Думал с восторгом Яшка, лёжа у костра, запрокинув голову к звёздному небу и слушая звонкую музыку донбасского лета.
А утром перед ним распростёрлась бескрайняя степь, окрашенная восходом солнца. Яшка пел. Он пел так, как мог бы петь только по настоящему счастливый цыган. Его песня была просторной, как эта широкая степь и счастливой, как эти неповторимые минуты его молодой и неискушённой жизни. В эту песню была вложена вся радость его вольной души.
Так ехал Яшка на своём коне уже пятый день, ехал он совершенно бесцельно. Порой он отдыхал в траве, а конь пасся неподалёку. У Яшки для своего любимца был припасён мешочек с овсом, который был прочно привязан к седлу. Была у Яшки котомка с нехитрой снедью: хлебом, салом и луком, и, отдельно, в тряпочку, был завёрнут сахар рафинад, которым он тоже любовно делился с конём.
Яшке не много надо в жизни. Где яблоко сорвёт, где молодой картошки подроет, а потом испечёт в золе догоревшего костра.
Коня Яшка взял в колхозе, где он обосновался совсем недавно, вместе с другими цыганами.
Председатель колхоза им сказал так:
- Колхоз – это большой цыганский табор! Здесь всё общее! Живите, обрабатывайте землю, получайте зарплату. И кочевать вам больше не надо. Семьям вашим дадим крышу над головой, детей определим в детский сад и в школу.
Яшкиной семье дали хату. Его молодая жена с кучей малолетних чумазых ребятишек очень была довольна.
А Яшке больше всего понравилось то, что в колхозе среди нескольких старых кляч есть один молодой и горячий жеребец, такой же, как и сам Яшка.
Все в колхозе общее, значит и жеребец общий. Ради этого жеребца Яшка согласился жить и работать в колхозе.
Сделает он свою работу на ферме, навоз покидает и бежит на конюшню, почистить и покормить, своего жеребца, да покататься на нём, а однажды сел на него верхом и не заметил, как проехал, вот уже пять дней к ряду.
Такова была Яшкина вольная и бродячая сущность. Он был рад, что не надо тянуть за собой свою семью, что в колхозе они сыты и не под открытым небом.
Он совсем и не думал покидать свой колхоз. Вот покатаюсь, малость и вернусь – думал он.
Но совсем иначе думали в колхозе, председатель сельского совета и председатель колхоза. Собрали они колхозное собрание и говорят:
- Яшка – вор!
Загалдели цыгане, забеспокоились:
- Зачем же сразу – вор!
Кто же у себя ворует?! Приедет Яшка! Вернётся! Семья его здесь! Куда он денется? Да и мы не против, раз наш конь – общий!
Ерепенится председатель колхоза:
- А я для чего здесь поставлен?!
Почему без разрешения уехал?
Притихли цыгане: Вот она, какая им – воля! У хозяина спрашивать надо…
Разошлись по своим халупам.
А председатели попредседали, да посовещались и в милицию об данном инциденте и сообщили, чтобы не повадно было, а то, глядишь, с такой-то психологией и весь колхоз растащат.
Поймали Яшку. Руки крутят конокраду – разбойнику. Наручники одевают и в таком виде отправляют его в следственный изолятор.
Яшка понять ничего не может. Загрустил он. Заскучал. А главное, сообразить не может, что стряслось – почему его, за его же собственного коня судить будут.
Дали ему пять лет советской тюрьмы, за пять дней вольной цыганской жизни. По приговору «народного» суда, с конфискацией имущества и погашением причиненного материального ущерба за того коня, которого, как вещественное доказательство, при задержании, неизвестно куда дели.
В приговоре суда об этом умалчивается. Коня колхозу не вернули, а возмещение ущерба на Яшку навесили.