Какой сегодня удачный день! На работе быстренько закончил срочные дела, управился до обеда с поставщиками и, отпросившись у начальства, лечу домой – переодеваться.
Сегодня – особенный день! Решился - наконец, сделаю Юльке предложение! Прощай холостяцкая жизнь – пора становиться семейным человеком! Вот мама обрадуется – ей уже давно хочется повозиться с внучатами.
Дома - никого.
Я принял душ, вытащил из шкафа белую выглаженную рубашку (мамочка – молодец!), надел костюм, на ходу жеванул кусок бутерброда. Из ящичка стола достал заветную бархатную коробочку. Открыл. Колечко остро блеснуло камушком в луче солнца. Очень красиво будет смотреться на Юлькином тоненьком пальчике!
Все, пора бежать. Опаздываю.
Стоп! А букет?
Да, вон, через дорогу – целый цветочный магазин!
- Девушка, девушка! Мне самые красивые алые розы, пожалуйста!
Продавец улыбнулась: счастливо!
- Ей, Игорек! – голос моего друга Толика. – Торопится, понимаешь, друзей не замечает!
На ступеньках нового супермаркета застыл в улыбке мой друг детства и бывший одноклассник – Толик Кучерский. Рядом – его жена Ленка. В руках Толика яркий трехколесный велосипед.
- Игорек! Смотри, какую машину нашему богатырю прикупили! – орал друг детства чуть ли не на весь квартал. Толик очень гордился своим трехлетним отпрыском по имени Вениамин.
Ленкина симпатичная мордашка расплылась в улыбке:
- Игоречек, скоро на свадьбе погуляем?
- Думаю, скоро!
- Пойдем вместе, нам по пути. Зайдем к родителям, заберем нашего бойца. Небось, замучил уже деда с бабкой!
- Ладно, пошли, только не отставайте, ждать не буду – беззлобно огрызнулся я и бодренько зашагал по тротуару.
Думаю, картина со стороны выглядела комично – впереди в парадном костюме с букетом в вытянутой руке мчался долговязый парень, а за ним еле поспевала кругленькая молодая пара в джинсах и майках, таща детский велосипед.
До конечной точки нашего путешествия (Юлька жила в одном доме с родителями Ленки, благодаря которой я и познакомился) оставалось совсем немного. Надо было всего лишь перейти дорогу. Я помчался на переход.
Ленка и Толик уже готовы были взмолиться, чтобы я не так спешил, как вдруг резкий шум привлек внимание. Новенький серебристый автомобиль «Porsche Cayenne» возник в начале улицы и с бешеной скоростью мчался в нашем направлении.
- Идиот какой-то гонит, – возникла мысль в голове и в ту же минуту я почувствовал глухой удар, резкую боль и темноту.
Что это?
Когда темнота рассеялась, я увидел далеко за тротуаром разбитую серебристую машину, капотом обнимавшую электроопору, лежащую навзничь на проезжей части окровавленную Ленку, раздавленный детский велосипедик, смятый и растерзанный букет алых роз, какие-то кровавые ошметки, тряпки и…. себя??
Это… – я????
Изверг, сволочь! Что он сделал? Это - мое тело? Эти два куска мяса – это я???
Стоп! Но я же это все вижу! Это- сон? Я живой?
Да, конечно! Я насмотрелся на ночь всякой дряни по телику и это мне снится.
Сейчас ущипну себя и – проснусь!
А-а-а-а-а!!!!!! Меня – нет!!! Там, на тротуаре - мое тело! Я умер? Насовсем? Разве так умирают? И в таком возрасте? Я не хочу!!!! Юлька!!!!! Мама!!!!!
Кто эти люди? Что они делают? Боже! Помоги мне! Я хочу вернуться обратно, всего за минуту до того удара! Я бы остановился, подождал бы, пока проедет этот бешенный! Что же делать, что делать?!
Что делать? Успокоиться. Сам видишь – возврата уже нет. Вон, толпа набежала, менты понаехали, ор, крики, слезы.
Да, успокоишься тут! Господи, правый! Это все, что осталось от Толика?! Я хорошо вижу, как люди в спецодежде собирают куски мяса, оторванные руки-ноги в его одежде и складывают все в мешок. Ленку тоже накрыли простыней и унесли в машину… Бедный Венька!
Ой, не трогайте меня! Не увозите! Я хочу жить! Хочу вернуться! Сложите все обратно!
Два мужика погрузили мои ноги и туловище, задернули брезентом и тоже унесли в машину. Меня разорвало пополам…
Из «моих» носилок выпала бархатная коробочка, стукнулась об асфальт, раскрылась от удара. Из коробочки выскочило колечко и со звоном поскакало по проезжей части… Какой-то мужик кинулся было его догонять. Оно вильнуло и свалилось в канализацию… Прощай, Юлька! Я горестно завыл.
Выл долго и протяжно, как раненный волк, только с той разницей, что волк я был мертвый, и вой мой никто, кроме меня, уже не слышал.
Это вытье ничего нового в мое нынешнее состояние не внесло, и я задумался: кто же я теперь? Раз тело унесли – значит то, что я сейчас собой представляю – это и есть та душа, о которой столько разговоров, которую никто никогда еще не видел живьем, не трогал руками, и которая иногда возвращается обратно в тело.
То, что вернусь обратно – об этом можно уже забыть: этот урод так меня искромсал машиной, что не поможет ни один хирург в мире. Стало быть – я – душа. Душа – это – «она», женский род. Я что - стал женщиной? Нет… я по-прежнему мужчина. Я – мужская душа! Ну, хоть в этом повезло…
Кстати, а что с этим мерзавцем, который сотворил с нами такое?
Вон, как раз менты вытягивают тело из машины! Ну что ж – если и он теперь стал, как я – я найду его душу набью ему морду! Или – ей?..
От увиденного я неожиданно задохнулся в негодовании:
Гад! Он посмел остаться живым! Поди ж ты – только фонарь под глазом набил! И лоб расквасил. Матерится еще! И ржет, как лошадь! Эй, стойте, дайте мне его! Я задушу эту скотину!!!
Я протиснулся между ментами и схватил урода за горло! Пару раз с силой сжал ладони, и опять горестно взвыл: я уже не человек!!!!!!!!! Я не могу его задушить!!!
Бессильно поплелся в сторону и присел на газоне.
На месте происшествия трудились только работники милиции и врачи «Скорой помощи». Зевак почти разогнали, остались только двое мужчин, и я не боялся, что кто-нибудь случайно наступит на меня. Интересно – если наступят – мне будет больно?
Я сидел и прислушивался к голосам:
- Тормозного пути у него совсем не просматривается. Видите - автомобиль слетел с дороги и прыгал по бордюрам и клумбам, пока не врезался в столб. Водитель, по-видимому, не видел, куда едет, потому что сработали подушки безопасности, которые уменьшили ему обзор дороги, - говорил господин в шляпе.
- Какой тормозной путь? Да он летел со скоростью - двести в час! – отвечал ему толстячок в очках и с бородкой. – И, наверняка, был пьяный в дымину! Разве ж трезвый такого натворит-то на ровной дороге? А то мож, и кайфонул где! Судя по машине – человечек не бедный-то!
- Не нашего ума дело – ответила шляпа, - там (он кивнул в сторону) разберутся и без нас.
- Так, граждане, проходите отсюда – махнул в их сторону человек в штатском. Те послушно ретировались, обсуждая между собой происшествие и размахивая руками.
Я увидел, как в машину «Скорой» загружали этого недобитого гада.
Стойте! Я хочу в последний раз посмотреть в глаза этой скотине!
Не раздумывая, юркнул в закрывающуюся дверцу «Скорой».
«Любопытно, - пронеслась мысль, – я теперь сквозь стены проходить могу? Надо попробовать».
Урод лежал на носилках и бормотал что-то бессвязное заплетающимся языком, временами заливался приступами неудержимого хохота и все норовил похлопать по мягкому месту молодую медсестричку, вытиравшую ему кровь, которая сочилась из рассеченного надбровья. Похоже, до него все еще не дошло – что он натворил. У меня чесались руки, что-нибудь сделать с этим подонком, но, памятуя о своем состоянии, мне оставалось только молча смотреть и скрежетать зубами.
Ух! Я бы эту скотину!…
В больнице его положили в двухместную палату, достаточно хорошо оснащенную оборудованием, чистую и даже, несколько, фешенебельную, причем поместили одного, «без соседей», и по сему я сделал вывод, что подонок, растерзавший нас на куски, был не просто подонок, а – «кто-то» или, «чей-то» то есть, имел то ли власть, то ли солидную «крышу».
Я сидел напротив его кровати и судорожно размышлял, что же можно сделать для «облегчения участи больного» - то есть, что бы такое выкинуть, чтобы достичь с ним одного состояния и «поговорить по-мужски».
Пока я строил различные «комбинации», в палату, вся в слезах, тяжело дыша, ввалилась беременная жена «больного».
- Вася, Вася! – причитала она, упав на колени перед кроватью, - что же ты наделал! Предупреждала же тебя! Не один раз предупреждала!
Вася, видимо, уже начал приходить в себя:
- Где это я? – изумился он, тараща все еще мутные глаза по сторонам, оглядывая палату.
- В больнице, дурень! Ты людей поубивал на дороге, чуть сам не убился! Ой, горе мне, горе! Опять «гудел» где-то?
- И много поубивал? - мямлил Вася, все больше и больше вызывая во мне желание, опрокинуть на него что-нибудь из нависающего над кроватью медицинского оборудования.
- Ты трех людей в куски изорвал своей машиной, и машину угробил, хорошо хоть сам живой остался. Ой, посадят тебя, Вася-а-а-а!!! – заголосила жена.
- Ну, нечего шляться по дороге в неположенном месте, небось, еще и пьяные были, - гундосил Вася. - Машину жалко, а в салоне еще кто-то был?
- Кто был, Васенька? – всполошилась жена.
- Не ори! Никого не было! – начал приходить в себя Василий. - Позвони, лучше, к Олегу, спроси – что делать будем. Надо вылезать из этого дерьма!
- Сейчас-сейчас, Васенька, - заторопилась жена, выискивая мобилку в сумочке.
Так, оказывается у этой мрази есть заступничек! Вот почему он так уверенно себя чувствует! Ну, мне бы понять, как управлять своим состоянием, я и до заступничка доберусь!
- Алё! Олег Степанович! Добрый день! Это Раиса, жена Василия. Олег Степанович, миленький, у нас тут горе случилось, помогите, ради Бога! Знаете уже? - голос Раисы поник, - никак? Совсем никак? В последний раз, родненький… Извините…
Она глубоко вздохнула, испуганно и подавленно посмотрела на мужа, отрицательно качая головой.
- Иди домой, Раиса! – Приказал Василий, - иди! И оставь мне телефон!
Жена вздохнула, молча протянула мужу трубку и попятилась к выходу, вытирая слезы ладонью.
Наконец мы остались одни. Если бы мог, – я бы перегрыз горло этому подонку. Натворил делов и – в кусты? А отвечать кто будет?
Василий повертел в руках телефон, затем быстро набрал номер:
- Саша! Это Василий. Да, живой. Лоб, кажись, расшиб. Слушай, собери мне всю информацию об аварии. Узнай, куда отвезли машину, попробуй в ней поискать то, что у меня было в барсетке. И сюда принеси. И глянь еще - не осталось ли там женского барахла какого. Как-как – денег дай, кому следует, учить мне тебя еще надо! Ну, что - не понимаешь, что ли – сумочек, помад там всяких! Да шлюха обыкновенная, что найдешь, - выкинь, нафиг! Не хватало, чтоб еще жена узнала! Все - доложишь о выполнении.
Он сунул мобильный под подушку и закрыл глаза.
В палате сгущались сумерки.
Пришла медсестра, включила освещение. За ней в палату вошел врач, видимо, знакомый, потому что поздоровался с Василием за руку:
- Ну, что?
- Да все у тебя цело: в рубашке родился. Шишка на лбу не считается. Хоть завтра могу выписать домой. Только такое дело – заварил ты, Вася, крутую кашу: трех человек в клочья разнес. Так что пока страсти улягутся, у меня тут полежишь, я диагноз в случае чего, напишу правильный. Кровь у тебя брали на анализы? Нет? Значит, завтра сдашь, к вечеру. Все, что было в крови, должно поубавиться. Мне Олег звонил, просил приглядывать за тобой. Ты уж уважь старика – не шали, лежи тихо.
- Как же, пошалишь тут, под твоим присмотром, - заржал Вася
- Ну, вот и договорились! Спи, я завтра зайду перед обходом.
Врач вышел, медсестра повозилась какое-то время с оборудованием, выключила свет и тоже ушла.
Я остался сидеть в полной темноте на фоне оконного прямоугольника.
Всходила луна. Ее округлое полное тело, как упрямый колобок, чуть косо поднималось все выше над крышами домов и верхушками деревьев, освещая сквозь оконный проем больничную палату.
Василий сопел, отвернувшись к стене.
Я мучительно размышлял все над тем же вопросом: каким образом я смогу материализоваться? Мне это так необходимо: хоть на часок, хоть на минуточку! Мне бы этой минуточки с головой хватило! Вот так! – я взмахнул рукой, и - бац! На пол хрястнул какой-то стакан и разлетелся на куски…
- Кто там? – схватился Вася на постели.
Я притих.
Свалившийся стакан меня озадачил: я смог его сбросить? Почему же раньше никак не удавалось влиять на предметы?
Вася вдруг побледнел:
- Эй, ты кто?
Я осмотрелся, никого постороннего в палате не было…
Василий смотрел мне прямо в глаза. Значит, вопрос адресуется ко мне??? Он меня видит?!!
- Чего тебе надо? Уходи прочь! – Василий взмахнул рукой в сторону двери, голос его задрожал.
Вот она – долгожданная минута!!!
- Здравствуй, Василий – произнес я каким-то неожиданно странным, шелестящим голосом. - Я познакомиться с тобой пришел. Вот, значит, свиделись!
- Откуда ты меня знаешь? – нервничал тот, комкая одеяло.
- Знаю, Василий, а вот ты меня не знаешь. Ты убил меня сегодня днем своей машиной. Меня и моих друзей! А их ребенка сиротой оставил!! – мой тихий голос приобрел зловещий оттенок. Я видел, какое воздействие на Василия произвели произносимые мною слова, и, чего скрывать, злорадствовал над его беспомощностью и страхом, помалу переходящим в панический ужас.
- Как же ты пришел, е-е-если я тебя убил? – запинаясь, спросил Василий.
- Я теперь буду приходить к тебе часто: в темноте, во сне, в беспамятстве. Ты будешь помнить обо мне всегда, до самой смерти, так же как и я тебя буду помнить, и приходить к тебе всю твою оставшуюся жизнь. Теперь мы связаны навеки! Кровью невинных жертв, убиенных тобою…
Такие пафосные слова, почерпнутые мною то ли из какого-то старого фильма, то ли из фантастического детектива, и пришедшие так кстати в голову, вводили Василия в состояние, близкое к ступору, он бледнел, глаза застыли и расширились, общее оцепенение с каждым словом охватывало его тело все сильнее. Вдруг он очнулся, вскочил с кровати и заорал диким голосом на всю больницу. Вбежала дежурная медсестра, включила освещение. Я исчез.
Василий бился в истерическом припадке, закатывая глаза и бессвязно выкрикивая: «При-и-и-и-видение, при-и-и-и-видение!», дрожащей рукой пытаясь показать, в каком направлении он его (то есть, меня) увидел.
Медсестра крикнула в коридор, на ее зов прибежали два здоровенных санитара, уложили Василия в постель, укололи успокоительное и снотворное. Василий стих и провалился в сон…
Так, кажется, в палате сегодня мне больше делать нечего. Каким-то образом надо попасть домой. Мать там, наверное, совсем рассудок потеряла с горя . Хоть посмотрю на нее перед тем как… как - что? Что со мной будет потом? Что потом делается с такими как я? Куда они попадают? Неужели вечная темнота? Или «там» - есть жизнь? Говорят же, что душа – вечно живая, значит она должна где-то «жить»… Старушка из дома напротив, баба Валя, сколько помню, стращала молодых, что есть-де «загробная жизнь» и там мы будем расплачиваться за все земные грехи… Есть шанс проверить…
…Страшно…
Не надо об этом…
Лучше о хорошем…
…Юлька…
Несчастная девочка. Ее сегодня ожидал совершенно другой сюрприз…
Я знал: она бы согласилась, мы были бы счастливы. У нас были бы дети: девочка и мальчик. Мы прожили бы долгую жизнь, держа друг друга за руки, никогда никому не причиняя боли… Эх, если бы все вернуть…
Я задумался. Представил картины несбывшейся нашей жизни и горько вздохнул: видно, не судьба. Потом подумал, что Юлька может выйти замуж и родить детей какому-то хмырю, который будет над ней издеваться и мучить всю жизнь, и чуть не разревелся от досады.
Надо обязательно и ее повидать – так я хоть немного успокоюсь, потому что мысли о самых дорогих людях совершенно меня расстроили и выбили из колеи.
Потом вдруг возник вопрос - как же я смогу перемещаться в пространстве? Понятно, что мое новое состояние дает совершенно неожиданные возможности. Но как их выявить? Допустим, что будет, если захочу попасть куда-то в другое место? Я буду лететь? Как Баба-Яга из детской сказки? Или кувыркаться, как привидение из американских мультиков? И где гарантия, что, сиганув вот с этого подоконника, не свалюсь вниз, как булыжник? Хотя, если ничего не делать, то никакого результата и не будет. Я закрыл глаза и мысленно представил свою комнату: мой любимый диван, столик с компьютером, диски, сложенные стопочкой, книжная полка, где хранятся мои детские «трофеи»: морские раковины и модели парусников. Мне так захотелось туда попасть, что когда я открыл глаза, вокруг уже была не больничная палата, а родная обстановка моей комнаты. Стало быть, для того, чтобы попасть куда-то, не нужно летать по воздуху, как ворона, пугая тех, кто может тебя случайно увидеть. Можно перемещаться, просто пожелав туда попасть.
Я осторожно выглянул в большую комнату. Там на диване в черном платке, сдвинувшемся на затылок, вся опухшая от слез, дремала мать, подложив под голову мой любимый свитер и временами нервно вздрагивая. На столе горел ночник. Я остановился возле нее. Если у души есть сердце, то оно у меня сейчас рвалось на части, истекало кровью и разбивалось на мелкие осколки. Я горевал и не знал, чем помочь и как облегчить ее боль. Даже утешить, и то не получается. Я подошел совсем близко, провел рукой по поседевшим волосам, полуприкрытым трауром, нагнулся и поцеловал в щеку. Мать во сне улыбнулась и тихо прошептала: «Сыночек мой…».
Я задавил в себе боль...
…Пойду к Юльке. К Толиковым не смогу – не выдержу. Как будто на себе чувствую вину за случившееся. Может, если бы мы не встретились, – были бы живы? Выходит – на мне тоже есть частичка их крови…
Юлькины окна на пятом этаже выходят в тихий зеленый двор. Я пристроился на подоконнике снаружи дома. В комнате горит ночник. Заплаканная Юлька сидит на кровати, в ногах - целый ворох наших с ней фотографий. Она перебирает их, по очереди долго всматриваясь в ту или другую, гладит кончиками тоненьких, почти прозрачных, пальчиков, вытирая набегавшие слезы, и откладывает в сторону. В комнату тихо входит ее мать со стаканом и каким-то пузырьком в руках, целует дочку, дает выпить, видимо, успокоительное. Она забирает фотографии, укрывает ее одеялом и гасит свет. Я долго еще слышу тихие всхлипы, но появиться в комнате боюсь, чтобы не испугать мою несостоявшуюся невесту.
Может ли рыдать душа? Не знаю. Но я рыдал и не стыдился своих слез. Во-первых, меня все равно никто не видел, а во-вторых, давил груз случившихся событий, через край захлестывали эмоции.
Я просил прощения у всех, за то, что мог кого-то обидеть, за свое, порой часто необоснованное невнимание, за невольную грубость, недопонимание. Если бы можно было вернуть все обратно! Я бы стал совсем другим: добрым, понимающим, прощающим чужие слабости. Теперь – увы!
Я сидел в скверике во дворе Юлькиного дома, напротив ее окон, размахивал кулаками и кричал сквозь слезы что-то бессвязное. Не помню, наверное, сыпал проклятья на голову того урода, который сейчас спокойно дрых в палате городской больницы.
…Утро я встретил в уже знакомой больничной палате – нужно было где-то отдохнуть. Василий еще спал. Я расположился на второй кровати и задремал. Оказывается, души тоже могут уставать и им обязательно необходимо возобновлять силы.
Проснулся от легкого щелчка открываемой двери. В палату кто-то тихо вошел.
Я открыл глаза - часы на стене показывали время: половина восьмого.
В белом халате внакидку, к кровати Василия приближался незнакомый человек с ярким полиэтиленовым пакетом в руке. Он подошел и тронул «больного» за плечо:
- Вась, проснись…
- А? Чего? – сонно пробормотал тот.
- Проснись, говорю, это я – Саша! – громко шептал вошедший.
Вася сел на кровати, протер заспанные глаза и протянул руку:
- А, это ты! Здорово. Ну что там? Рассказывай.
- А что рассказывать-то. Делов ты натворил громких. Шум поднялся большой. Скандал может выйти за пределы города. Даже Олег твой, - и то не хочет связываться. Так что сиди тут тихо и не отсвечивай…
- Ты толком-то рассказывай, а не стращалками занимаешься! – рассердился Василий, - я совсем ничего не помню, только в палате очнулся…
- Щас, будем тебе мозги прочищать… - угрожающе прорычал утренний пришелец. - Ты помнишь, как мы вчера с тобой в ресторане сидели?
- Ну, помню, я туда почти трезвый приехал…
- Ага, почти… Мы там посидели немного, выпили бутылочку коньячку. Помнишь? Ты еще девок снял: чернявенькая с тобой сидела, блондиночка возле меня тусовалась.
- Что-то смутно…
- Потом приехал курьер… Ты купил четыре «дорожки», угостил девок и сам тоже... Я отказался – с меня коньячка хватало. Потом мы опять заказали выпивку. А ты себя знаешь - как перебор, тебя сразу за руль тянет. Вот ты и предложил прокатиться чернявенькой с ветерком… Куда доехали – туда доехали… По дороге ты расшиб на клочья троих пешеходов почти что на тротуаре и влетел прямиком в электрический столб…
- А чернявенкая живая? – бледнея, спросил Василий
- Благодари Бога – чернявенькая твоя не пострадала, успела свинтить до прибытия ментов. Свидетели ее, конечно, засекли, но никто ничего не понял. Смотри, Вася, допрыгаешься! Да, сегодня приезжали представители твоего автодиллера, с их слов, по показаниям бортового компьютера – твоя скорость на момент аварии была 208 км/час. С них – взятки гладки: подушки безопасности сработали четко, заводских дефектов в машине не обнаружено, так что вся вина – на тебе! Плюс - отягчающие обстоятельства… Кровь на анализ брали?
- Нет, сказали - вечером возьмут…
- Правильно, а ты сиди – не дергайся! Придет следак, – говори, что пешеходы были пьяные, сами под колеса попадали с тротуара. Все, Вася, мне пора. Да, тут в кульке для тебя фрукты для отмазки, а в них тот пакетик, что вчера остался. На всяк случай. Ну, давай, братан, держись!
Я лежал не шевелясь, боялся пропустить хоть один звук из разговора. Вот это – да! Какова скотина! Значит, нас попытаются сделать виноватыми? Ну, уж - дудки! Только бы дождаться, когда стемнеет, я поговорю с этим Васей по-взрослому! Эх, Вася-Вася – жена в положении, а ты – по девкам!
День прошел быстро. За этот отрезок времени я получил много разной информации - в палату все время приходили люди: то врач с обходом, то медсестра, то явилась жена Василия, принесла домашней еды, опять долго плакала и причитала, пока Василий не рассердился и не выгнал ее прочь. Затем пришел следователь, допрашивал «больного». Вася, на голубом глазу, врал так самозабвенно, как будто его посетила сама Муза – богиня вдохновения (причем особо крупных размеров), особенно в части того, что касалось скорости, с которой он ехал (надо же, какой дисциплинированный: не больше 80) и момента, как мы, в дым пьяные пешеходы, вывалились из кабака прямо под колеса его «Porsche Cayenne» (интересно, где же там кабак? Видимо, это цветочный магазин, в котором я покупал розы). Какую роль в истории играли букет цветов и детский велосипедик, никого не заинтересовало. Меня тошнило от этих выдумок, но заткнуть Василию рот я не мог. Следователь подробно записал показания, задавая по ходу дополнительные вопросы. Затем пришла лаборантка и взяла у Василия кровь на анализ.
Вот же гад! Кровь взять у него должны были вчера, причем сразу же, как вытащили из разбитой машины. Что теперь докажешь? Алкоголя в крови мало, да и содержимое пакетика, видимо уже «выветрилось». Я не спец и не знаю, как долго оно там держится, но то, что доза стала как минимум втрое меньше – это уже, как водицы испить! Возмущению моему не было предела: наказание он должен понести по максимуму! Суд же должен во всем разобраться!
Под вечер опять забежал Саша. Из его торопливого рассказа я понял, что на время расследования дела, милиция и прокуратура попросили суд дать разрешение на взятие под стражу подозреваемого в совершении ДТП, то бишь, Василия, но судья отказал в этой просьбе и лишь продлил срок задержания еще на десять суток. Судья, к тому же, заявил, что не дает согласия на арест, потому что не имеет для этого достаточно оснований.
Ну вот, - огорчился я – Какие же более «веские» должны быть основания, нежели три трупа?
- Вася, тебе светит от 7 до 12, - продолжал Саша, - но если выяснится, что погибшие переходили дорогу вне пешеходного перехода, уголовное дело закроют из-за отсутствия состава преступления. Трассологическую экспертизу до сих пор никто не проводил - автомобиль твой не тормозил и тормозной путь измерить невозможно. Также, не выяснили, переходили ли погибшие улицу по пешеходному переходу. Установить это реально невозможно. Остатки тел отбросило от самого места перехода дороги на десятки метров и разметало во все стороны. Если же докажут обратное, – стой на своем: пьяные полезли под колеса.
Я мысленно присвистнул: вот это да! Полный «алес капут»!
…Когда в палате стемнело и взошла луна, я дал волю своим бурлящим чувствам: бродил вокруг кровати Василия, всячески воздействуя на его психику, расшатывал возле него больничное оборудование, ронял предметы на пол, чтобы тот ни на минутку не забывал о моем присутствии. Я воистину, был неутомим! Трусливый Вася лежал, как бревно, бледный, с испариной на лбу, боясь шевельнуться или позвать на помощь. Я наслаждался его видом, но мог с ним «общаться» таким образом, только до рассвета и исчезал с первыми лучами утренней зари. Так повторялось несколько ночей кряду. Чтобы избежать кошмаров, Василий начал принимать содержимое того самого пакетика, принесенного ему Сашей. Но как только время воздействия его заканчивалось, Вася опять приходил в себя и весь кошмар для него повторялся сначала.
Тем временем, из рассказов посетителей палаты я узнал, что расследование подошло к концу, и прокуратура передала дело в суд.
Первое судебное заседание проводилось прямо в палате «больного». С его стороны присутствовала большая «группа поддержки»: жена, Саша, адвокат, какие-то незнакомые люди. Я зря надеялся, что вот-вот откроется дверь и на пороге появится моя мать, адвокат Толиковых родителей или кто-то еще… И я надеялся увидеть Юльку… Но, как выяснилось, их просто «забыли» пригласить. Поскольку со стороны пострадавших никого не было, заседание решили перенести до полного выздоровления Василия.
Я как мог, «способствовал» его скорейшему восстановлению. Думаю, Василий до самой смерти будет помнить те ночи, которые я «проводил» у его постели: домой уйти он не мог, ибо его сразу же поместили бы в тюремный изолятор, лежать в палате он боялся, ибо как только наступала ночь, тут же являлся я и начинал «душевный разговор» со своим убийцей.
Вася начал принимать наркотики все большими дозами, или же просил кого-то дежурить у его постели. В такие часы я отдыхал: бывал дома или у Юльки, раз «сходил» даже на кладбище, но «своей» могилы так и не нашел, зато посидел на надгробье Толика и Ленки, мысленно попросил у них прощения и поклялся отомстить по полной программе.
В назначенный день заседание по делу Василия состоялось в здании суда – старинном особняке еще царских времен, с лепными изображениями сцен правосудия, наказания и еще чего-то. Видимо, назначение старинного заведения не менялось веками. Даже внутреннее убранство говорило об этом: в холле суда стояла большая скульптура богини правосудия (забыл, как ее зовут) с завязанными глазами и чашами весов в приподнятой руке. С потолков свисали большие люстры с огромным количеством маленьких подвесок, подтянутых как бы ярусами на различной высоте.
В зале суда на скамейке подсудимых сидел измученный бессонными ночами, Василий. Его адвокат нервно вышагивал вдоль скамьи, давая последние указания подсудимому. В зале я увидел мать, рядом с ней - Юльку. Она прислонилась к плечу матери, а та прижала ее к себе и гладила по волосам. Впереди сидели адвокат и отец Толика с покрасневшими от волнения глазами, временами тихо переговариваясь.
Большой зал суда тревожно гудел, заставляя нервно тренькать висящую на шнуре под потолком большую люстру с подвесками.
Пришла пресса, щелкая фотоаппаратами и мигая вспышками. Значит, дело действительно, получилось громкое. Всех интересовал вопрос: чем закончиться судебное разбирательство в столь скандальном деле.
Толстый судья с грубыми чертами лица призвал всех к порядку. Началась процедура ознакомления. Стороны представились друг другу, были оглашены материалы дела, опрошена сторона потерпевших. Слово предоставили Василию.
- В тот день пополудни я пообедал в ресторане и возвращался домой. Проезжая мимо цветочного магазина, я не увидел, как откуда-то появились трое пьяных и прямо выкатились под колеса моего автомобиля. Я их заметить не смог и потому получилось так, что я их сбил.
Толпа в зале возмущенно загудела, завибрировала.
- Подсудимый, а вы пили перед тем, как сели за руль?
- Я почти не пил, так, пивка бокальчик.
- У моего подзащитного, - влез его адвокат,- в крови почти не обнаружено алкоголя. Принято считать, что смертельная для человека доза содержания алкоголя в крови – 3,5 промилле, посмотрите материалы экспертизы: в них указано, что 0,2 промилле – это вполне допустимая норма.
Зал бушевал, как разгневанное море, возмущенно выплескивая эмоции. Атмосфера накалялась. Судья непрерывно стучал деревянным молотком.
Я не верил своим ушам. Все оказалось, до смешного, просто: обвинить во всех грехах пострадавших. Мертвые сраму не имут.
Три дня длилось судебное заседание, и накал страстей достиг предела, когда судья огласил приговор:
«В ходе расследования данного уголовного дела было проведено 12 судебно-медицинских экспертиз, которые установили, что виновниками дорожно-транспортного происшествия стали потерпевшие, которые переходили проезжую часть в неустановленном месте. В крови обвиняемого не было обнаружено алкоголя или наркотиков, и, согласно результатам трассологической экспертизы, было установлено, что он просто не успел затормозить.
Виновниками ДТП признаются погибшие, это является смягчающим обстоятельством и, следовательно, основанием для приговора водителя автомобиля к условному сроку наказания».
Зал взревел: «Убийцу – к ответу», «Позор! Позор!!!», «Судью купили!», - слышалось со всех сторон. Топот, свист. Судья громыхнул своим молотком: «Дело закрыто!», встал и вышел через запасную дверь.
В этот миг я увидел, как колеблемая вибрацией люстра отделилась от потолка и, словно, в замедленной съемке, поплыла на головы орущих. Я смотрел, как зачарованный, не в силах предпринять что-либо, защитить их, уберечь от неминуемого. Задрав вверх голову, я стоял прямо по центру медленно падающей стеклянной медузы без эмоций, спокойно готовясь принять на себя удар.
Грохот, звон, вспышка света…
…Я медленно разлепил глаза и увидел знакомое заплаканное лицо. Мама... За ней кто-то в белом халате и шапочке. Одни глаза. Врач? Медсестра?
Где я?
- Сыночек! Родной мой! Очнулся! Слава Богу!
- М-м-м? – что-то силился спросить я
Белая голова наклонилась:
- Не разговаривайте, вам еще нельзя…
Я вопросительно посмотрел на мать.
- Ты в больнице, сынок. Уже все хорошо. Тебя сбила машина, и ты долго пролежал без памяти… - мать силилась улыбнуться, но слезы все текли и текли по лицу, застревали в ранних и таких незнакомых морщинках.
Она держала мою руку и смотрела в глаза так, как будто боялась, что я опять провалюсь в черную дыру небытия.
- Сыночек, я не одна тут. – Мать подтолкнула к кровати еще кого-то в белой накидке. Какие знакомые глаза! Я грезил ими во сне и наяву!
Юлька! Господи! Юленька, любимая! А я лежу тут такой беспомощный, даже слово сказать не могу. Я силился улыбнуться и что-то сказать ей ободряющее, она меня опередила и легонько прикоснулась к руке:
- Не разговаривай, Игорек. Поправляйся, скорее!
Еще два месяца прошло с тех пор, пока я приходил в себя в отделении реанимации, заново учился ходить, разговаривать, есть пищу. Врачи сотворили невозможное: вернули мне жизнь.
- Мы собрали тебя из кусочков, - шутил зав отделением, - чем не Франкенштейн! Полюбуйся – красавец! – и протягивал мне зеркальце. Я тер рубец на лбу, вздыхал и думал: разве ж будет Юлька любить такого уродца. Доктор успокаивал тем, что, обычно, шрамы только украшают мужчину. Я тоже подумал, что украшают, но не в таких же количествах!
Юлька приходила ко мне почти каждый день одна или с моей мамой. Я был безмерно благодарен за то, что они обо мне заботились – две самые дорогие в мире женщины.
Как-то я спросил у матери: что с Толиком и Ленкой? Она не ответила, отвела глаза и подавленно всхлипнула.
Больше я об этом не спрашивал.
На днях мне разрешили выходить за пределы палаты и прогуливаться по больничному коридору. Я перешагивал в него через порог, как в бесконечный тоннель, и ставил себе цель: непременно дойти до самого конца. Сначала проделывал это на костылях, обливаясь потом и стискивая зубы, потом после длительных упорных тренировок решил отбросить их и пройтись самостоятельно, придерживаясь за стены. «Чем не Маресьев?» – шутили вокруг.
Я шел под стенкой, пошатываясь, медленно перебирая ногами и часто отдыхая: все-таки тяжело еще самостоятельно держать равновесие. Внезапно передо мной открылась дверь одной из больничных палат, и оттуда выглянул очень знакомый мне человек. Я не помнил, кто он и откуда его знаю, но что-то смутное и тревожное зародилось во мне и заставило пристальнее вглядеться в его глаза. Он тоже увидел меня, видимо, узнал, потому что побледнел и отпрянул обратно в дверной проем.
Когда я поравнялся с ним, он прошипел:
- Опять ты! Как же ты мне надоел, вездесущий!
После длительного перехода по больничному коридору и обратно, я, весь измученный, с дрожащими ногами и пульсирующими висками лежал на своей кровати. Ко мне зашел лечащий врач:
- Ну, что, Франкенштейн, как «прогулка»? – шутливый тон его заставил меня улыбнуться.
- Сегодня – счастливый для меня день! Еще пару таких, и скоро побегу! Я чувствую, как возвращаются силы.
- Вот это - замечательно!
- Скажите, доктор, - после некоторого раздумья спросил я, - там, в одной из палат я видел знакомого мне мужчину, но я не помню – кто он. У меня проблемы с памятью?
- Нет, проблем с памятью у тебя никаких нет. Но для тебя было бы лучше, если бы этого мужчину ты никогда в жизни не встречал.
Я удивился – и тут острая догадка блеснула, как острие кинжала: это он, тот мужик на “Porsche Cayenne»» Значит, все это не приснилось, это было на самом деле!
- Что же случилось с этим мужиком? – я вопросительно-ожидающе взглянул на доктора.
- Легкое сотрясение мозга. Но его скоро переведут в другое отделение. Умом тронулся: привидений видит.
Через пару дней, стоя у окна своей палаты, я видел, как по больничному двору двое здоровенных санитаров вели под руки того мужика к машине с красным крестом. За ними семенила женщина с сумкой и пакетом. Все погрузились в машину и уехали прочь. Больше я того мужика не видел.
Прошло три года. Как то мы с Юлькой и маленьким Толиком гуляли по одному из центральных бульваров города. Была осень. Мы то шли, дружно взявшись за руки и весело шурша листвой, то бежали с малышом наперегонки, падая в желтые сугробы, наметенные дворниками. Вдруг мое внимание привлекла сгорбленная фигура нищего попрошайки, сидящая в инвалидной коляске в конце бульвара. Он зарос, довольно давно не брился, грязная одежда, лицо с какой-то сумасшедшинкой. Но глаза! Такие знакомые глаза! Где я мог видеть этого оборванца? Я достал из кармана мелочь и нагнулся над старой жестяной кружкой, стоящей на его коленях. Нищий поднял на меня глаза, дернулся, на его лице отразилась паника. Он поспешно отдернул кружку, схватился за движок инвалидной коляски и быстро покатил прочь. Я еле расслышал заикающийся голос: «Привиде-е-е-е-ение, привиде-е-е-е-ение».