На краю деревни стоял дом. Жили в нем дед с бабой, и был у них кот красоты необыкновенной. Большой, холеный с глазами точно два агата. Весь серый, шерсть пушистая и блестела на солнце, подобно бархату. По цвету и назвали его – Дымок. Дед с бабой, бывало, нарядятся, сядут чай пить из самовара и любуются на кота. И был он им как сын. Казалось, кот понимал это и чувствовал себя хозяином дома. Ходил по-барски, величаво, делал все медленно. Мышей не ловил, чаще всего спал на печи или глазел из окна на прохожих. За красоту и держали кота.
И вот случилось так, что к деду с бабкой приехала погостить их внучка Груня. Баба привязалась к внучке и во всем ей потакала. Нельзя было сказать, что она по-настоящему ее любила, скорее она хотела показать это деду. Смотри, мол, дед, я люблю внучку больше, чем ты, и больше, чем тебя.
Груня была девочкой балованной, и сердце у нее было словно ледышка. Поманит, бывало, собачонку и прищемит ей хвост дверью. Та – скулить, а Груня, знай, смеется, животик надрывает. Станет дед ее ругать, а баба на него с кулаками:
– Собак во дворе кишмя кишит, а Грунюшка у нас одна-одинешенька.
Жила Груня у стариков, точно царевна: ни в чем ей не было возражения.
Вот сели они как-то чай пить и принялись Груне своего Дымка нахваливать:
–Ты посмотри, Груня, какой у нас Дымок – пушистый, точно облачко, ласковый, жирненький...
И показалось Груне, что они говорят ей это в укор, ибо сама была худа и груба, и волос был у нее жесткий, как проволока. Заплакала Груня, залезла на печку и целый день ничего не говорила, только сопела. Дед с бабой переглядывались и не могли взять в толк, какая беда с их внучкой приключилась.
Однако на следующий день поднялась Груня с постели как ни в чем не бывало, и обрадовались этому старики, точно солнышку ясному.
Пришла Груня с улицы, накатавшись на салазках, и сразу, не снимая шубы, к бабе:
– У всех моих подруг есть муфточка, а у меня нет...
— Потерпи, Груня, вот пойду я на охоту,– начал было дед, а Груня свое тянет:
— Хочу сейчас, хочу маленькую, серенькую. У-у-у...– закрыв лицо обеими руками, Груня притворно зарыдала.
Смекнула старуха, куда клонит Груня, да делать было нечего.
— Режь, старик, кота!
— Да ты что, старая, рехнулась! Не жалко ли тебе животинку?
— Поди, куда сказала,– рассвирепела баба. Она сердилась не только оттого, что дед ей перечит, но и оттого, что ей все же жаль было Дымка.– Иди же, немедля!
Нехотя поднялся старик, молча взял нож и пошел за котом. Кот же, не подозревая о своей участи, сидел на окне и умывался...
Хорошая вышла для Груни муфточка: маленькая, серенькая, пушистая, точно облачко. Надела ее Груня и радостная выскочила на улицу кататься на салазках.
* * *
Пришла весна и на том месте, где зарыли котовые косточки, вырос ракитовый куст. Однажды старики нашли под ним Груню, которая сидела на сырой земле и плакала.