С первых дней жизни Клавдий Митрохин ощущал страх и неуверенность в себе. Беспокойства начались с рождения. Родился Митрохин в старом, требующем ремонта здании, и с полминуты сосредоточенно молчал, чем здорово напугал обитателей родильного дома. Потом, раскрасневшись, наконец, громко и басисто закричал, и врачи облегченно вздохнули. Но на этом приключения не закончились. Родился Клавдий левшой и все делал левой рукой, хватал, кидал, даже писал поначалу, чего делать не полагалось, в школе за это наказывали, говорил быстро и невнятно, картавил, шепелявил, но самое неприятное - мочился ночью в постель. Страдал ночным недержанием, то есть. Дворовые мальчишки звали его засыха, Клавдий не соглашался с прозвищем и обижался, убегал за гаражи и там плакал, выкладывая в плаче всю накопившуюся боль. Как он будет жить дальше с этой болезнью, во взрослом возрасте? Встретит девушку, ляжет с ней с постель, обычное дело, все взрослые так поступают и тут на тебе – вдруг такое! Мысль эта мучила подростка, не давая ему покоя.
Понемногу Клавдий выучился играть в одиночестве, вдалеке от бойких ребят, и в нем выработались завидная смышленость и фантазия. Он рано пристрастился к книжкам, читал запоем с пяти лет, и его не интересовали ни двор, ни подвижные ребячьи игры. Нормальное следствие поразившей его болезни. Мама гладила сына по головке и терпеливо объясняла родственникам и знакомым, что болезнь не навсегда, пройдет, мальчик выздоровеет, просто Клава впечатлительный и нервный, и надо немного подождать. Но Клавдий ждать не мог. Его все раздражало, особенно он ненавидел собственное имя. Разве может римский император ходить по ночам в постель? Это же стыдно! Зачем родители его так назвали? Тоже, что ли, хотели поиздеваться? И обида все глубже уходила в душу Клавдия, укореняясь там надолго, навсегда.
В школе Клавдий учился примерно, вызывая зависть дворовых ребят, и частенько был бит за это. Сдачи дать он не мог по причине физической слабости и нерешительности и этим пользовались все кому не лень, с наслаждением наблюдая, как плачет навзрыд слабый, обиженный природой мальчик. Как не ощутить тут себя ненужным и бесполезным, полным неумехой?
Митрохин проснулся от слабого стука в дверь. Кто бы это мог быть? Митрохин никого не ждал. Да кто может придти к нему в два часа ночи, кому он нужен? Стук повторился. Митрохин встал, подошел к двери.
- Кто там?
- Пустите, пожалуйста, Клавдий Петрович, - отозвались за дверью.
- Кто вы такой? – спросил Клавдий, страшась собственной смелости.
- Кто я такая? – замешкались за дверью. – Я - ваша судьба.
- Кто, кто? – переспросил Клавдий и потер глаза. Это что - сон?
- Да пустите же, наконец, это в ваших интересах, - неожиданно громко прокричали за дверью, и Клавдий как по команде открыл дверь. На пороге стояла убогая старушонка в лохмотьях и струпьях.
- Что вам надо? – спросил Клавдий, но старушка не стала отвечать, а проворно шмыгнула в прихожую, проскочив между ног хозяина. Тут и разразилась торопливым шепелявым говорком.
- Что вам надо, что вам надо? – затараторила она. – А не вы ли, любезный, звали меня, когда вам было трудно? Кляли меня в собственных несчастьях, а между тем никто, кроме вас, не виноват в том, что ваша жизнь сложилась так, а не иначе. В чем же вы хотели меня обвинить? Что же вы молчите? Вот я пришла, явилась по вашему зову, а вы молчите. Да скажите же вы что-нибудь, наконец!
- Спасибо, конечно, что пришли, - вежливо откланялся Клавдий, - но помощь ваша мне не нужна.
- Как не нужна? – разгоряченно вскричала старушонка. – Я полжизни ждала этой минуты, а ему, видите лм, не нужна! Нет уж, извиняйте, но назад я больше не пойду! С места не сдвинусь. Пока не выполню своей миссии.
- Какой миссии? – в тревоге спросил Клавдий.
- Ага, испугался! – обрадовалась старушонка. – И чего ты у нас такой пугливый? Как будешь дальше-то жить, родненький? Ты же римский император! Не зря тебя так назвали родители, не зря. В этом что-то есть. Молодцы, родичи! Собирайся, пойдешь со мной. Чувствуешь важность минуты?
- Какой минуты? Чего ты несешь? – Клавдий начал терять обладание и от волнения перешел на ты. Старушонка явно ему не нравилась. Какая-то она склизкая и мерзкая, как слизняк. Не может быть у него такой судьбы!
- Все, больше ждать я не могу. Идем, - старушка ледяной рукой схватила Клавдия и Клавдий оцепенел. Ноги против воли оторвались от пола, и Митрохин почувствовал, что улетает. Глаза его закрылись, руки ослабели, и он отдался сладкому головокружительному полету.
Капитолий замер в ожидании. Даже надвигавшаяся с юга гроза не могла скрыть страшного напряжения, овладевшего сенатом. Скрипели нервно зубы, наливались кровью глаза, в невероятном волнении ходили желваки под скулами, даже мраморные скамьи и те накалились докрасна как в терме. Если сейчас император не примет нужного решения, то катастрофы не избежать. Нельзя давать мятежникам шанс, нельзя позволять им садиться на шею. Что будет тогда с мировым порядком? Если рухнет Рим, рухнет и весь мир.
Так что же скажет император, что он решил?
- Повелеваю, - Клавдий встал, обвел невидящим стальным взглядом полукружье амфитеатра и сенаторы все как по команде поднялись, встали плотным правильным строем, плечо к плечу. Ну?
– Рим жесток, но Рим и милостив.
По Капитолию прошла легкая волна возмущения. Что говорит сын Друза?
- Мы жалуем жизнь мятежникам, - Клавдий вытер пот со лба, подождал, наблюдая с усмешкой раздражение римлян, ничего, пусть поропщут, с ними он еще разберется, и коротко бросил, – заковать в кандалы и отправить на север, в рудники. Пусть трудом своим докажут верность Великому Риму, - и сел, опустился в прохладную тень трона, под опахало Нарцисса. Будет он еще открывать им свои намерения, как бы не так. С сенаторами ухо держать надо востро. Вот кто мог подумать, что неудержимый в распутстве властный и могущественный Калигула будет зарезан в двадцать девять лет? Никому нельзя доверять своих помыслов. А милость еще никогда не была лишней. Кто знает, может, именно она зачтется ему на том свете. Хотя, кто знает, что будет с ним после смерти?
- Нарцисс, плесни-ка фалернского, - обратился Клавдий к слуге. – Жарковато сегодня.
- Макрон предсказал грозу, - Нарцисс наклонился к императору и, наливая вино из глиняной амфоры, шепнул на ухо, - пора покидать собрание. Сенат раздражен. Не стоит дразнить разъяренного быка.
Хороший у него слуга. Преданный, умный. Всегда говорит о событиях за минуту до того, как они случаются. Вот кому быть предсказателем заместо Макрона.
- Я похож на труса? – Клавдий бросил быстрый взгляд на слугу. Нарцисс в испуге отшатнулся.
- Нет, что вы, господин, я этого не говорил!
- Но подумал!
- И в мыслях не было, - Нарцисс едва не выпустил из рук амфору. Он знал цену императорских слов. – Просто я беспокоюсь за вашу жизнь. Ваша жизнь в опасности.
- Моя жизнь всегда в опасности. Никто не знает, что произойдет в следующую минуту. Даже ты.
Клавдий встал, не допив кубка с вином, презрительно посмотрел на перешептывающихся сенаторов и ушел, бросив напоследок слуге, приведи мне Митроху. Так звали главаря мятежников.
- Ну, как тебе римская жизнь, Митрохин? Признайся, ты ведь не думал, что станешь императором? Никогда не думал. Богатство, власть, женщины, все, о чем только может мечтать зрелый мужчина, все в твоих руках! Ты счастлив, Митрохин?
Глаза старушонки горели неистощимым огнем, ее просто распирало от гордости и самодовольства, она сдержала обещание, и миссия ее исполнена. Еще одна судьба нашла своего обладателя. Ну, как тут не придти в восторг!
Но Митрохин не разделял радости старушонки. Лучше бы она вообще не появлялась. Мало того, что против воли засунула в Капитолий, усадила на императорский трон, так еще одобрения требует. Мерзкая и гадкая, что она себе позволяет!?
- Господин, привели мятежника. Впустить?
Клавдий бездвижно лежал на мягком ложе в окружении многочисленных собак и женщин, гладивших и ласкавших его. Как он устал, как все ему надоело! Проще жить землепашцем в горах, чем патрицием в Риме. Кому нужны эти почести, слава, бесконечные пиршества, пьянство и распутство? Нет уже ни сил, ни желаний, организм состарился и одряхлел, ничего не хочет, ничего не надо. Но хода времени не остановишь и так просто все не повернешь.
Клавдий махнул рукой, ввели мятежника. По поступи Клавдий узнал в нем Митроху, главного зачинщика римских волнений. Вот человек, всегда удивлявший его. Сильный, мужественный, бесстрашный. Ничего не боится, смотрит смерти в лицо и улыбается. И почему его надо казнить? Чем этот Митроха хуже высокомерных и алчных сенаторов, которые в любую минуту могут продать, изменить императору ради собственной выгоды, ради горстки звенящих монет? Все в этом мире подчинено выгоде, нет ни чести, ни благородства, все погружено во тьму. Куда катится Рим?
Клавдий взял с блюда кисть черного винограда, надкусил одну виноградину. Брызнул сок, освежая рот терпким, пьянящим ароматом. Странное, удивительное это растение - виноград. Скисший, никому не нужный сок, постояв немного, превращается в вино. А вино, всем известно, обладает чудодейственной целительной силой. Так значит, чтобы принести пользу, нужно умереть, исчезнуть с лица земли? Но что может человеческий прах?
- Скажи, зачем ты поднял мятеж? – Клавдий посмотрел на Митроху. Их взгляды столкнулись как две волны, как два урагана. Избалованный подчинением и властью император и непримиримый, готовый умереть мятежник.
- Ты слышал вопрос?
- Слышал.
- Ну?
- Рабам нечего было есть. Ты не оставил нам выбора.
- А зачем вам есть, вы же не люди, прах, мусор.
- Господин, это несправедливо, - взгляд мятежника наполнился злобой и ненавистью.
- А где ты встречал справедливость? – Клавдий в гневе вскочил с ложа. - Один человек рождается сильным, другой – слабым, один наделен талантом и умом, у другого ничего этого нет, зато он хитер и изворотлив. Никто не появляется на свет по своему желанию, но все жаждут прожить свою жизнь легко и счастливо. По мере возможностей, - Клавдий помолчал и добавил, кидая в рот еще одну виноградину. - Возьмем тебя. Скольких воинов ты погубил, пока поднимал свой мятеж, сколько семей оставил без отцов, без братьев, сколько крови пролил мирных римских граждан? Это, по-твоему, справедливо?
- Ты не оставил нам выбора. Лучше умереть в бою, чем терпеть унижения. Жизнь раба хуже собачьей.
- Конечно, хуже, - улыбнулся нервно Клавдий. - Собака – друг римлянина, не обманет, не предаст. А что раб?
- Раб – это человек! – загремел мятежник кандалами. – Убейте меня, иначе я убью императора! Раб – это человек!
Охранники с разных сторон бросились к мятежнику, обнажая на ходу острые короткие мечи, но их опередил властный окрик Клавдия.
- Не трогать его! Не сметь! – и император в изнеможении опустился на ложе. – Мы не договорили…
Митрохин проснулся и в панике, не сознавая себя, заметался по комнате. Тихое, размеренное течение жизни сменилось бурливым водоворотом. Что происходит? Родившись неудачником и смирившись со своим существованием, Митрохин уже не надеялся, что с ним могут произойти какие-либо изменения. Неужели это и есть его собственная жизнь? Он – римский император? Да это смех, сон, наваждение, продолжение привычных над ним издевательств! И еще эта старушонка привязалась. Какая такая судьба выискалась! Не может судьба являться к человеку в образе старухи! Что им всем от него надо? Отстаньте, никого он видеть и слышать не хочет! Зарыться бы в землю как крот и сидеть там до скончания века. Все равно он никому не нужен. А раз не нужен, так и отстаньте все!..
Долгое молчание нависло над мраморной залой. Клавдий лежал на ложе, закрыв глаза, охранники стояли напряженно поодаль, поглядывая то на императора, то на мятежника, который, однако, уже не выказывал признаков сопротивления. Митроха стоял исполином, как выточенная из камня статуя, смотрел себе под ноги и тяжело молчал. Молчали все. Даже женщины и собаки и те затихли, глядя с опаской на своего хозяина. И только струя фонтана тихонько и звеняще бежала, расплескиваясь по водной глади бассейна, нарушая сложившуюся тишину. Наконец, Клавдий сказал, выдавил из себя:
- Уйдите. Оставьте меня наедине с мятежником.
Старший охранник попытался возразить императору, господин, подобное поведение опасно, мятежник непредсказуем и нельзя оставлять его без присмотра, но Клавдий рявкнул:
- Прочь! Вон из залы! Все! И собак заберите. Со мной останется только Рака. Прочь!
Рака была любимым мастиффом Клавдия, его преданным другом. И если она оставалась рядом, за жизнь Клавдия можно было не беспокоиться.
- Митроха, подойди.
Мятежник, гремя цепями, сделал шаг, второй, остановился.
- Ну, чего ты? – миролюбиво спросил Клавдий. – Ближе, ближе. К столу садись. Выпьешь со мной?
Митроха покачал головой. Не следует рабу пить с императором. Кто знает, что может случиться произойти после кубка с вином. Настроение императора не поддается ни логике, ни закону. Настроение императора уже есть закон.
- Брезгуешь? – быстро спросил Клавдий и Митроха против воли поморщился. - Думаешь, рабу не пристало пить с императором? Правильно думаешь, - Клавдий встал, прошелся по зале, подошел к мятежнику. Встала и подошла к мятежнику, только с другой стороны, и Рака, глядя на хозяина в ожидании команды.
- Господин, не мучайте меня, - сказал Митроха. – Лучше убейте. Одним рабом больше, одним меньше. Я совершил проступок и достоин наказания.
Клавдий взглянул на раба.
- Ешь, пока есть возможность. Никто не знает, что с нами будет в следующую минуту. Потому наслаждайся и бери от жизни все. Какое предпочитаешь вино – фалернское или цекубское? Охлажденное или подогретое? Не стесняйся, иди к столу. Или тебе мешают кандалы? Так я прикажу их снять. Позвать кузнеца?
- Лишнее, - глухо ответил Митроха и, чувствуя, что этот обед его, скорее всего, последний, решительно подошел к столу, стоявшему рядом с ложем. Сел, налил полный кубок вина и, не раздумывая, опрокинул его в голодное брюхо. Затем взял телячью ногу и с наслаждением вгрызся в ее мягкую сочащуюся плоть. Обглодав до кости, Митроха бросил ее на стол, взял с блюда большую кисть винограда и, уже не спеша, стал медленно и обстоятельно ее обкусывать. Обкусив половину, налил себе еще вина и только тут перевел дух.
- Выпьешь со мной, Клавдий? Хоть перед казнью чокнусь с императором. Ты ведь меня сейчас казнишь? Для того и устроил весь этот балаган.
Теперь Клавдий покачал головой.
- Ничего-то ты не понял, Митроха. А еще о справедливости говорил. Может, я тоже о справедливости мечтаю? Допускаешь ты, чтобы император мечтал о справедливости? Или император уже не человек?
Митроха поперхнулся, виноградина застряла у него в горле. Раб судорожно выпил остатки вина. Виноградина проскочила и боль прошла.
- Я этого не говорил, господин. И раб, и император все люди.
- Ладно, не будем об этом, - Клавдий налил фалернского, пригубил кубок и продолжил. - Вот, скажи мне, ты был счастлив? Понимаю, вопрос не из простых, потому не тороплю с ответом. Ешь, пей и думай. Как надумаешь – говори. Я хочу понять, в чем простые люди видят счастье.
Мятежник отложил виноград.
- Что ты хочешь, господин? Осчастливить человечество? Этого еще никому не удавалось. Странный ты человек. Такими императоры не бывают.
- А какими бывают императоры? – спросил Клавдий, радуясь, что ему удалось разговорить мятежника.
- Жизнь раба короткая, ему ли знать о подобных вещах, - ответил уклончиво Митроха. И вдруг спросил: – Что с тобой, Клавдий? Тебе плохо?
Митрохе показалось на мгновение, что перед ним не император, а простой человек, которому хочется поговорить по душам. Так думать было нельзя, такое ощущение наверняка было ошибочным, но Митроха уже ничего не мог поделать. Сказанное слово назад не воротишь. Мятежник оцепенел, чувствуя, что расплаты ему не миновать, но Клавдий оценил грубую искренность раба. Он протянул кубок мятежнику и их кубки встретились, издав продолжительный мелодичный звон.
- Ты, кажется, хотел чокнуться с императором? Твоя мечта сбылась.
- За тебя, Клавдий! – воскликнул мятежник и, испив кубок до дна, бросил его с силой на мраморный пол. – Теперь и умереть не страшно! Зови палача, император!
А он, оказывается, неплохой император, улыбнулся Клавдий, раз рабы еще готовы отдавать за него свои жизни.
- Нарцисс, собирайся! Мы идем в терму.
Клавдий был доволен. Во-первых, ему удалось сломить сопротивление сенаторов, подмять их под себя в очередной раз и навязать свою волю. Вот так и надо обращаться с хваленой римской демократией. Потому что римляне - демократы только на словах, а на деле всеми ими движет корысть и ненасытная жажда обогащения. Уж он-то знает. Нет такой подлости, на которую бы не пошли римляне ради умножения собственной власти и богатства. И потому сила есть главный инструмент демократии и внезапное ее применение - единственный козырь удержания императорской власти. Потому что без сильного императора Рима нет. А демократия – только приманка для легковерного народа.
Во-вторых, он убедил мятежника, привлек еще одного раба на свою сторону и, значит, авторитет его крепок, не умер в нем еще оратор. Вот ради этого и стоит жить. Жить и наслаждаться.
- Господин, повернитесь на спину, - услышал Клавдий женский голос. Голос показался Клавдию приятным и, поворачиваясь на спину, он бросил взгляд на служанку, разминавшую его большое, привыкшее к ласкам, тело. Девушка была стройна и красива как нимфа, и в Клавдии взыграло желание, ему захотелось немедленно овладеть ею. Он схватил девушку за руки и повалил на себя, тяжело и неистово дыша. Служанка поняла, что от нее требуется, и без лишних слов выполнила и эту работу. Выполнила старательно и нежно. После чего встала и, скинув измятый халат, нырнула в прохладный бассейн. А Клавдий провалился в сон, сладкий и недолгий.
Проснулся он от старческого бормотания:
- Просыпайся, Митрохин, вставай, пора домой возвращаться. Не все же время тебе в императорах ходить. Вставай, кому говорят!
Клавдий открыл глаза, увидел старушонку в лохмотьях и поморщился.
- Кто такая?
- Ты что, не узнаешь меня? – удивилась старушка. – Это же я, твоя судьба. Забыл про меня? Зато я про тебя помню. Вставай, пошли. Повеселились, и хватит.
- Ты что, старая карга, себе позволяешь? Кто пустил тебя в мою терму?
Обмотавшись простыней, Клавдий встал, чтобы дать отпор незваной гостье, но тщедушная старуха схватила императора за руку с такой силой, что Клавдий побледнел.
- Ты что, не понимаешь? – прошипела старушонка. – Сказано - домой, значит, домой. И без возражений. Тоже мне, император. Полетели.
Очнулся Митрохин в своей комнате, в постели, за окном висела ночь, стрелки часов показывали два. Снова один, со своей никому не нужной жизнью, один как крот в темноте и все по-прежнему, ничего не изменилось. И тут Митрохин понял свою ошибку и закричал в пустоту, взвывая к судьбе-управительнице, к старухе, что пыталась изменить его никчемную митрохинскую жизнь, прося у нее милости и прощения за безумное поведение. Так и заснул – в слезах и надежде, что жизнь его когда-нибудь изменится.