Зое Сергеевне -
и всем детям,
не дождавшимся с войны Отцов,
посвящается
- Война-а-а-а!!!
Кто теперь помнит, как это было? В маленькой деревеньке, под Тамбовом. В тысячах деревень по всей России? Как восприняли эту страшную весть ее жители, простые крестьяне? Бабы, ребятишки, мужики-труженики? Зина не помнит. Ей было всего три месяца от роду. Лежала она в люльке, доставшейся по наследству от четверых братьев-сестер.
Потом мать рассказывала, что отец дольше всего прощался именно с ней, Зиной. Три раза возвращался и, целуя малышку в ясные синие глазенки, приговаривал:
- Будешь счастливой, поняла? Ты обязательно будешь счастливой…
Ушел отец. Воевал геройски. От его полка уцелело через три месяца боев только четверо солдат. Отправили их сначала в Воронеж - на переформирование, а потом - в Москву. Где-то в далекой столице, на каком-то Ходынском поле, его готовили в военные разведчики. Перед отправкой на фронт дали отпуск - как отличнику учебы.
Семья радовалась – отец заехал на два дня. Фронтовик. В новой форме, поскрипывающей кожаными ремнями. Серьезный такой. Дети от него не отходили. Все расспрашивали, как, да что. А он беспокоился, хватает ли им еды? Давно ли получали письма от старшего сына Гриши, которого направили служить на Дальний Восток? Кивал невпопад, сосредоточившись на каких-то своих мыслях, лишь поглаживал ручку младшей дочери.
Уезжал, почти не сдерживая слез, снова, как самое главное, приговаривал:
- Зина, запомни, ты будешь счастливой.
Малышка улыбалась отцу, гукала и старательно ковыряла портупейный ремень. Так он и ушел.
Старшая сестра потом всю жизнь вспоминала те проводы:
- Долго стояли мы у околицы и махали ему вслед. Мать безутешно рыдала. Даже завывала как-то по-звериному. Почувствовала, видать, что навсегда прощаются, вот и «обвыла» его по старинному обычаю.
Больше никто никогда о нем не слышал. В маленькую деревеньку так и не пришло ни письма, ни похоронки. Только довоенная фотография осталась висеть в деревянной раме, в красном углу осиротевшей горницы.
Зина росла, набиралась уму-разуму, училась. Жизнь ее наполняли все новые и новые краски. Отец на фотографии бледнел, желтел, прорастая в Вечность. Однажды весной в доме прохудилась крыша, и снимок был безвозвратно испорчен талой водой. Хотя своего расположения не поменял. Никто из домашних, кроме Зины, даже не заметил такой утраты. Потом Зина поняла, что в их памяти портрет оставался новеньким, как в тот день, когда был повешен на стену.
Школьные годы. Зина была лучшей ученицей. Загодя прочитывала все программные и дополнительные произведения, удивляя педагогов своим желанием все знать и радостью от полученных премудростей. Да и молодые учителя были под стать пытливой синеглазой девчонке – на ее «хочу все знать» они отвечали – «всему научим». Стоит ли удивляться, что в школе Зина проводила все время – с утра до позднего вечера.
Лучшая выпускница маленькой сельской школы поступила в Воронежский Пединститут. Студентка… Каким огромным показался тогда город, куда её односельчане изредка наведывались, чтобы выправить документы, или – еще реже – походить по магазинам.
В свободное от учебы время Зина бродила по улицам, и ей казалось, что город помнит того человека в белой парадной рубахе, с ушедшей в Вечность фотографии. Отца… Хотелось лишь узнать, по каким улицам ходил этот человек, завещавший ей быть счастливой?
В Воронеже, она встретила свое Счастье. Самого любимого человека на свете – мужа Николая.
И было ее Счастье добрым и мудрым. Веселым и немного ироничным. Таким, как мечталось в школьные годы, над книгами. Сердце билось стремительно, будто кричало Отцу: «Я счастлива! Так, как ты велел!» И тогда глаза немного пощипывало от слез.
Поженившись, молодые переехали в Москву. Николая откомандировали учиться в Академию. Снова совпадение! Их поселили в общежитии, совсем рядом с Ходынским полем… Во время войны здесь были лагеря, в которых Отца обучали новой, военной профессии – разведчика. Как и тогда, центральную часть поля занимал аэродром. Зина подолгу сидела на бревнышке, на краю поля, глядя на самолеты, вдыхая запах полевых трав и солярки, подставляя лицо свежему ветру. Ах, если бы они могли рассказать ей об Отце… Почему-то не получалось представить военную Москву, ту раннюю осень, быстро перешедшую в лютую, самую страшную зиму, наверное, потому что спросить было не у кого…
Шли годы. Много счастливых лет и зим. Родилась долгожданная дочь. Однажды Николай пришел с работы, загадочно улыбаясь:
- Сегодня тащили билетики, кому получать дачу под Можайском. Мне повезло. Будем строиться.
- Как, Коля? На какие деньги?
- Ничего, друзья помогут. И за мою монографию гонорар полагается.
- Да мы же не умеем ничего.
- И это говорит потомственная крестьянка? Дочь председателя колхоза! Мама твоя подскажет, если что.
Задумалась Зинаида. Действительно, какое счастье – маленькая дочка свежим воздухом подышит, по травке побегает. Больше не придется отправлять ее на дачу с детским садом.
Что она знала о Можайске? Да в общем-то ничего, кроме Можайского молока… Зинаида принялась читать. Перед глазами замелькали строки сводок : «Можайский укрепрайон... Пали смертью храбрых тысячи защитников Москвы… страна не забудет их подвиг…»
Она никому ничего не сказала, только с этого дня знала, что ее Отец погиб здесь, под Можайском.
Как она полюбила эти места! За их истинно-русскую природу, за светлое радостное утро, которое всегда наступало только в этом скромном поселке, причем в любую погоду. А может быть и за то, что дочка, а потом и племянники здесь выросли? Эти «шесть соток» видели столько ее побед! К ней, настоящей горожанке, которая прежде лишь теоретически знала, как сажать картошку, теперь приходили соседи, чтобы посоветоваться о том, как правильно привить плодовое дерево или разбить грядку. Да и от желающих полюбоваться клумбами отбоя не было. Как она все успевала? Наверное, благодаря все тому же радостному чувству, которое заставляло светиться ее удивительные синие глаза от любой, даже самой маленькой победы – и не важно, ее собственной или чьей-то еще.
И только время бежало, летело сказочной счастливой колесницей. Имя изменилось – большинство собеседников почему-то стали называть ее Зинаидой Петровной. Вот и дочери с зятем - под тридцать. И племянники - давно студенты. А крошечный саженец настоящей нежинской рябины под окном их спальни стал внушительного размера деревом, корни которого сплелись с фундаментом дома…
Однажды Зинаида Петровна отправилась с соседкой Лёлей в Можайск, за покупками. Короткий путь был перекрыт дорожными строителями, и они поехали по долгой, но очень живописной объездной дороге, располагавшей к приятной беседе. Поговорили о красоте местных пейзажей, о том, что деревни преображаются и, даст Бог, скоро люди заживут хорошо…
Они невольно замолчали, когда машина подъехала к Безымянной Высоте. Там, рядом с реперной вышкой, поминая ушедших в Вечность, склонила голову над пробитой каской солдатка той далекой войны.
Лёля, историк-краевед, привычно принялась рассказывать:
- За эту высоту были страшные бои.. Каждый год люди со всей страны приезжают сюда на Вахту Памяти. Но восстановить имена тех героев почти невозможно - на тридцать погибших - в лучшем случае - один солдатский медальон.
- Да, - вздохнула Зинаида Петровна. И рассказала о своем Отце. Все, что знала.
Лёля слушала, глотая слезы. Она думала и о своих родных, ушедших и еще живых, на чью долю тоже выпала та война. Родившись через двадцать лет после ее окончания, Лёля принадлежала к поколению, которое в работах по демографии обозначалось странным почти тавтологическим термином: «дети детей войны». В ее семье День Победы всегда был главным праздником. Без этого дня жизнь ее поколения не представлялась возможной. Только вот «творцов праздника» - так нелепо назвал их какой-то недоумок-корреспондент в «дни юбилейных торжеств» - становилось с каждым годом все меньше и меньше.
Шестидесятилетие победы отмечали с медленно умирающим от старости Лёлиным дедушкой. Родители, дядья и тетки - те самые «дети войны» - расхворались, и поздравить старика заехали лишь четверо внуков с маленькими правнуками. Трогательно-нестройными детскими голосами, малыши исполнили военные песни и прочитали стихи. Дед, прошедший всю войну и расписавшийся на рейхстаге, как всем показалось, остался горд своими далекими потомками. Все в тот день думали об одном - доживет ли он до следующего 9 мая?
– Теперь-то я точно знаю, что мой Отец лежит где-то здесь! - Сквозь шум мотора и канитель Лёлиных мыслей вдруг неожиданно громко прозвучал голос Зинаиды Петровны. – Я поняла, что всю жизнь хожу по его дорогам.
Кивнула Лёля, соглашаясь с ней, и подумала:
«На протяжении всего жизненного пути. Зинаида Петровна - единственный известный мне по-настоящему счастливый человек! Где упокоился ее отец? Ничего не осталось – хоть бы знак какой подал»… Лёля не успела развить эту мысль и тем более – облечь ее в слова, потому что пришлось резко затормозить.
Прямо перед ними перелетел, почти перешел дорогу огромный важный аист.
Вечная память нашим павшим Отцам…
Август 2005 года
Шаликово,
Можайский район