Что натолкнуло написать меня это? – Скорее всего, ситуация. Как-то сотрудница всячески бранила своего мужа, не стесняясь в выражениях.
Мне стало так горько, так обидно за любовь, которая может все вытерпеть. Даже неприглядные слова… И тогда родился этот крик-рассказ. Долго не решалась открыть эту нетронутую тему… Решилась, потому что не нужно позволять злым словам иметь над ней, любовью, верх. Ну, пожалуйста, человеки, ведь она, любовь, бывает так тонка и коротка.
С привязанностью и благодарностью за поддержку – моей подруге Людмиле Хоревой и другу моему ВВВ.
Зачем моя любовь пережила тебя… Календарь дат открыли вместе, одну дату закрыл ты.
Мне всегда в жизни не хватает десяти минут. Может, и не увидела бы тебя тогда, распластанным на зеленом ковре в твоем кабинете. И не было бы тех трех слов, которые перечеркнули жизнь. Такси, лестница, кабинет твой… Ты там, среди своей великой работы… Твои сотрудники и скорая не успели… Твой беззаботный голос час назад: «…Одна сегодня домой. Хорошо? У меня очень важная встреча. Встретимся в семь. Хорошо? Позвоню». Не позвонил, не встретил, не пришёл… А в пять минут восьмого сбивчивый чужой голос: «…умер».
В тот день ты ушёл на работу как всегда. Мне не хватило десяти минут собраться и уехать с тобой. А ты, как назло, очень спешил. «Что ты надел?» – «Я ее еще вчера погладил, смотри». Это была твоя любимая черная водолазка. И так отмахнулся, пошёл за ворота. Я крикнула вслед: «Ванечка, Иван», не помню, что-то хотела. А ты даже не оглянулся, уехал… Откуда я знала, что навечно…
Ехала после чужого голоса по мобильнику на последнюю встречу с тобой. Хотелось по-бабски повыть, но не могла, душа заледенела… Единственно, что крутилось в голове, это тягучие светофоры да еще та музыка, которую я просила выключить в такси, еще ничего не осознавая… Хотя понимала, что все уже предопределено Книгой Жизни и ничего нельзя поделать, поменять. Просто Всевышний послал мне очередное испытание.
Как это, зачем, а как же я, а дети, а жизнь, которую ты так любил, а моя душа, а моя жизнь, а «Лакоста», которые я купила тебе к завтрашнему Дню Валентина… «У меня для тебя есть подарок!» – «У меня тоже», – не знала, какой последний подарок готовит нам судьба. Была весела, счастлива, ничто не предвещало ничего… А наши планы – их громадьё; а наш дом, который ты так и не успел полюбить…
Прошло уже столько времени, но как мне избавиться от этого? Каждый раз, когда приезжаю на даты в твой кабинет, прошу охранника никого не пускать, зажигаю на ковре свечу, пока она горит, стою на коленях, склонив голову, на том месте, и кажется, ты со мной, твоя энергия, твоя жизнь… Закрываю глаза, чувствую тебя рядом… Кладу руки на то последнее место, где ты был… Просто я пришла на свидание. Свидание с тобой, любимым.
В жизни осталось только одно – «НЕТ». Нет всему: нашей жизни; нашим встречам, на одну из которых ты так и не пришёл. Нет – нашим губам, жадно ловящим мои-твои, родные. Нет – нашей постели, жаркой, нетерпеливой. Нет - всей моей жизни. Всё смешалось только в одно «нет», и прибавилось еще одно вечное – «никогда». Я поняла, как это страшно жить прошлым, воспоминаниями о тебе. «На этом месте ты меня ждал, сюда мы с тобой ходили, здесь мы сидели, в этом магазине ты мне купил, здесь мы ездили...» И еще – «в последний раз были, в последний раз покупали, в последний раз ездили…». Жизнь ограничилась датами, событиями, которые когда-то казались обычными, ничего не значащими. Осталось только – моё, не наше, я, а не мы. Всё пусто, серо, сжалось до одного: больше никогда не увижу, никогда не услышу, никогда не прижмусь… никогда, никогда, никогда. Одни слёзы, одно – нет.
«Встретимся в семь». Тело на полу, высокий красивый лоб, усталые щеки, чуть прикрытые глаза (закрыла мои любимые, родные, своей рукой, машинально, чтобы не увидел моих слёз; и ещё долго разговаривала с тобой, хотела, чтоб всё услышал, что не успела сказать; хотела, чтобы ты понял, что я без тебя ничто, только вдвоём мы одно, целое; сказала тебе последнее «люблю», последнее «прости», последнее «помоги моим детям» и последнее – «ты возьми меня с собой, ведь у нас же всё пополам, так нечестно…»)… Любимые, с лукавинкой, губы, которые всегда открывались твоей обаятельной улыбкой, и руки – ещё живые, тёплые, такие нежные; короткие пальцы, на одном ногте – чёрное пятнышко – где-то прижал, когда работал, запекшаяся кровь под ногтем, было больно, – как теперь навечно, до боли в сердце, запеклась моя жизнь. Можно, я их поглажу, можно, я прижмусь с надеждой к груди, пытаясь услышать: а вдруг…
Твое лицо в своей последней красоте, но до чего же ты далёк! С вечностью на ты.
А дальше – что же было дальше? А дальше был сон с явью, который так и не успела осознать в полной мере. Ощущение, что всё случившееся с нами – это не с нами, а жуткий сон, который закончится, и всё будет хорошо. Сон, который, как я поняла, для меня будет бесконечным. Хочу проснуться – и не могу. Та жизнь, до сна, осталась нетронутой моим горем. Горем, у которого один цвет – чёрный, имя которого – пустота, одиночество среди людей – пустота в доме, в сердце, в небе, таком голубом, и холод – в сердце, в груди, в теле, таком пустом. Жизнь сразу потеряла все цвета и оттенки. Сразу же всё сломалось – тот стерженек, который держал всех, и нет такого клея, чтобы его срастить. Стерженек этот – жизнь.
Поезд жизни ушёл без тебя, но взял с собой меня. Послушай, муж, я растерялась, я не знаю, как мне жить дальше! Почему ты не научил меня, капризулю, почему грел так долго под своим крылом. Зачем баловал жену, вечно смеющуюся, всегда красивую и веселую… Зачем охранял от житейских невзгод, зачем берег…
В Турции ты подарил мне новый последний медовый месяц. Ты с интересом, как маленький ребёнок, жадно всё впитывал. На тебя всегда смотрели с уважением, даже турчанки, которые ходят под платком, и то воровато поглядывали. Да как же не смотреть на тебя: я всегда гордилась тобою, когда шла с тобой рядом: ты такой красивый, большой, надёжный! Мужчина! Вот кто у меня есть!..
Жизнь сразу же разделилась на «до» и «после». Опять календарь, опять даты, но пошли уже только мои, черные, вдовьи. Так почему же так черно мне, пусто без тебя. Потому, что я люблю тебя. А наша любовь была всякой – со всеми ее оттенками. Она была шоколадной, как те плитки, которые ты, сладкоежка, так любил; была мармеладной, тягучей, как любимые лимонные дольки. А больше всего наша любовь была сладкой, как мёд – с приятной горчинкой. Мы с тобой были вместе, рядом, и всё у нас было пополам, и на свете не было никого ближе и роднее. Но всего сильней наша любовь напоминала вино – своей неожиданностью, причудой, непредсказуемостью. Она была (господи, неужели теперь все в прошедшем времени!) как шампанское – хмельная, шальная, от которого всё терялось кругом! Была и горькой, как водка; терпкой – как то красное вино, которое мы пили с тобой – чаще всего на море!
Пожалуйста, не бросай меня совсем, я ведь без тебя долго не продержусь… ну, пожалуйста, пожалей, я тоже хочу с тобой, ну, плиз-з-з! Пожалуйста, ну только живи, моей любви хватит на двоих, с головою, честно-честно, правда-правда, я буду тебя еще больше беречь, я больше не буду женой-капризулей, хочешь? Я буду той, какой ты хочешь… только вернись…
Помню, как мы с тобой пили вино и пиво из автоматов, наверное, процесс добывания нас больше забавлял, чем сами напитки. Но в то время вино еще было вкусное: домашнее, душистое, рубиновое. И пили мы его, не боясь захмелеть. Как велика была наша любовь! Счастливая, как-то слишком безалаберная. Ночью мы бежали на море. Там купались под луной, занимались в море любовью, не боясь ничего и никого не стесняясь, хохотали на всю округу. Бегали по лунной дорожке по берегу, отдавались своим желаниям, на песке, в прибое… Море смывало нашу любовь, наполняя вновь и вновь тела, душу и то мужское и женское тем, что давало силу любить снова и снова... Ты тогда научил меня пить шампанское «из горла». Я опрокидывала бутылку в себя и пила, хохоча и захлебываясь. Горло драло маленькими колючими пузырьками, я задыхалась, и это имело какой-то мазохистский шарм. Мы набирали полный рот шампанского и поили друг друга вперемешку с солёной водой. Плыли по лунной дорожке до устали, потом где-то далеко в море любили друг друга… Опустошенная, боялась не доплыть, но рядом был ты… И этот фрагмент тоже была наша жизнь.
Мы просто жили, жили, как могли, как понимали. Я научилась ждать тебя. Вообще, я всю жизнь тебя ждала, радовалась нашим коротким встречам, твоим успехам, торопливым поцелуям, ласкам. Ты всегда спешил куда-то, спешил учиться, повышать квалификацию, работать, ты спешил жить. И сорвался с дистанции как-то неожиданно и быстро. Я, наверное, и сейчас жду по привычке, хоть и понимаю, что оттуда дороги нет, равно, как и позвонить не могу, зная, что номера туда тоже нет, что ты не ответишь.
Остались твои вещи; остались великие твои дела; осталось более тридцати твоих научных трудов, изданных, – помнишь, как радовались! И толстая книга «Кто есть кто в энергетике» – в ней полторы страницы про тебя – твоя награда… Твоей рукой положенные в машине очки и денежки рядом с правами, штрафные… листочки исписанные твоей рукой… рубашки, смутно, чуть уловимо хранящие твой запах... И еще в глубине шкафа остался твой свитерок, который никогда не постираю… И как тяжело: уткнуться в них, вдыхать запах, закрыв глаза, и представлять, что это ты, живой, где-то рядом, сейчас придешь, крикнешь с порога, как всегда, слова, привычные, которые так не ценишь при жизни… и я дышу тобой, словно наполняя тобой свою жизнь. И всё по-прежнему хорошо, это та жизнь, та, до… Это моё.
Остался там, на Славянском кладбище, холмик, на который невозможно смотреть без слез, зная, что там, внизу, ты, то есть твоя оболочка, но всё равно – это ты, последнее воспоминание, моя жизнь…
Потом ты лежал какой-то торжественный, спокойный, красивый, как всегда. У тебя появился свой маленький домик, украшенный цветами. Я так и не поняла, любил ли ты цветы. Я знаю, что ты мне их любил покупать, задаривал розами. Сейчас у тебя всегда много цветов. Я приношу тебе багровые розы, розы нашей яркой любви. Что же я еще могу тебе дать, принести, кроме своей любви, своих воспоминаний?
Я надела все чёрное, оплакивая тебя сердцем, оставив кольцо на правом пальце, которое уже никакой роли в жизни не играет… другой одежды у меня не будет долго. Да и не хочу другой…