До рассвета ещё далеко. Сворачиваю с не успевшего остыть за ночь асфальта на просёлочную дорогу. Холодный бодрящий песок помогает окончательно отойти ото сна. Ноги с усилиями перебирают влажные песчинки, которым к полудню суждено рассыпаться обжигающими брызгами, до боли вонзающимися в ступни и икры ног.
Ближе к озеру тропинка сужается. Знакомыми до последней травинки изгибами, сквозь колючую осоку, почти наощупь, – свет луны едва помогает что-либо разглядеть и в двух шагах – пробираюсь к самому берегу.
Кругом тишина. Ещё не проснулись кузнечики, не плещется рыбная молодь в прогалинах среди чакана, повсеместно именуемого камышом, хотя на самом деле, в здешних местах, эта могучая по всем параметрам растительность является ничем иным, как тростником. Всё еще дремлет ветер, который разыграется ближе к рассвету. И только тучи ночных белых бабочек, потревоженных моими шагами, поднимаются из высокой сочной травы на всём пути следования, застя глаза пеленой.
Вот-вот порозовеет Восток, и солнце выстрелит в небо свои первые лучи – и тогда заиграют аметистовые блики на озёрной глади воды. Всё вокруг в ожидании каждодневного, но всегда долгожданного чуда – рождения нового дня.
Наконец, добираюсь до заветного места, загодя оборудованного для удобного выуживания рыбы. Почти что наощупь устанавливаю сторожки-рогатинки, насаживаю на крючки червя и, как закидную, забрасываю леску спиннинга подальше, к противоположному высокому берегу. Особенность здешней рыбалки такова, что леску натягивать не следует, так как здесь нет подводных течений, обычно появляющихся даже в небольших озерцах, где со дна бьют роднички или ключи, заставляющие воду бурлить и двигаться то в одну, то в другую сторону. Прозрачной, пока едва заметной паутинкой, леса свободно провисает с конца спиннингового удилища. Поклёвка же определяется по медленному натягиванию лески, если клюнувшая рыбина крупная, или по резкому, если это окунь, плотва или ещё какая-нибудь мелочь.
До начала клёва остаётся около получаса. В это время серые краски неба, воздуха и чрезвычайно разнообразной прибрежной растительности пойменных, заливных земель, начинают медленно-медленно размываться, словно радужные акварели, смешиваясь с водой, стекают, оставляя свой розовый пурпурный след на всём, чего они касаются.
Чувствую, как промокли ноги. Обильная роса предвещает жару и безветрие. Проснулись стрекозы. Вот одна топотунья перебирает изящными, тоненькими, словно точёными ножками, усевшись на прозрачный лепесток только что раскрывшейся перед утренней зарёй кувшинки, будто совершает священное омовение в хрустальной \капельке росы. Пролетела шумная стайка чаек. Где-то рядом в зарослях чакана завозилась со своим выводком кряква, характерными звуками выманивая утят на середину озера для утренних водных процедур. Ещё немного – и с противоположной стороны, прямо на меня выплывает парочка лебедей – моих старых приятелей. Позапрошлой весной облюбовали они это безымянное озеро, и, надо же, вернулись. Значит, и им понравилось столь живописное местечко, куда редко заглядывают рыбаки и наведываются по осени охотники. Нынче у них дивное пополнение – четыре смешных, серых, неуклюжих птенца, которым лишь к глубокой осени предстоит превратиться в грациозных и величественных птиц, сияющих неземной белизной, подобной той, в которую окрашены божественные облака на шедеврах небесных полотен великого Мастера волшебной кисти по имени Природа.
Наконец-то, первая поклёвка. Медленно, едва заметно натягивается леска. Нет, нет, ещё рано делать подсечку – это наверняка крупный белый карась, почему-то местными рыбаками именуемый либо гибридом, либо, что ещё более странно, душманом. Да, только этой сильной рыбине свойственно в здешних озёрах такое хитрое поклёвывание, словно она старается обмануть рыбака: осторожно, незаметно снять наживку – и улизнуть, не пойманной на крючок. Но тут вдруг закачался кончик удилища, затрещала спиннинговая катушка… Тут уж явно не до упоения красотами природы – гляди в оба, если не хочешь упустить добычу. Карповые – рыба сильная, с норовом, долго сопротивляется, а, при вываживании, почувствовав близость берега, по мере сматывания лески на катушку, так и стремится уйти в камыш, запутаться в нём так, что выводить её оттуда потребует не только сноровки и мастерства, но и везения, поверьте. Зная не по слухам об этих повадках карася, что есть силы удерживаю удилище в левой руке, а правой – медленно, но без отрыва и остановки кручу ручку катушки, с трудом удерживаемой пальцами, которые от напряжения начинает покалывать словно калёными иголками. И вот до берега остаётся не более метра – тут-то и начинается самое главное: рыбина упираетя, что есть мочи, пытаясь изменить направление движения, заданное моим вываживанием.
Волоком вытаскиваю карася на илистый берег, не без труда вытаскиваю крючок, глубоко вонзившийся в мясистую нижнюю губу рыбины, наконец, опускаю улов в садок, прочно привязанный к колышку – иначе нельзя. Бывали случаи, когда плохо привязанные садки - это чаще случается с начинающими или заезжими рыбаками – уплывали вместе с рыбой, которая нет-нет, да и начнет в своей невольничьей клетке такую пляску, что того и гляди, освободится, доставив рыбаку сплошные огорчения – и садок уплыл, и улов пропал.
…Вот уже царственно завис над ивняком расплавленный диск солнца, занялась её величество Заря. Всё вокруг окрасилось в иные краски, кажется, даже запах трав стал иным – терпким и горьким. В одночасье исчезла роса, не то испарившись, не то просочившись в землю, стекая по стебелькам и веткам растений. Спрятались в зарослях утки, лебеди, и даже лысухи, которые только что демонстрировали мастерство синхронного плаванья, гуськом поплыли в камышовые джунгли.
Что до рыбалки, то на сей раз, удалось выловить с дюжину крупных гибридов, да с полведёрка разной мелочи для ухи: краснопёрок, плотвичек, окуней, да парочку некрупных линей. Десять утра. Пора собираться домой, иначе, - ещё немного и буквально зажаришься под палящими лучами, которые, кажется, пронизывают, словно стрелами и рыбацкую одежду, сшитую специально для этого времени года, и бейсболку, которая сама становится раскаленной, особенно её козырёк, что ощущаешь сразу, едва дотронувшись до него. Нужно поторопиться. А то ближе к полудню порой начинает казаться, что жар уже течёт оплавляющим всё вокруг потоком не только от солнца, но и от неба, от кустов и деревьев, от всего того, что пронизали нещадные лучи, будто заколдовав пойму. Начинаешь верить в сверхъестественное - солнце, наше ласковое доброе солнце, дарящее нам тепло и свет, превратилось в жестокого и беспощадного монстра, способного уничтожить мир, спалив всё вокруг дотла.
Полпути назад буквально везу велосипед на себе, так как в горячем, рассыпающемся, а скорее, растекающемся, подобно раскаленной лаве, песке колёса вязнут и буксуют, обочина же сплошь заросла колючкой, по которой идти – удовольствие маленькое. Кстати, об удовольствии. Как говорится, за него нужно платить, вот, утешаясь этой мыслью, с трудом перебирая ногами, несу на себе велосипед, улов и все рыбацкие принадлежности. Иду и думаю, до чего же, все-таки упрям человек. Практически каждый раз происходит одно и то же. Сама себе обещаю, что на следующую рыбалку возьму всего-навсего один спиннинг, наживку – и больше никаких причиндалов, чтобы налегке возвращаться домой. Мало того, уговариваю себя вовсе обойтись без велосипеда, ограничившись заплечным мешком для всех «рыбацких штучек» и ногами, как самым надёжным средством передвижения, ан, нет – приходит очередной выходной, и всё возвращается на круги своя.
Из раздумий буквально вырывает миражом замаячившее шоссе. Вот оно – моё спасение.
Правда, от него тоже идет нестерпимый жар, пахнет горячей смолой, словно из преисподней, однако, когда едешь с ветерком, этого почти не замечаешь, хотя по щекам продолжают бежать струи горячего воздуха, несущиеся тебе навстречу с такой скоростью, с какой ты в состоянии после своей рыбалки перебирать ногами педали. Ещё совсем немного – и я дома.
А через недельку, а может быть и раньше, пока ещё не решила, я снова отправлюсь туда, где роса на траве, где тихое безымянное озерцо, спрятанное от постороннего глаза стеной камыша, где меня снова ждёт встреча с прекрасным.