На фронте стоял тот период затишья, когда холодная погода причиняет солдатам больше неудобств, чем огонь противника, а дождь — больше чем и то и другое вместе взятые. Рядовой Гулко пристроился у бруствера расползающегося окопа. Он бросил автомат в грязь и потеплей запахнул шинель. Предстоял еще один день войны.
Оцепенение солдата прервал ротный, плюхнувшийся в окопную грязь огромной лягушкой.
— Гулко, рысью в землянку командования!
— Что случилось?
— Без вопросов, — цыкнул ротный. — Военная тайна. Ну, пошел!
И солдат пошел. Оглянувшись, он успел увидеть как в покинутую им позицию ударил вражеский снаряд, превратив ротного в облако конфетти. При подходе к штабу Гулко заметил, что у входа курят двое — его закадычный приятель солдат Шаток и старый недруг капрал Йедедах. Не успел он поздороваться, как вестовой полковника пригласил всех троих войти.
Внутри, за грубо сколоченным столом, восседал сам полковник в темных очках (он потерял зрение после газовой атаки), престарелый майор и угрюмый капитан из Особого отдела.
— Рядовой Гулко по вашему приказанию прибыл!
— Рядовой Шаток по вашему приказанию прибыл!
— Капрал Йедедах…
— Понял, братцы, понял, — мягко прервал полковник. — Есть у нас для вас задание… Задание нелегкое, опасное. Но Родина требует: вы должны совершить подвиг! Так? — поводил он головой в поисках других офицеров.
Глухой как пень майор, похоже, не уловил ни слова. Капитан-особист, не разжимая губ, кивнул.
— Подвиг вам предстоит совершить этой же ночью. Дело этого строго секретное, подробности мы вам сообщить не можем. Так?
— А?! Подробности? — прочухался майор. — Да подробностей мы и сами не знаем, ничегошеньки. Военная тайна, да…
Особист предостерегающе поднял руку. Полковник продолжил:
— Вот так, орлы. Ответственность на вас ложится громадная. Готовьтесь. Вопросы есть?
— Есть, господин полковник, — неуверенно сказал Гулко. — В чем будет состоять наша боевая задача?
— А? — переспросил майор. Особист неодобрительно покачал головой.
— Секрет! — отрубил полковник. — Ночью увидите. С богом, орлы. Крругом! Шагом марш!
Ночью Гулко, Шаток и Йедедах собрались на передовой. Капитан из Особого отдела отвел капрала в сторону и дал прочесть небольшой листок бумаги. Йедедах козырнул, после чего особист педантично разорвал бумагу на мелкие клочки и проглотил.
— Ползком вперед марш! — капрал указал Гулко и Шатоку в сторону сокрытых мраком вражеских позиций. Поползли. Было тихо, только жирно чавкала грязь да гудел ветер. Когда из тьмы неожиданно вырос остов подбитого танка, Йедедах дал команду остановиться.
— Куда дальше? — обернулся Шаток.
— Не знаю, — ответил капрал. — Остальное — военная тайна, мне не сообщили.
Шаток хотел что-то сказать, но в этот момент на вражеский стороне взвыли сирены и загорелись прожекторы. Рядом рвануло. Ослепленные и оглушенные бойцы скатились в ближайшую бомбовую воронку. С обеих сторон началась стрельба. Загрохотали пулеметы, забухали пушки, засвистели минометы.
— Где мы? В какой стороне наши? — прокричал Гулко. Взвившаяся в небо осветительная ракета высветила перепачканные грязью лица товарищей. Никто не ответил. Помедлив, Йедедах отполз к краю воронки и высунулся наружу чтобы определить расположение своих окопов. Взвизгнул осколок, и отважный капрал рухнул вниз. Головы на его плечах уже не было.
Шаток и Гулко переглянулись. Снаружи уже горланили пехотинцы. Наши герои вслепую швырнули гранаты и бросились в огненную тьму с автоматами наперевес. Когда линия окопов оказалась в десяти шагах, выяснилось, что они пробились к неприятельским позициями. Гулко и Шаток переглянулись еще раз и повернули обратно. Они ползли, перебегали, залегали, перекатывались, стреляли и бросали гранаты, пока не оказались вблизи от своих позиций.
— Не стреляяй! — завопил Гулко.
— Своии! — выкрикнул Шаток.
Бойцы скатились в приветливый окоп. Через несколько минут яростная перестрелка стихла так же внезапно как и началась.
Утром выжившие герои вновь предстали перед командованием. Полковник был суров.
— Рядовой Шаток! За трусость, граничащую с предательством, проявленную вами при совершении подвига, военный трибунал приговаривает вас к повешению. Приговор окончательный, и будет приведен в исполнение немедленно.
Шаток побелел как листок бумаги с собственным смертным приговором. Капитан сделал резкий жест — конвоиры ухватили Шатока под локти и выволокли наружу. Гулко почувствовал, что у него дрожат колени. Полковник встал.
— Рядовой Гулко! За совершенный героический подвиг, особую доблесть и предельную самоотверженность вы награждаетесь медалью. В связи с крайней секретностью задания, название медали не оглашается, и вручена она вам не будет. Наряду с наградой вам присвоено высокое воинское звание, однако само звание и приказ о его присвоении также являются секретными. Обнародование их недопустимо. Само собой, разглашение любой информации, связанной с вашим подвигом, тоже карается казнью через повешение. Так?
— А?! — встрепенулся глухой майор. — Так, так…
— Браво, орел! — сказал полковник, устремив в душу Гулко черные окуляры. — Жаль, что я не вижу твоего лица. Родина тебя не забудет — твой подвиг бессмертен. Хотелось бы знать, в чем он состоит…Ну, братец, ступай.
Гулко вышел из штабной землянки. Душу его переполнял патриотический восторг. На близстоящем дереве покачивался труп Шатока.
Несколько дней спустя офицер Гулко погиб под бомбежкой. В помпезной похоронке, полученной его матерью, цензура вымарала звание и имя героя – согласно тайной государственной директиве, разглашение сведений о лицах, участвовавших в секретных операциях, строго воспрещалось.