***
Рассматривая ночь вокруг себя, я никак не мог понять, почему всё так плохо. Боли не было, только усталость и тишина. Мутную тьму освещали лишь редкие болезненные вспышки, но и они ничего не проясняли, и прошло немало времени до того, как я понял, что меня просто бьют. Ногами. И каждый раз, когда удар наносился в голову, я видел вспышки.
После целой серии таких вспышек я разобрался вдруг, почему ничего не вижу, и открыл глаза. Их было трое. Молодые и наглые. С чисто выбритой сверкающей кожей на черепе.
Они удивились, заметив, что я смотрю на них, и самый длинный из этой весёлой компании загоготал, показывая на меня своим изуродованным пальцем.
Я поднялся и сел, и они отшатнулись от меня. Вероятно, они видели перед собой нечто похожее на оживший труп, злобного зомби, восставшего из могилы, вернувшегося с того света. Моё воскрешение явно стало неожиданностью.
Я продолжил этот спектакль, встал на ноги и осмотрел руки. Одна из них была явно сломана в плече, хотя никаких болевых ощущений я не чувствовал.
- Уходите, – я сам удивился своему каркающему голосу. Словно сама смерть произнесла эти слова. Но от этих слов захохотали уже все трое.
Я не хотел подставлять им свою спину и не решался просто повернуться и уйти, подставив себя под их неизвестные мне орудия убийства.
- Уходите. Я не хочу вас убивать, – мне было противно смотреть на них.
Но мой внешний вид не внушал им опасений, и то, что этот человек, казавшийся мёртвым, вдруг ожил и даже встал, рассматривалось ими, вероятно, неожиданной и досадной случайностью, не более.
Обрывки комбинезона, страшные обморожения на коже, уже начинающие подгнивать, кровоточащие глаза, испачканное почерневшей кровью лицо, висящая без движения правая рука – тут было на что посмотреть. Думаю, что даже самая добрая из моих улыбок в этот момент могла бы внушить ужас городскому обывателю, но эти трое, видимо, видали и не такое.
Аномалия остановилась и рассеялась прямо в городе. Затухающие колебания ещё регистрировались, но уже было ясно, что стихия израсходовала свои ресурсы. Разрушения производили тяжёлое впечатление, жителей успели эвакуировать, но невесть откуда взявшиеся редкие мародёры грабили всё уцелевшее.
Меня всегда удивляло такое человеческое отношение к вещам. К чему им эти мелочи, да ещё таким путём доставшиеся, да ещё свидетельствующие о панике, горе, несчастьях. Кто захочет пользоваться такими вещами.
Но, в конце концов, это личное дело людей, чем и как им пользоваться. Меня не интересовали чьи-нибудь вещи. Я пришёл сюда с другими целями.
- Хозо! – сказал длинный, идентифицируя себя как предводителя.
Я посмотрел по сторонам и чуть не пропустил удар. Ударил самый низкий из них, со страшным шрамом на лице – видимо, Хозо.
Зря я шёл их спасать. Хотя, может, именно таких и нужно спасать. Только вопрос, как?
Я сделал шаг назад и понял, что ошибся. Это было воспринято как проявление слабости. Но и я в этот момент кое-что понял. Такие прямолинейные движения легко можно было обуздать. Я поднял свою уцелевшую руку и показал им ладонь.
- Уходите, я вас не трону, – и в этот момент все трое набросились на меня.
***
А потом мне снились сны.
***
Я помню точно, этот сон мне уже снился однажды. Вчера или позавчера. Я открывал книгу за книгой, я листал их, я искал что-то. Я знал, что искал. Я знал, где искал. Я чувствую, что этот сон мне уже снился однажды.
Я брел по улицам, было пустынно и тихо. Я никогда не видел ночного города. И ночь опустилась на город, чтобы я увидел. Я никогда не видел звезд. И звезды светили ярко, слепили глаза. Теперь я увидел звезды. Я никогда не слышал ночной птицы. И птицы пели, не умолкая.
Я только желал, и желания сбывались. Это был город мечты, это был мир мечты. И в этом мире я хотел встретиться только с тобой.
А единственная Луна тихо плыла над городом, и лишь много часов спустя я понял, что никогда больше не увижу Солнца.
Это был лунный город. Город единственной Луны, город вечной ночи и исполняющейся мечты. Город тишины и покоя. Здесь не нужно было кричать, здесь достаточно было лишь захотеть.
Резкие черные тени, голубоватый холодный лунный свет, черные провалы окон. Здесь жил только я один. Один со своими мечтами. Один. Как в тот день, когда что-то умерло во мне, и мне впервые пригрезился этот город. И что-то нашептывало мне, что-то формулировалось в сознании, что-то происходило, и, наконец, губы сложили слово, название города ночи. Смерть.
И я опять листал книгу за книгой, и раздраженно кричал им: «Не то! Не то!» А они благосклонно улыбались, мирно уходили и не возвращались, а на их место приходили новые и новые, приносили другие книги, я листал и листал, мучительно вспоминая, где же я видел это в прошлый раз.
***
Одни и те же лица на протяжении нескольких лет. Это картины. Это изображения полулюдей. Удушающе важный наркотический налет пыли на рамах. Только одни лица. Одни лица и лица. За эти несколько лет они лишь слегка потемнели. Они стали более вдумчивыми и осторожными за эти несколько лет. И губы опять подбирают название этому дому.
И снова картины. Как испорченный кадр. Как очень странный застывший вопрос.
***
И уже давно можно быть страшно великодушным. И уже давно можно быть совершенно беспечным. И какое-то слово вновь вертится на устах, складываясь по букве, и этот образ преследует меня почти непрерывно. И я вновь и вновь пытаюсь утонуть, утопить себя в словах, но все мои попытки – это ничто в сравнении с тем, что еще мне предстоит совершить.
И страшное слово уже произнесено. И нет пути назад. И кто-то опять кричит мне в лицо, не в силах сдержаться. И вот-вот брызнут слёзы, и мы решимся сказать друг другу то, что объединяет нас. И словно нож в сердце, словно страшное испытание, единственное и последнее – разлука. Страшное и гордое одиночество. Совершенно бессмысленное и потому необходимое. И я опять не слышу, что говорю, и я опять лишь мечтаю, домысливаю. А кто-то сильный хватает меня за шиворот и тащит, и тащит к тому заветному колодцу, чтобы напоить истосковавшееся по любви тело, а затем отпустить на все четыре стороны, не слушая ни запоздалых стонов, ни упрёков.
***
И потом опять то падение. И вновь полная неизвестность. Спокойное и гордое одиночество, бурная река под мостом и истрёпанная старая одежда. Всё сначала. Всё в том же порядке. В тот же город, в тот же дом? Те же картины и та же судьба, как чёрная птица? Где та, которой был так предан, которой отдал всего себя, и которая почти уничтожила, подрезав крылья и насмеявшись вдоволь? Где та, о которой так страстно мечтал, которую видел во сне, которая выплюнула тебя, как старую жевательную резинку? И опять та же ненависть. Глухая и чёрная ненависть волной прокатывается по телу и исчезает, оставляя лишь странную боль в груди как память о себе. И снова пустынная ночная улица и поиски самого себя, где-то потерянного в страшном городе и повторяющего одно только одно слово: разлука.
***
Двигаться дальше. Опять и опять. Искусственно радуясь и смеясь. Осторожно обходя оазисы жизни, оставляя их за спиной, медленно двигаться вперёд, в пустыню стекла и металла, в тот город, в тот дом, в ту комнату, за тысячу замков и звонков, за стальные перегородки. И там, наконец, найти долгожданный покой. Сладостное и желанное одиночество.
***
Я блуждал в лабиринте снов и мечтаний. Я попадал в глухие тупики – каменные мешки, сухие и безжизненные. Я проваливался в шахты, колодцы, и всегда падал на самое дно, желая до конца изведать мучения каждого узника лабиринта. Я выбирался каждый раз, и каждый раз с удивлением находил новый путь. Но путь ветвился, путь множился, приходилось выбирать и выбирать, неизбежно путаясь и повторяя как заклинание, стараясь сберечь как путеводную нить чьё-то имя.
Словно кто-то украл мою прошлую память, но не смог украсть того, что было на устах. А на устах было просто имя. Имя, повторённое тысячу раз, тысячу тысяч раз, врезавшееся в сознание.
А лабиринт множился, но я шёл, оставляя после себя километры и километры пути, совершенно не зная, близок ли я к выходу, которого могло не быть вовсе. Временами я видел впереди свет. Я смеялся! Я радовался. Я пел песни. Я верил в свою удачу. Я бежал, что было сил. И, в конце концов, непонимающими ошалевшими глазами смотрел на невыключенную кем-то лампочку, как будто в ней заключалось моё спасение.
***
Я давно уже умер. Я существовал одно время. Это верно. Я жил медленно. Я жил, радуясь. Я жил мыслью и способностью. Но я жил, предчувствуя. Я предчувствовал этот конец. Я ждал ее, и когда сверкнула молния, грянул гром, и пришла она, смерть первая, я не слишком удивился. Я знал всегда, что рано или поздно это случится, что рано или поздно это случается со всеми такими как я, и был готов.
Я умер тогда, и родился вновь, с новым именем и с новой судьбой. Но смерть первая была памятна мне, хотя я и считал искренне, что еще раз такого ужаса испытать мне уже не придется.
Но небеса хмурились и темнели. Я чувствовал их недоброе отношение ко мне, и я знал, что они готовят мне другие испытания. Я знал причины свей смерти, и, зная их, я ускорил свою смерть вторую.
Смерть вторая была еще ужаснее, чем смерть первая. Я разрушил себя, я сломал бастион за бастионом всего себя. Я взорвал себя. Я призвал смерть, и она явилась.
Новый мир показался мне более прекрасным, чем два предыдущих. Но ледяное дыхание я чувствовал и в нем.
***
А когда сны закончились, я открыл глаза. Ярко сияло Солнце. Кто-то смотрел на меня. Неужели я был ещё кому-то нужен…