Он бежал мелкой трусцой вдоль стены, минуя немногочисленные преграды. Впереди было что-то странное и манящее знакомой неведомостью. Это был свет. Свет солнца, но и не только он! Пение и разговор птиц, шум листвы деревьев, весеннее дуновение ветра и запахи жизни. Он несся, как мог - короткими перебежками, опасаясь атаки с воздуха. Такова генная установка. Её нельзя игнорировать. Все его предки жили с постоянной опаской удара с неба. Он не был исключением, хотя даже никогда не побывал в Перу, своей настоящей родине. Несколько лет полного одиночества не сильно сказались на духовном состоянии. Он привык быть один. Не считая этих больших существ, к которым уже выработалась привычка, но чувство опасности так и не выветрилось, несмотря на хорошее к нему отношение. Свобода. Это слово было ему неведомо. Но в словах ли смысл? Он, увидев свет и услышав шум листвы и гомон птиц, ощутил, что это такое – свобода. И бежал к ней со всей скоростью и осторожностью, помня о возможной смерти, могущей прийти с неба. Хотя неба не было. Бетонный потолок вместо облаков и солнца. Но это не имело значения. Всё меняется. Ничему нельзя верить. Пусть и бетонное, но – небо. Бетонное небо он видел над собой много лет, а настоящее, - он ощутил это с полной ясностью, - было совсем не такое, и он нёсся к нему с неведомым стремлением, с неведомой целью, с неведомым смыслом и желанием. В своём мире, который он знал сейчас, посторонних не было. Одиночество, - полное одиночество, - обострило память предков, обострило чувства, совсем ему незнакомые, но одновременно близкие и понятные.
Тюрьма ли его бытие? Понять этого Билл не мог, другого он не знал, не видел, не ощущал. Только во сне приходило что-то, говорившее о настоящем, которого здесь, в этом мире, не было.
Но мелькнуло. Вот только что, в бликах солнечного света весны, мелькнуло совсем другое, не бетонное, небо жизни, небо предков.
Он бежал к нему, не думая больше ни о чём.
Вот оно! Неведомое и непонятное! Шум и ветер, шорохи и запахи, ослепительный свет весеннего солнца и безмерное пространство окружающего мира, мгновенно разросшегося до невероятной величины, в сравнении с камерой бетонного потолка.
Он поднялся во весь свой крошечный рост и засвистел, - по-другому он не мог, - приветствуя Великий мир и Неведомую Свободу, мгновенно ощутив себя частью великого и неизмеримого мира. Он тихонько и тоненько заскулил, не понимая своих чувств, но испытывая их с невероятной и неподдельной страстью.
Свобода!
Маленькое животное апареа стояло на задних лапках на балконе пятиэтажного дома и подслеповато смотрело на цветущий старый каштан, в гущи ветвей которого сидело несколько ворон, скворец и стайка воробьёв.
Неведомая, реинкарнированная душа Вечности глядела на Мир, чувствуя свою причастность к нему, но ничего не понимая.
Впервые морская свинка вышла на балкон, пользуясь отсутствием хозяев, которые вовсе не держали её взаперти, но на прогулки, конечно, не водили. Апареа по имени Билл впитывал в себя новые ощущения, позабыв про свой уютный домик, свою уютную камеру тюремноподобного существования.
Вороны неожиданно сорвались с ветвей каштана и полетели. Билл резко развернулся и мгновенно прыгнул обратно в квартиру. Единственный его перуанский враг обитал в воздухе, охотясь на беззащитных апареа, живущих большими семействами на горных склонах.
И что?
Да, собственно, ничего.
Скоро он умер от старости, уйдя неведомо куда.