Саламандра

Синферно
Саламандра

На плече у нее была небольшая татуировка. Хотя кому-то она могла бы показаться и довольно крупной. Он был склонен считать этот незатейливый рисунок милой миниатюрой. Нельзя сказать, что татуировка нравилась ему, но она была частью женщины, неким недостатком, ущербностью, за которую он жалел женщину. В первое время казалось, что это ящерица, маленькая зеленая ящерица, хозяйка несметных малахитовых залежей. Хозяйка была сильной и жестокой, и это пугало его. Хотя, и возбуждало тоже. Особенный страх внушало богатство хозяйки. Верный признак слабости – это страх перед тем, кто превосходит нас, хотя бы и деньгами. А не осознанный страх гораздо сильнее страха осознанного. Мужчина хоть и боялся, но воображал, как он ловко ухватывает за хвост юркую и хитрую ящерку, забывая, что за хвост то ее ловить не стоит.
- Саламандра это! – обиженно и раздраженно реагировала женщина.
Какая разница? Примитивный рисунок не имел никаких признаков, чтобы опровергнуть или подтвердить это. Пусть будет саламандра. Ведь ящерица – сестра дракона, когти и сила хищника, а саламандра – тот же лягушонок. Мужчину больше устраивал влажный и слабый образ царевны-лягушки, пассивно ожидающей падения случайной стрелы.
Мужчина был одиноким и замкнутым, но как будто не очень тяготился этим. Одиночество - это дар, который позволяет сосредоточиться на своей жизни. Ну, если не на жизни, то хотя бы на мечте о таковой. Мужчина любил фантазировать об открытом и безжалостном существовании в диком мире. Не смотря на всю субтильность характера мужчины, в нем сохранилась тоска о первобытной легкости дыхания, о честной великой радости, о безграничном желании и простом страхе. Там расстилается бесконечная степь навстречу чистому небу, и никакое знание не отравляет тайну далекого горизонта. И нудный ужас могилы не ноет там в душе зубной болью. А спор всегда решается справедливо, в прямой зависимости от длины ножа и ловкой силы рук. Реальный мир был слишком сложен и душен. И мужчина периодически проветривал затхлое бытие через форточку умеренного, как он думал, цинизма. Но цинизм и был антиподом первобытной природы, которую он изощрённо воображал. Мужчина понимал это, однако не собирался легкомысленно отказываться от столь эффективного щита против разочарований реального мира. Некоторые атрибуты реальности даже казались иногда приятными, например: свежее пиво с жареными креветками и мягкая кушетка перед телевизором. А уж в чем мужчина был докой, так это в вопросе «что такое – женщина, и как с ней бороться».
О женщине говорили всякое. Но то, что она была привлекательна весьма – факт неоспоримый. И вполне логично, что вследствие этого, она непрерывно привлекала к себе противоположный пол. И дело было не только в сказочной сексуальности, которая заставляла мужчин, хоть однажды узревших её, ожесточенно мастурбировать в умывальник или радовать своих увядших жен, отдаваясь горячим фантазиям. Как это не банально, но главным ее оружием было обаяние. Женщина была уже не так молода. Кстати, она даже не была красивой лицом – мелкие, собранные в кучу глаза, крупный нос, невыразительный рот. Но при этом совершенно божественное тело и обворожительные ноги. Эти ноги приковывали к себе жадные прямые и тайные взгляды, и не отпускали их всей силой гормонального дисбаланса в мужском организме.
Женщина презирала мужчин, ну или ей так казалось. В своем презрении она не отвергала их, а мучила. Для этого она всегда носила очень короткую юбку, и очень прозрачную кофточку. Мучила она жестоко, но не долго. Может поэтому, некоторые мужчины и женщины называли ее проституткой и ****ью. В чем-то такое отношение обусловлено завистью раздавшихся во все стороны света жен или инфантильной жестокостью мужей. Но главной причиной было то, что наша героиня иногда дарила любовные ласки, принимая взамен денежные знаки. Кто-то сказал, что только проститутке проще всего заставить себя любить.




Они столкнулись как два бильярдных шара - черный с белым.
- Что диафрагмы раззявил!? – была первая фраза, которую он услышал от женщины в свой адрес. Как случайна и непоправима жизнь. Ведь мужчина был уверен, что трепет юной любви уже не посетит его, ибо иссушенная перегоревшими страстями душа больше не может быть их вместилищем. Душа устала от глупостей. Но когда он услышал ее голос, почувствовал исходящую как тонкий, почти незаметный запах доброту, то давно забытые чувства ностальгически заныли под ложечкой. И стал он её обихаживать да окучивать, но так осторожно и незаметно, что и о цели флирта просто не было смысла говорить. Конечно, мужчина желал ее плоть, и это желание мешало сосредоточиться на неком странном и более приятном, чем сексуальное либидо, чувстве. Подобно Мефистофелю он желал ее душу. И мужчина лелеял это чувство. Как многие мужчины, которые хотят казаться грубыми и сильными, он был эстетом с ранимой психикой. Как легко женщине выплеснуть даже не глубокие эмоции фейерверком смеха или плача. Но мужчине приходится таить разрушающие переживания, следуя прописному стереотипу «настоящего мачо». Впрочем, возродившееся чувство не было копией юной страсти. Оно, чувство, повзрослело и переполнялось не щемящей нежностью, но блаженством домашнего уюта у колен домашней женщины в клетчатом халате. И не совсем было понятно, что вызывает сонную эйфорию – мягкие губы женщины или мягкий плюш дивана. Возможно, что это стандартный сценарий поиска «последнего причала для уставшего путника». Однако же мужчина никак не выказывал свое расположение к женщине. Может от неуверенности в себе и от опасения быть отвергнутым, но вероятнее от страха перед ответственностью и хлопотами, которые предполагаются в более близких отношениях. Да и вообще, мужчина был страшным ретроградом, этаким Катоном Цензором – ярым ревнителем традиционных семейных ценностей, а женщина открыто попирала эти ценности.

Он увидел татуировку на ее плече не сразу, а через несколько недель их поверхностного знакомства. Многие дни представлял загнутую полукольцом саламандру и даже видел ее во сне. Когда навязчивый образ достаточно проник в его жизнь, он взял бумагу и стал рисовать саламандру. Ведь женщин он рисовать не умел. Когда рисунки стали получаться на столько, что их было не стыдно оставлять на видном месте, он проникся самоуверенностью, собрался и направился к женщине.
Обладая женщиной, у которой были другие мужчины, чувствуешь некоторую брезгливость, как будто пьешь из чужого стакана. Даже если в стакане чудесный нектар. А у этой женщины было слишком много дегустаторов. Но непонятное, совсем не плотское влечение было сильней этих чувств. Хотя так ли бесплотны «чистые» мысли о женщине? На чем же рисовать платоническую любовь, как не на канве исконного инстинкта? После бесконечных разборок:
- Ты любишь меня?
- Да, конечно! …но по своему.
Споры заканчиваются компромиссом любви в устраивающей обоих позе, и Эрос, расслабляющий члены богов и напрягающий члены смертных, торжествует. Но самая твёрдая воля, как известно, проявляется в смирении. Так есть ли способ отделить слабость и апатию от воли человека свободного? Похоже, что такой способ имеется: слабость подчиняется давящей силе и идет по легкому пути, воля избирает трудный путь.
В жизни мужчины когда-то уже была женщина, которая навсегда останется единственной, даже если бы разврат стал бы его дыханием. Нет, она не была первой – ту, первую, он почти не помнил. Но мужчина все еще мечтал о том, чтобы подойти к ней и уткнуться лицом в колени, просить прощения, не зная за что. Он сказал бы, что заблудился в этой жизни и не знает куда идти. Она бы гладила ему голову и покой забвения поселился бы в душе.

Лучезарен молодой день и пёстрая картина его честна как радость ребенка. Но лишь коснется кощунья-ночь, «укротительница богов и людей», сверкающих цветов дня и увянут они в сером сумраке. И вот уже прячутся по темным углам объятые загадочной тайной непонятки. Решительно открыл мужчина ногой дверь своей кумирни, быстро, но без суеты, поднялся по узкой захламленной лестнице на третий этаж.
 - Ты чё приперся? Ночь уже! – возмутилась сонная женщина. Но мужчина понимал, что слово не звук, слово – мысль. Поэтому речь женщины его не обескуражила. Он прямо сказал, что хочет её. Такая простота и неприкрытость возбуждала, но не его физиологию, а - воображение. Вам знакомо сладкое и волнительное предчувствие впервые познать запретное таинство любви, совсем близкое и уже неотвратимое? Мужчина не знал, что опять испытает подобное. Странная близость неумолимых как смерть губ поразила его. И он с нежность приник к ним, растягивая изысканную трапезу, оставляя самое вкусное на потом, аристократически пригубив аперитив и поглядывая на аппетитные закуски. Не беда, что насыщение может наступить раньше, чем будут поданы главные блюда. Для мужчины уже само пребывание рядом с женщиной было сексуальным действием. Однако она желала, чтобы её пожирали со страстью долго голодавшего, который знает, что неминуемо погибнет от поглощаемого, но не в силах отказаться от него. Она просила мужчину быть грубее и он старался, хотя чувствовал, что это ему не удается. Он просто не знал в ту минуту, как может выглядеть грубость к женщине. Мужчина пытался практиковаться в собственном эгоизме чувств, но как раз это и не приносило ему удовольствия. В глазах женщины назревала холодная раздраженность. Он же продолжал домогаться её, считая, что это по вкусу женщине. Она чуточку сопротивлялась, мужчина был в ужасе оттого, что может уже переступил призрачную черту игры. И когда мужчина готов был сдаться и уйти, и от досады напоследок сжал до боли её руку, женщина затрепетала и с вожделением поддалась. «Вот так же она трепещет от страсти в грубых руках своих клиентов» - подумал мужчина. И он покинул дом женщины.


Луна была как блеклая глазунья на черной чугунной сковороде, по крайней мере, так виделось мужчине, а у него всегда было больное воображение. Домой мужчина вернулся с легким чувством некого освобождения, и даже приобретения. Ведь из этой истории он вынес главное – умение рисовать саламандру.