(вместо эпиграфа):
Недавно в трамвае встретил бабку. У нее из под шапки, там где уши торчать должны были, выглядывали какие-то ниточки.
Видать, плохо были пришиты уши.
""Пашка сидел в трамвае и ел вкусный жирный беляш, а рядом с ним сидел Семен Иванович, который частенько куда-то по утрам выбирается и, поэтому, часто встречается утром Пашке. У Семена Ивановича болел желудок. А почувствовав запах пашкиного беляша, порядком проголодавшийся Семен Иванович захотел есть и дал волю своим чувствам. Избыток желудочного сока ударил по язве и этим же вечером Семен Иванович скончался.
Пашка обо всем догадался, заметив, что Семен Иванович перестал куда-то выбираться по утрам. И подумал, что раз такой незначительный и, как казалось, безопасный его поступок, способен иметь такие ужасные последствия (напоминаем читателю, что здесь все дело в Семене Ивановиче), то он уж и вовсе не видит смысла в происходящим и ответственность за него нести отказывается. Посему он стал вести себя довольно скверно: начал ругаться, всех прохожих толкал и пинал, никогда никому не уступал место и чуть что начинал молотить кулаками, что есть сил. Так однажды он чуть не забил насмерть дряхлую старушонку из соседнего подъезда. А никто ничего ему не говорил, потому что сказать-то было нечего, так все были возмущены. Один бугай только как-то раз зло зыркнул на Пашку и на время он присмирел. Но не надолго..."
Немного подумав, я подписался как Фармс, а потом сложил рассказ и убрал к себе в карман. Как-то раз я его потерял, а потом мне его возвращают и говорят:
- Держите, пожалуйста, вот ваш рассказ. Только вовсе это не Фармс, я все его произведения знаю.
- Отчего же не Фармс, еще как Фармс. Все да не все! - ничего не оставалось, как развести руками и улыбнуться.
- Нечего мне очки втирать! Ясно вам говорю, что распознал фальсификацию, извольте теперь исправить.
Дело в том, что исправлять не хотелось. Почему-то ведь я так написал. И пускай даже, если мне просто так захотелось.
Я поднял свой тяжелый портфель и опустил его с треском на голову собеседника. Тот упал навзничь. Но у случившегося была свидетельница: старая поломойка. В нее я и вовсе кинул ботинок. Но пришлось подойти и ударить другим ботинком. Потом я пошел поскорее прочь, довольный тем, что меня никто не заметил.
Вот как глубоко литература может проникать в нашу жизнь.
2oo8