09.08.78
С работы Иосифа отозвали под предлогом перевода на другой объект. Домой он добрался к ночи. Рая гостила у бабушки в Могилёв-Подольске. Мина встретила холодно, не целуясь, произнесла с укором: «Допрыгался, почитай, что о тебе пишут, за что меня бог наказал, мои нервы не выдерживают» - и показала на стол, на котором лежала газета.
«Вечерний Кишинёв» за восьмое августа. Автор В. Александр, очерк «Самозваные «Главари»» на двух листах, на 16 колонках мелкого печатного шрифта. Четыре колонки посвящены объяснению в любви к лицам еврейской национальности.
«Начну с того, что я родился и вырос в Кишинёве, и в детстве жил на Каменоломенной улице, в той части города, которая не без основания звалась «нижней», - в кварталах, где ютилась беднота. Бедняки различных национальностей, среди которых было много евреев, жили дружно, помогая друг другу преодолевать нищету, поправлять, насколько было возможно, развалюхи-лачуги, деля горе и скудные радости. Немало друзей-евреев с тех детских лет было и у меня. Вместе мы играли, потом учились, вместе встречали Красную Армию в незабываемом сороковом году, радуясь воссоединению нашего края с Советской Родиной. В одном истребительном батальоне мы и ушли вместе на фронт в сорок первом.
Как многие старожилы города – молдаване, русские, украинцы – я знаю немало слов еврейского языка – идиш. Могу при случае перекинуться парой фраз с другом детства Иосифом (пр. авт. – совпадение имён). Я помню, какая дружба в годы королевско-румынской оккупации объединяла коммунистов, борцов за воссоединение Бесарабии с Советской Родиной – молдаван, русских, евреев, украинцев – мои родители тоже были подпольщиками. Помню их горе, когда умерла в тюрьме после голодовки Хая Лифшиц. Помню, что среди партийных кличек бесстрашного Павла Ткаченко была также еврейская – Хаим Янкель.
По этим и другим причинам я всегда питал глубокое уважение к моим согражданам еврейской национальности, которых с детства отлично знаю, к евреям-труженикам, революционерам-мыслителям. Среди моих любимых писателей – так хорошо постигших душу народа – Шолом Алейхем. Я часто перечитываю его книги и, как признавался о себе великий Горький, смеюсь и плачу над их страницами.
Иных из нас, прежних жителей старой Каменоломенной, уже нет, многих унесла война. Но год из года крепнет испытанная дружба оставшихся. Для меня это дружба с Иосифом (пр. авт. – совпадение имён), с которым мы едины в стремлениях и мыслях, и завещанных отцами подпольщиками взглядах на жизнь. С Иосифом (пр. авт. – совпадение имён) мы единодушны во всём; подобно мне он – патриот Родины, за которую мы оба сражались в Великую Отечественную, и по прежнему боец за неё.
Недавно мы шли по узкому переулку мимо местной синагоги. Возле неё стояла кучка людей, в основном молодых – небольшая, но шумная. Они курили, размахивали руками, о чём-то громко спорили. Вышедший из синагоги старик сделал развязной компании замечание. В ответ послышались грубости, издевки. «Уходи отсюда», - с угрозой бросил ему кто-то из них.
Так мы впервые столкнулись с людьми, сами себе присвоившими многозначительную кличку «отказников». И мне, по профессии журналисту, хотелось узнать об их делах, а узнав, рассказать обо всём читателям. Мне пришлось для этого побеседовать со многими «отказникам», побывать в местах, где они собираются».
Иосиф читал, и сравнение с одним из организаторов погрома 1903 года, редактором местной газеты «Бесарабец» Крушеваном приходило само собой. Один и тот же почерк, то же распинание в любви к евреям и даже хвастовство в знании языка. Антисемитизм не поменял тактики.
В статье перечислялись фамилии Абрамовича, Петра Ройтбурга, Сендера Левензона, Юры Шехтмана. Иосифу автор статьи В. Александр посвятил четыре колонки. Сначала о его высокой зарплате, потом о его «благоустроенной квартире» (пр. авт.: двухкомнатная квартира, салон со спальней и удобствами, занимала жилую площадь менее 50 кв. метров). «Приезжающий из Америки под видом туриста эмиссар тамошних сионистов, побывав у него на квартире и, увидев обстановку, с удивлением воскликнул: «Неплохо живёте! Гораздо лучше, чем средний житель штатов!» «По дружному свидетельству сослуживцев Сарахмана, Шкляра, Фёдорова, Угарова и других, работает он из рук вон плохо, к обязанностям своим относится с вызывающей небрежностью, с товарищами груб, старается их на каждом шагу оскорбить. Точно так же строит он отношения с соседями по дому, постоянно жалующихся на грубость и на скандальные сборища «отказников» на его квартире». Много места уделено способностям Иосифа провоцировать власти к отпору и «этим получить повод для новых криков о «преследованиях»». «Другая его черта среди «отказников» – он «теоретик». Подвизается в разных жанрах словесности – памфлета, статьи и даже рассказа. Не шибко грамотен, зато плодовит, к тому же мало кто может сравниться с ним в умении подмешивать к правде ядовитую ложь. Но в основном – «идеи» его писаний. Во всех его трудах проступает излюбленная мысль: вражда между разными народами, национальная рознь, дескать существовала и будет существовать всегда; поэтому единственный путь для каждого народа – национальное обособление для борьбы с остальными». Повествование об Иосифе заканчивается обвинением «в дерзком вызове обществу, в котором они живут, попытки в пробуждении антисемитизма, посеять между нашими людьми чуждую самому духу коммунизма национальную вражду. Вызвать враждебные чувства к остальным евреям, чтобы это толкнуло их тоже на эмиграцию». Немало места в статье занимает описание встреч отказников с иностранными туристами: «Туристы ли, впрочем? Могу смело сказать: лазутчики. Явившись на квартиру к «отказнику», такой, с позволения сказать, путешественник, прежде всего, старается узнать, почему тому не дают визу, где он раньше работал, что делал на том предприятии. Вернувшись же домой, «турист» садится писать отчёт. И новые данные ложатся в реестры и на карты разведывательных центров».
Итак, Сендера они спрятали в тюрьму, остальные упомянутые, кроме Иосифа, получили разрешение и покинули СССР. Следовательно, пасквиль направлен против Иосифа и только. Далеко за полночь Иосиф закончил читать себе приговор. Ему было странно, что он ещё находится у себя в доме. Что их удерживает? Готовят общественное мнение. Потому и отозвали с работы, чтобы был под рукой. Игра в кошки мышки.
В соседней комнате беспокойно спала Мина. Иосиф выглянул в окно. Фонари освещали ночную пустоту, ни одного человека. Видно, окончательного решения ещё нет, иначе бы сидели под окном топтуны. Что будет завтра? Завтра 10-е августа. Ведь нужно же, напечатать такой подарок ко дню Иосифа дня рождения! Обыск в доме делать именно в Судный день! Почерк, выработанный не одной сотней лет. Если власти решили арестовать его, то ничего не поможет, Иосиф это отлично знал. Запад подымет шум, после приговора он попадёт в категорию «жертв». Ой, как не хотелось! Слава Богу, что родители умерли, они бы не вынесли, впрочем, может быть, и потому умерли. Жалко Мину и Раю. Нужно попробовать самому напасть на них: по новой конституции можно подать в суд на газету; передать за границу, но те, как назло, не звонят и не приходят. После Щаранского поутихло в ожидании следующего.
10.08.78
Утром Мина, убегая на работу, поздравила своего мужа с днём рождения и со слезами на глазах попрощалась. Кто знает, что может произойти до вечера. На всякий случай Иосиф оставил написанный ночью протест-заявление, показал Мине, где что лежит.
В Народном суде Ленинского района Иосиф долго стоял в очереди. Девушка на приёме не обратила внимания на его письменное на двух листах заявление с требованием привлечь к судебной ответственности за клевету редакцию газеты «Вечерний Кишинёв». Она зарегистрировала, как положено, и произнесла «Ждите». Хорошенькое дело ждать….
По пути на междугородную телефонную станцию, для проформы, Иосиф позвонил на работу и попросил отпуск на неделю, будучи уверен, что работать ему уже не придётся. Ответил сам Цукерман, начальник конторы. Сказал, чтобы немедленно пришёл, потому что с утра уже ждут его, что, мол, Иосиф знает кто. «Домой нельзя возвращаться, - думал Иосиф, - необходимо дозвониться в Москву, сделать максимум прежде, чем арестуют». Морально он подготовил себя к тюрьме. По московским резервным, предназначенным только для исключительных случаев, телефонам Иосиф называл свой имя, коротко рассказывал о статье и просил устроить ему адвоката из-за границы. Он не знал, с кем разговаривает, даже не спрашивал, но надеялся, что хоть один из шести телефонов сработает, информация уйдёт на запад. Иосиф был уверен, что разговор прослушивается органами, тем лучше, они должны знать, что Иосиф не собирается сдаваться.
Возле его дома на скамеечке сидело два топтуна. Дождались. Мина пришла с работы и хлопотала на кухне с Фимой Моисеевной. Встретила улыбкой и горьким юмором. «Раз они тебя ждут здесь, значит ты не у них. Давайте к столу, теперь каждый час у нас – праздник, а сегодня вдвойне».
12.08.78
У Синагоги. Суббота. Якимовский переулок лихорадило. Собралось человек тридцать, хотя в отпускное время приходят десять-пятнадцать. Многих отказников Иосиф не видел несколько суббот – Браславского, Бальбарера, Вайнштока, Ротштейна…. Мунблит Арон пробовал логически обосновать несуразность нового судебного процесса после расправы над Анатолием Щаранским. Яша Шварцман, топорща свои будёновские усы, старался успокоить, уверяя, что весь еврейский Кишинёв станет на защиту Иосифа (наивный человек). Молодые отказники Водовоз, Лейдерман, Рояк набирались опыта. Иосиф рассказал, что подал в суд на газету, звонил московским отказникам с просьбой устроить адвоката из-за границы. Гриша Левит взялся передать сообщение в Канаду, завтра у него должен состояться телефонный разговор с Жаннет – активисткой в борьбе за права евреев эмигрировать в Израиль. Если бы автор статьи «Самозваные главари» проходил бы мимо синагоги, возможно и проходил, он увидел бы «шумную» группу людей, громко «спорящих» и «размахивающих руками», а если бы прислушался, то понял бы, что евреи не могут равнодушно и спокойно разговаривать об очередном антисемитском пасквиле, ничем не отличающемся от крушеванских начала века.
После синагоги, когда Мина накрывала стол к обеду, раздался звонок в дверь. Иосиф посмотрел в «глазок». За дверью стоял коренастый среднего роста мужчина с выразительным, но грубым лицом. Он знал, что его разглядывают, и не отводил взгляда. Иосиф открыл дверь.
- Бергер… Меня привела к вам статья в газете. Люблю главарей. Сам такой…
С этими словами человек протянул руку. Рука была крепкая, жёсткая. Иосиф поморщился от боли и пригласил в дом. От Бергера исходил устойчивый казенный запах. Квартира сразу стала чужой.
- В сорок седьмом евреев арестовывали. Меня тоже арестовали. Я коренной кишинёвец, начал свою карьеру кантором в синагоге.
С этими словами Бергер пропел на прекрасном мощном теноре несколько слов на иврите. Квартира сразу стала тесной. Мина пригласила к столу. Иосиф налил по стакану водки. Через некоторое время язык у гостя развязался.
Бергер сам не знал, за что его взяли. Пришили сионизм. Тридцать лет в заключении. Освободился полгода назад. Не было тюрьмы и лагеря, в которых бы он не побывал. Выжил потому, что обладал сильным здоровьем, неимоверной силой и талантом. Бергер рассказывал о порядках в лагерях, о несчётных покушениях на свою жизнь, о том, как он сам убивал и резал заключённым уши. Его боялись и заключённые и охранники…. Давно кончили обедать. Иосиф и Мина сидели молча. Бергер говорил и говорил. К вечеру он ушёл. Мина побежала мыть руки. Кто он? Кто ему дал адрес? От кого пришёл?
28.08.78
В Западне. Иосиф в ожидании двух событий: разрешения на выезд – вот уже более пяти лет, и ареста – всего около трёх недель. Хоть бы поскорее. Возле его дома, особенно вечером и утром дежурят два человека. Не первый раз, но привыкнуть к этому трудно. В разговор с ними он не вступает. Что-то у местных властей не стыкуется. Обвинение они сформулировали точно по 58 статье, но пока разрешение на арест не получили.
Бергер приходил ещё пару раз, когда Иосифа дома не было. Мина боится его, дверь не открывала. Такой способен на всё. Иосиф, судя по всему, его не интересует, мог бы подождать на скамеечке возле дома.
Жизнь идёт своим чередом. К началу учебного года Рая с Миной уехали в Тирасполь. Мина помогает дочери в поисках квартиры. Иосиф выбрал немного времени, вернее, заставил себя описать в дневнике события последних дней.
Прошение о привлечении газеты к суду за клевету вернулось через неделю. В резолюции писалось, что прошение не может быть принято к рассмотрению, так как подано не по форме. К этому времени Иосиф получил приглашение на телефонный разговор с Жаннет из Канады. На русском и ломанном английском он рассказал о пасквиле и просил срочно помочь адвокатом, так как его заявление не было принято судом к рассмотрению.
Иосиф ходил из одной юридической консультации в другую, но его никто не хотел понять. Газета была государственной. Согласно новым брежневским законам на неё разрешалось подавать в суд, но, по старинке, это не было принято. В юридической консультации Октябрьского района по улице Армянской он чуть ли не полдня стоял в очереди, долго объяснял адвокату сущность своей просьбы, но столкнулся с полным непониманием.
Иосиф уныло шёл вдоль улицы Ленина вниз к вокзалу, когда на углу Свечной его окликнули. «Извините меня, но случайно я слышал вашу беседу с моим коллегой-адвокатом», - с этими словами незнакомец, человек лет сорока, протянул Иосифу руку для приветствия. «Я читал статью, о которой вы говорили, и мне приятно с вами познакомиться. Я помогу вам подать жалобу в суд для привлечения газеты к ответственности, но с одним условием – никто не должен знать моего имени». Иосиф поблагодарил. Человек явно торопился, не желая, чтобы кто-либо из знакомых увидел их вместе. Договорись на завтра в полдень встретиться в долине Роз на середине плотины.
Пересаживаясь с троллейбуса на троллейбус, Иосиф сотню раз проверил, нет ли за ним хвоста. В долину он зашёл с противоположной стороны от его дома стороны, через Академию Наук. Долина в полдень пустынна. На берегу озера под раскидистым деревом Иосиф переписал своей рукой, написанное адвокатом, получил наставления, и они расстались, обменявшись крепким рукопожатием.
На четвёртый день после вторичного заявления в суд возле квартиры Иосифа начали дежурить не просто топтуны, а примелькавшиеся за долгое время конфронтации с властями кгбэшники. Они оценивали всех проходящих мимо дома, надеясь выловить того, кто повёл Иосифа по судебной дорожке против неписанных законов безнаказанного антисемитизма.
Позавчера возле синагоги Иосиф громко жаловался, пусть записывают, что ему пришлось второй раз подать прошение в суд, что трудно без адвоката. Кто-то предложил поговорить со знакомыми юристами, но Иосиф отказался.
На работе его просят посидеть ещё немного дома в счёт отгулов, их у Иосифа накопилось достаточно, и будущего отпуска.
19.09.78
Чудо. Очень много событий, до дневника руки не доходят. Творится что-то невероятное. Сняли топтунов с подъезда, из суда пришло подтверждение о принятии к рассмотрению заявления. В том же письме Иосифа приглашали прийти, это было вчера утром, для ознакомления с материалами. Но, и это совсем непонятно, приглашение не в Народный суд, а в здание Горкома партии. Странно! Неужели?
Иосиф пришёл в назначенное время, в громадной комнате встретила его судья, так она представилась, на вид добродушная женщина с мягкими чертами лица и широкой приятной улыбкой. Она объяснила, что согласно новой конституции Народный суд обязан ознакомить Иосифа с имеющимися на него документами. Между прочим, как бы по товарищески, добавила, что в Кишинёв её перевели из Сорок совсем недавно, и это её первое кишинёвское дело, она надеется, что с Иосифом будет найден общий язык. Судья указала на небольшой столик, на котором возвышалась стопка бумаг высотой не менее полуметра.
О Боже, разными почерками в объяснительных записках, докладных и просто заявлениях описывался Иосиф, его высказывания, сионистская деятельность, поступки. На чьё имя написано, фамилии авторов тщательно зачёркнуты. В первом же документе, на семи мелко исписанных листах, Иосиф по почерку узнал своего соседа Степанова, потом ещё соседей, потом друзей и отказников. Вот уже почти час Иосиф читает доносы, ему стало не по себе, дурно…. Не от страха, его уже давно не было. Судья выходила, заходила. Нужно прекратить….
- Уважаемая судья, неужели вы думаете, что я серьёзно буду реагировать на этот мусор? Разрешите прочесть вам небольшой отрывок из докладной записки моего соседа, - судья улыбнулась «на соседа» и кивнула головой.
- Итак, «квартира моего соседа давно стала сионистским центром Молдавии и юга Украины. К его дому часто подъезжали роскошные легковые машины, из них выходили евреи и устраивали длинные и шумные антисоветские оргии». Уважаемая судья, откуда он знает, что из машин выходили евреи? Разве они шли с открытыми ширинками?»
Судья залилась таким естественным заливистым смехом, что Иосиф присоединился, смех разряжал, расслаблял его. Сквозь взрывы смеха он делал движения возле ширинки, как будто хотел открыть её. Наконец-то они, объединённые расположением друг к другу, успокоились. Иосиф брезгливо отодвинул от себя бумаги, встал для прощания.
- Иосиф Иделевич, - обратилась судья, вытирая смешные слёзы, - не будете ли так любезны встретиться с редакцией «Вечернего Кишинёва»? Вам нужно найти общий язык… Они, как я поняла, согласны извиниться». Иосиф согласился, на том и расстались.
Сегодня суббота. Иосиф рассказал обо всём возле синагоги. Некоторые отвели глаза, но все поняли, что происходит нечто необычное, не похожее на руку карающую, скорее всего дело идёт к развязке, к разрешению.
23.09.78
Вербовка. Иосиф стоит возле синагоги и рассказывает свои недельные приключения.
Встреча с редакцией, состоявшаяся в здании на Пушкина угол Ленина, ни к чему не привела. Редакцию «Вечернего Кишинёва» представлял еврей – то ли Чулак, то ли Чудак по фамилии. Присутствовали также представитель Горкома, судья и ещё кто-то, всего человек семь. Иосифу предложили забрать заявление из суда в обмен на немедленное извинение. Иосиф согласился, но с условием, что извинение будет опубликовано в газете на первой странице. Те не согласились. Побалаганили ещё две-три минуты. Иосиф поднялся и распрощался.
В четверг вечером к Иосифу на квартиру заявился Женя Поляк. Разговор состоялся на пороге. «Мы знаем, что не любишь посещать КГБ, поэтому предлагаем встретиться в гостинице «Интурист» в субботу в 10 часов утра, комната 202. У нас есть важное сообщение для тебя», - загадочно произнёс он. Иосиф ответил, что подумает. Название гостиницы «Интурист» на что-то намекало, после долгих обсуждений Иосиф с Миной решили, что он должен пойти, получить информацию, какой бы она ни была.
Сегодня утром Иосиф подобрал самые старые и не модные брюки, стоптанные туфли, видавшую чёрную работу, но чистую, хлопчатобумажную рубашку, в руки взял большую плетёную корзину, превратившись в молдаванина из самого глухого села. Так он решил выразить протест и неуважение к встрече. Важный привратник в чёрной ливрее в вестибюле шикарной гостиницы с удивлением и пренебрежением уставился на Иосифа, но когда тот сказал, что ему в 202 комнату, подобострастно пропустил. Полковник Попов и Поляк не смогли скрыть удивления, увидев маскарад.
- Вы всегда преподносите нам какой-нибудь сюрприз, - заметил Попов, - но… давайте перейдём к делу. Мы просим вас оказать нам небольшую услугу взамен на разрешение покинуть Советский Союз. Всё в ваших руках, вы не пожалеете. Но..., может случиться и по-другому. Мы знаем, к вам приходил Бергер, не завидная у него судьба.
Иосиф был уверен, что комната оборудована записывающими устройствами.
- Вы хотите забрать у меня душу и отпустить тело. Накопили богатый опыт…. Зря звали…. Копируете дешёвые боевички…. Разрешите откланяться?
- Мы предлагаем вам отличную сделку, мы даём вам свободу и средства быть на свободе, не упрямьтесь.
Иосиф поднял свою громадную, угловатую корзину и пошёл к выходу. Сердце его колотилось «только бы не остановили». Но они не остановили. На улицу он вышел улыбаясь, но как в тумане, ничего не видя и, только пройдя пару кварталов в сторону Армянского базара, пришёл в себя.
По времени домой не было смысла идти, и поэтому к синагоге он пришёл раньше всех. Когда люди собрались, Иосиф со всеми подробностями рассказал о вербовке, преподнося властям очередной сюрприз - урок гласности.
02.10.78
Разрешение.
- Иосиф Иделевич и Мина Пейсеховна, власти решили выдать вам разрешение на выезд в Израиль. Вы должны покинуть Советский Союз до десятого октября.
Голос майора Муравского и сам его облик вселяли спокойствие. Через его кабинет прошло много трагедий, и он, в отличие от бывших начальников лагерей, тюремных надзирателей, относился к людям, не унижая их человеческого достоинства и национальной гордости. В беседе, чтобы расположить к себе, он сообщал нечто большее, не предусмотренное процедурой. Вот и теперь.
- Вашим делом занималась Москва, и мы должны будем отчитаться, они торопят нас. Вам повезло. Местные власти злы на вас…. Но теперь это не имеет значения. Вам придётся за давностью лет обновить документы. Вот анкеты, я надеюсь, у вас есть запасной вызов.
- Разрешите называть вас по старым традициям. Товарищ Муравский, вы знаете реальное положение. Мы не успеем за столь короткий срок, да и вызова у нас нет.
- Мы знаем, что у вас в Израиле нет прямых родственников, поэтому принесите любое письмо с приглашением приехать в Израиль.
Как и пять лет назад, когда получили отказ на прошение о выезде, Иосиф и Мина вышли из ОВИРа, чувствуя за спиной пустоту, а перед собой бездну. Люди поздравляли их, они отвечали усталыми улыбками.
Внешне в доме ничего не изменилось, даже Рая ещё не знает и, наверное, сидит на лекции, не мечтая, что через несколько дней она оставит институт в неизвестное. Мина ушла увольняться с работы. Иосиф искал подходящее письмо, но, как назло, в последнее время никто из друзей не приглашал приехать в Израиль. Наконец-то, он объединил два письма: От Левенталя Николая четырёхгодичной давности и конверт свежего письма от Саши Флисфиша, но без обратного адреса. Ничего не поделаешь, появились новые проблемы и их нужно решать.