(иронический взгляд на "обнаженную" лирику Федора Ивановича Тютчева)
На основе материалов статьи на канале ТВ "Культура" состоялась передача "Русский след в Баварии. Прогулки с Тютчевым" (ведущий А.Полонский) https://www.youtube.com/watch?v=8p2HhGG_h5k (Бавария и Тютчев),2016 г.
Действительный статский советник Тютчев Федор Иванович (1803 — 1873) родился в усадьбе Овстуг Орловской губернии в стародворянской среднепоместной семье. Детские годы прошли в Овстуге, юношеские — связаны с Москвой.
В 1819 г. Федор Иванович поступил на словесное отделение Московского университета и сразу принял живое участие в его литературной жизни. Окончив университет в 1821 г. со степенью кандидата словесных наук, в начале 1822 г. поступил на службу в Государственную Коллегию иностранных дел. Через несколько месяцев был назначен чиновником при русской дипломатической миссии в Мюнхене. С этого времени его связь с русской литературной жизнью надолго прерывается.
На чужбине Тютчев проведет двадцать два года, из них двадцать — в Мюнхене. Здесь он женится, здесь познакомится с философом Шеллингом и подружится с Г. Гейне, став первым переводчиком его стихов на русский язык. В 1829 — 1830 гг. в журнале Раича "Галатея" были опубликованы стихотворения Тютчева, свидетельствовавшие о зрелости его поэтического таланта ("Летний вечер", "Видение", "Бессонница", "Сны"), но не принесшие известности автору.
Настоящее признание поэзия Тютчева впервые получила в 1836 г., когда в пушкинском "Современнике" появились его 16 стихотворений. В 1837 г. он был назначен первым секретарем русской миссии в Турине, где пережил первую тяжелую утрату: умерла жена. В 1839 г. Тютчев вступает в новый брак.
Служебный проступок Тютчева (самовольный отъезд в Швейцарию для венчания с Э. Дернберг) кладет конец его дипломатической службе. Он подает в отставку и поселяется в Мюнхене, где проводит еще пять лет. В 1844 г. переезжает с семьей в Россию, а через полгода вновь зачисляется на службу в Министерство иностранных дел.
В 1854 г. вышел первый сборник стихотворений, в этом же году был напечатан цикл стихов о любви, посвященных Елене Денисьевой. "Беззаконные" в глазах света отношения немолодого поэта с ровесницей его дочери продолжались в течение четырнадцати лет и были очень драматичны (Тютчев был женат). В 1858 г. был назначен председателем Комитета иностранной цензуры, не раз выступая заступником преследуемых изданий.
В 1864 г. Тютчев несет одну потерю за другой: умирает от чахотки Денисьева, через год — двое их детей, его мать. Последние годы жизни тоже омрачены тяжелыми утратами: умирают его старший сын, брат, дочь Мария. Жизнь поэта угасает. В 1873 г. в Царском Селе Тютчев скончался. Похоронен в России, на Новодевичьем кладбище в Санкт-Петербурге. Ниже представлен иронический взгляд на "обнаженную" лирику в русской поэзии.
Федор Иванович посвятил своей возлюбленной, Елене Александровне Денисьевой, несколько стихотворений, насыщенных мотивами роковой любви. Эти любовно — трагические стихотворения принято традиционно объединять под общим названием «Денисьевского цикла».
НАКАНУНЕ ГОДОВЩИНЫ 4 АВГУСТА 1864 г.
Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня,
Тяжело мне, замирают ноги…
Друг мой милый, видишь ли меня?
Все темней, темнее над землею —
Улетел последний отблеск дня…
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня…
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
3 августа 1865
Ф.И.Тютчев
Несколько иной выход "на большую дорогу" у С. Есенина в "Письме матери":
"Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне..."
Правильно, а куда у нас ещё можно выйти в старомодной фуфайке, если не на большую дорогу? На "автобан", "авеню" или на "стрит", что ли? Такое ощущение, что как только у русских поэтов начинаются проблемы на любовном фронте, они тут же выходят на большую дорогу, чтобы пожаловаться первому встречному на возлюбленную...
Читаем у С.Есенина:
"В этом мире я только прохожий
ты махни мне знакомой рукой..."
или ещё:
"Выйду за дорогу, выйду под откосы —
Сколько там нарядных мужиков и баб!
Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы...
«Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?
18 июля 1925
Не гнушался "дорожной лирики" и великий М.Ю.Лермонтов. Вспомним его хрестоматийное:
"Выхожу один я на дорогу,
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит..."
Не отличался оригинальностью в "дорожном" смысле и поэт Осип Мандельштам. Правда, Ося Эмильевич предпочитал любовной стезе тропу пересыльных лагерей:
"Не волноваться. Нетерпенье — роскошь,
Я постепенно скорость разовью —
Холодным шагом выйду на дорожку —
И сохраню дистанцию мою..."
Возлюбленные Тютчева тоже, в этом смысле, не лучше — их неизменно тянет выйти именно на дорогу в тревожном ожидании любви:
"...Эрнестина Дёрнберг вышла на крыльцо. Скоро должен был приехать её муж, Фёдор Иванович Тютчев, и женщина напряжённо вглядывалась в дорогу, надеясь увидеть приближающуюся карету...Каждый раз, узнав о том, что Фёдор Иванович собирается навестить имение под Петербургом, Эрнестина приходила в какое-то лихорадочное возбуждение и не могла усидеть в доме"
А раз знаменитым классикам выходить на дорогу можно, то почему малоизвестным современникам нельзя?:
("Дорога", Зот Тоболкин)
Дорога, вечная дорога!
Хотя следы еще свежи.
Куда бежишь ты? Ради бога
скажи мне, милая, скажи!
("Перед дорогой", В.Казакевич)
Вижу я: ползет улитка,
почтальон несет открытку,
скачет конь, и дед Гарбуз
едет в райпотребсоюз.
И лежит моя дорога
вот от этого порога,
вот от этого цветка
прямо в тучи-облака!
("Ах, нам с тобой в дорогу,вдаль бы...", Е.Славаросова)
Ах, нам с тобой в дорогу,
вдаль бы,
Душа взывает: «Не пора ль?»
И, как Суворов через Альпы,
Мы перевалим за февраль.
Или такие стихи современников:
"Забытых лет лежит дорога
Среди переплетений слов
Я отдохну сейчас немного
И выйду на дорогу вновь.
И лягут предо мной поляны
И радостно споют поля
И в жизни незаметны ямы..."
(Руслан Кипер, 22.05.2007 г.)
"Выйду на улицу.
Душу пусть лечат
Утра объятья и
Солнечный свет".
***
"Без страха распахну
Окно, впущу рассвет.
Я столько лет в пути,
А берега всё нет".
***
"Где найти мотив заветный?
Холст поставлю у дороги.
Даль волшебною жар-птицей
Бросится ко мне под ноги".
***
"Выйду на дорогу.
И умчусь в туман.
В лабиринты снов
Вечной бесконечности
Где царит обман" ...
(Аннета Мейман)
"Я выйду поздней ночью на дорогу
И обращу свой взор к немой луне.
И вздох мой облегченный: "Слава Богу,
Что никогда не вспомнишь обо мне!"
("Выйду на дорогу", Надежда Зотова)
Выйду на дорогу –
Не видать ни зги.
И туман по логу
Клочьями тоски.
Выйду на дорогу,
Свистом засвищу,
И свою тревогу
Следом отпущу.
(Рафаиль Занединов, "Осенним утром выйду на дорогу")
Осенним утром выйду на дорогу,
Мороз имбирной пудрой в нос забьется,
И в тишине задумчивой и строгой,
Мне очень весело чихнется.
("Выйдешь на дорогу...", Аркадий Дубинчик)
Выйдешь на дорогу -
Шварк о тротуар.
Не найдётся бога -
Сыщется товар...
Выйдешь на дорогу -
А дороги нет,
Спрашиваешь бога -
Слушаешь ответ
Ласковый, нелживый,
Присно и всегда:
Шёл бы ты, служивый,
Угадай - куда.
И т.д., и т.п. Словно наваждение какое-то с этой "дорожной" лирикой...
А что пишут наши бессмертные Нобелевские лауреаты? Может им тема дороги не так близка, да и фантазия побогаче, чем у рядовых смертных поэтов? Читаем у Бориса Пастернака:
То насыпью, то глубью лога,
То по прямой за поворот
Змеится лентою дорога
Безостановочно вперед.
Вперед то под гору, то в гору
Бежит прямая магистраль,
Как разве только жизни в пору
Всё время рваться вверх и вдаль.
Чрез тысячи фантасмагорий,
И местности и времена,
Через преграды и подспорья
Несется к цели и она.
А цель ее в гостях и дома —
Всё пережить и всё пройти,
Как оживляют даль изломы
Мимоидущего пути.
Или вот пример из школьного курса "Зимняя дорога" А.С.Пушкина:
По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит.
У А.С.Пушкина есть немало и "обнаженной лирики".
Например, А.С.Пушкин, как бы сомневаясь, в стихотворении «Я вас любил» сообщает, что:
"Я вас любил: любовь еще, быть может,
в душе моей угасла не совсем..."
Но тут же заносчиво заявляет:
"...но пусть она вас больше не тревожит,
я не хочу печалить вас ничем,
я вас любил безмолвно, безнадежно!"
Или малоизвестное "обкуренное обнажение" у М.Цветаевой:
"В мыслях об ином, инаком,
И ненайденном, как клад,
Шаг за шагом, мак за маком —
Наркотой обезглавлен сад..."
Когда мы говорим об их «обнаженности», имеется в виду, что в момент чувственного восприятия нам не нужно ни метафор, ни особого лирического захлеба, ни "пятого угла" в стихотворении. Нам просто надо взять и зафиксировать в памяти "обнаженный" образ мысли поэта.
Лирическая поэзия — скорее искусство формы, чем содержания. Поэтому нам по — человечески понятно, что чем пышнее утраченные формы, тем глубже печать тоски от их утраты.
И всё было бы прелестно с абстрактной лирикой "обнаженной" формы, если бы она не заводила в реальные тупики. Из них не то что на большую дорогу не выйти — в них даже жить нельзя. Там можно только упереться лбом, как в крышку гроба, и тихо замереть... В известном фильме есть такой эпизод, когда героиня Умы Турман остается в кромешной тьме, в деревянном ящике, засыпанном сверху хорошо утоптанной землей.
Чем не аналогичный тупик? И можно только порадоваться, что у киногероини, в ее ковбойском сапоге, оказался припрятанный складной нож. В противном случае мы тоже имели бы, в конце концов, дело с «обнаженным стихотворением». В виде некролога.
Нам, жертвам эпохи гласности и перестройки, очень понятен эмоциональный всплеск Федора Тютчева, когда он от отчаяния и безысходности выходит на ближайшую большую дорогу. Таким тонким художественным приемом Тютчев как бы взывает к возмездию, костям и праху. Распалившись в своих поэтических фантазиях, он уже не хочет просто потереться "причинным местом" через фланельку брюк об этот призрак, если бы тот явился на мгновение. Он хочет его не просто нежно обнять, а грубо облапать.
Но — увы! Не может. Тютчев, так сильно любивший Елену Денисьеву и считавший себя косвенной причиной ее смерти (хотя она умерла не от любви, а от чахотки), почти через год после смерти идет по большой дороге и разговаривает с той, которая его так любила. И, вероятно, понимает, что сколько ни бубни себе под нос, сколько ни плачь, но прижаться к ней уже не сможет. Наверное, именно поэтому в этом стихотворении воздуха так мало, что, читая его, начинаешь задыхаться.
Крышка гроба давит на нас так сильно, что приступ клаустрофобии становится неизбежен. Но потом выясняется, что Тютчев после смерти возлюбленной прожил аж целых девять лет, хотя многие современники утверждали, что он был "до конца раздавлен". Согласитесь, девять лет — для полностью "раздавленного" — это слишком уж много...
Видимо, давило не на то место. Так, или иначе, но поэт невольно приоткрывает крышку собственного гроба. Чтобы не задохнуться. Таким спасительным образом Ф.И. Тютчев переступает и через свой поэтический сон, и через «обнаженные слезы» и через «вечереющую дорогу». И, заодно, через собственную мужскую вину. Потому, что до этой, хочется верить последней любви, у Тютчева в Мюнхене была любовь с Элеонорой Петерсон, урождённой графиней Ботмер, от которой он (пусть не при детях будет сказано) имел трех дочерей.
Тютчев был на четыре года моложе жены, к тому же у нее от первого брака было четверо детей. У Тютчева была любовь и с Эрнестиной Дёрнберг (урождённой мадам Пфеффель), порочную связь с которой Федор Иванович имел ещё будучи женатым на Элеоноре… Эх, молодо — зелено! Слюнки текут...Где вы годы мои молодые?
Первая жена Тютчева, крайне раздосадованная изменой супруга, пыталась даже покончить с собой. Сохранились воспоминания Эрнестины об одном бале в феврале 1833 года, на котором её первый муж "почувствовал себя нездоровым". Не желая мешать жене веселиться в компании любвеобильных ловеласов, барон Дёрнберг (от греха подальше) решил уехать домой один.
Уходя он обратился к молодому русскому, с которым разговаривала баронесса: «Поручаю вам мою жену». Представляете, кому он поручил свою жену? Это, конечно, была роковая ошибка: ведь этим русским оказался именно Ф.И.Тютчев. Разумеется, что поручение барона он воспринял буквально и любовная развязка, в очередном приступе лирической обнаженности чувств поэта, последовала "по-гусарски" неотвратимо.
С Еленой Денисьевой Федор Иванович жил самой настоящей семьей. Их трое детей, хоть и считались незаконнорожденными, носили фамилию Тютчевы. Одна семья в Москве, другая — в Петербурге, такое положение дел вполне устраивало Фёдора Ивановича. При этом Эрнестина искренне считала соперницу ничуть не более счастливой, чем она сама.
Связь её мужа с Лёлей приобрела оттенок светского скандала. При этом жестокие обвинения пали исключительно на Денисьеву. Перед ней навсегда закрылись двери тех домов, где прежде она была желанной гостьей. Отец от неё отрёкся.
Когда о романе Фёдора Ивановича и Эрнестины фон Дёрнберг начали судачить на светских вечеринках, законная жена — Элеонора Тютчева — предприняла попытку самоубийства. Правда, способ уйти из жизни был выбран довольно странный — женщина решила заколоть себя миниатюрным, почти игрушечным кинжалом от маскарадного костюма. Нанеся себе несколько ударов в грудь, она выскочила из дома на улицу, но, не пробежав и 300 шагов, упала на мостовую.
Практичной Эрнестине всё это показалось каким-то нелепым фарсом, однако Фёдор Иванович был уверен в серьёзности намерений жены. Как он рыдал у её кровати! Как клялся ни на минуту больше не оставлять её одну! Уже через несколько дней после случившегося Тютчев появился в доме Эрнестины и сказал, что их роман окончен и что он навсегда возвращается к жене. В ту минуту Эрнестине казалось, что она его ненавидит — неужели этот спектакль с игрушечным ножиком стоит дороже их любви?!
А если бы и она вдруг накинула на шею шёлковый шнурок? Что тогда? Однако шнурок так и не был пущен в дело, и чета Тютчевых во избежание скандала, связанного с неудачным самоубийством и нашумевшей любовной связью поэта, уехала в Петербург.
Характерно, что, как и Елена Денисьева от чахотки, барон Дёрнберг через несколько дней после того памятного бала, на котором он доверил свою жену Тютчеву, скоропостижно скончался от тифа, эпидемия которого внезапно охватила Мюнхен. Такая вот предыстория "лирической обнаженности".
Вскоре от чахотки умерла и 14-летняя дочь Тютчева и Денисьевой Елена, в тот же день скончался от этой болезни их младший сын, годовалый Николай. Лишь старший сын Фёдора Ивановича и Елены Александровны, Фёдор, надолго пережил своих родителей.
После смерти Лёли Тютчев сильно изменился, в нём уже не было прежней легкости и светского лоска. Всё чаще он просто сидел в кресле, погружённый в свои мысли. Каждый раз в такие минуты Эрнестине хотелось плакать от жалости к мужу. Хотя большей частью она все-таки испытывала радость от того, что соперница уже не угрожает её браку — Эрнестине было очень трудно простить былые обиды.
Последнее потрясение ждало Эрнестину Дёрнберг уже после смерти поэта. Тютчев скончался в 1873 году, чуть-чуть не дожив до 70-летия. Когда Эрнестина открыла его завещание, она была шокирована. Его пенсия, которая полагалась ей, как вдове, была завещана некой Гортензии Лапп, которую он вывез из Германии за три года до знакомства с Денисьевой. Гортензия родила ему двоих сыновей. Эрнестина Дёрнберг пережила мужа на 21 год и скончалась в 1894 году в возрасте 84 лет.
Такой вот "голяк". А вы говорите "Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!.." Что же, как говорится, такова у великих поэтов была личная «се ля ви», которая, в основном, состояла из "шерше ля фам"… Но ведь не зря сказано: «Пусть бросит в меня камень тот, кто сам не без греха».
«Обнаженным» стихотворением, умственными переживаниями, поэт пытается перерезать нитку вины и любви, эту веревку разлуки, связывающую его по рукам и ногам моральными обязательствами перед потомками. Обнаженной лирикой поэт пытается прервать мучительный разговор с возлюбленной, отпустить ее от себя. И пусть не полной грудью, но, все же, с облегчением вздохнуть...
Наконец, как и киногероиня, в страшных лирических муках "обнаженной" неотвратимости, в испепеляющем состоянии сакраментальной тоски по утраченным формам, поэт инстинктивно как бы нащупывает в голенище юфтевого сапога душеспасительную заточку, тот самый «нож — складничок» и, выходя на большую дорогу поэтических эмоций, его чувственно обнажает.
Потому, что, наконец, понимает, что нельзя жить в «обнаженном» стихотворении ни с "заточкой в сапоге", ни с камнем за пазухой. Да и вообще ни в каком стихотворении жить нельзя.