Здесь холодно. Обычно я люблю, когда прохладно, но здесь по-настоящему _холодно_. И понимание, что я виновата сама, не приносит тепла – даже злиться не на кого, а на себя как-то не хочется. И без этого слишком плохо.
Снег оседает на плечах, на ресницах. Из посиневших от холода губ вырываются клубочки пара – нос перестал дышать почти сразу, он вообще у меня плохо работает на холоде.
«Я докажу!» – сказала я вчера вечером друзьям, в изрядном подпитии, когда решила найти в нашем лесу каких-либо зверей, кроме бродячих собак. Меня пытались остановить, но в конце концов плюнули и заявили, что промерзну и сама вернусь, отправившись пить дальше, а я так обиделась, что на самом деле пошла… И кому я что доказала? Я уже не говорю о том, что уже после двух часов на холоде я протрезвела и поняла, что в нашем лесу уже давно всех зверей повытравливали охотники, а остальные забились куда-то совсем вглубь, прочь, от удушающей экологии города. Впрочем, примерно тогда же я и поняла, что заблудилась. Нет, можно было бы найти дорогу по следам, конечно, но когда я заходила снега почти не было, а уже когда зашла далеко – начался такой снегопад, какого у нас уже лет пять как не было, да к тому же поднялся ветер… а потом уже окончательно стемнело.
Я в который раз достала телефон, в надежде дозвониться и попросить о помощи, но он упорно показывал, что здесь связи нет. Вообще-то это всем известный факт, что в нашем лесу, не смотря на то, что он не в низине, да и от города недалеко, совершенно не ловит ничего… ни телефоны, ни радио. Мертвая зона…
– Мертвая… – пробормотала я себе под нос. Сейчас, правда, это слово больше напоминало мне не о проблемах со связью, а о могиле. Поморщившись от боли в горле, я решила оставить монологи на потом – я сорвала голос после первых трех часов, да ещё и застудилась на морозе, поэтому говорить было тяжело.
Я заставила себя сделать ещё несколько шагов, в итоге ухватившись за ствол берёзы, обхватывая её руками, как какая-нибудь Олёнушка, в ожидании красна молодца, и стараясь хотя бы устоять на ногах, чтобы пройти ещё немного. Минуты через три, мне все-таки пришлось заставить себя отлепиться от ствола и начать вновь передвигать непослушные ноги. Я бродила всю ночь, боясь замерзнуть, но, похоже, только углублялась в лес, хотя старалась идти в ту же сторону, откуда пришла.
«А говорят, что замерзать не больно…» – мелькнула мрачная мысль, когда я неудачно оступилась, и ногу свело болью… может от холода, а может от усталости, я уже плохо различала эти два чувства.
«Не могу… больше…» – пришла измученная мысль, когда я опускалась у какой-то елки. Говорят, если залезть под низко свисающие ветви, то можно согреться… но эта ель такими не отличалась.
Не смотря на то, что я устала, мысли шли ровно и как-то трезво – наверное, сказался мороз, не знаю…
«Зря я сорвала голос, может, если бы я покричала днем, я кого-то встретила бы… ладно, это уже не вернешь, главное сейчас сберечь силы…» – я перевела взгляд на пульсирующие болью ноги. По ощущениям они будто распухли, потому что столько боли в них просто не могло поместиться, но на вид они были такими же как всегда... Не особо длинными, довольно-таки тощими. Я впервые пожалела, что во мне всего лишь пятьдесят пять килограмм. Может, будь я потолще, мне было бы не так мучительно холодно.
Захотелось спать…
«Неужели это конец?» – испуганно, но как-то лениво подумала я… нет, вроде нет… руки ещё двигались, а, насколько я помнила, мозг и сердце застывают в последнюю очередь. Значит, просто слишком устала…
Я подтянула поближе ноги, обнимая их, сберегая крохи тепла. Страшно… я уже не верила, что выберусь, да и какое-то желание сражаться, биться, вылезать – таяло с каждой минутой. Наваливалась усталость, гудящая боль в ногах. Я почти не чувствовала пальцев, как на руках, так и на ногах. Даже ходить уже было сложно, не то, что попытаться что-то взять рукой. Иногда мне начинало казаться, что мои пальцы уже изо льда и если я нечаянно ударю ими о дерево – они расколются.
Я подняла глаза и посмотрела на небо. Рассвело… вообще-то, что-то видно стало уже пол часа назад, но сейчас солнце уже пробивалось сквозь ветки, подсвечивало снег, и лес казался каким-то сказочно-нереальным. Слишком прекрасным, чтобы существовать на самом деле. Мы часто называли этот лес просто «Сказкой», потому что здесь было по настоящему красиво. К сожалению, на самом деле, это была не сказка…
– Пожалуйста… помогите… – просипела я неизвестно кому, тихо шмыгнув носом – не почувствовав, а услышав это. Пришло ощущение собственной слабости и ничтожности – я ничего не могла, да и смерть меня какая-то дурацкая ждала – замерзнуть в лесу, забравшись в него спьяну.
Если в начале я ругала себя и клялась не брать больше в рот ни капли спиртного, то сейчас я все бы отдала за глоток чая с коньяком. Такого, в котором чая и коньяка в равных долях…
Я прикрыла глаза и откинулась на ствол ели, сложив руки на животе – сил встать уже не было, и я понимала это с какой-то спокойной обреченностью. Где-то раздался шелест сбрасывающей с ветвей снег ели. Внезапно я с усмешкой подумала, что должно быть похожа на какой-то странный памятник – сидящая у дерева, припорошенная снегом, тихая и неподвижная, а вокруг тишина и покой, светит солнце, радостно поют птицы. Наверное, это был бы памятник человеческой глупости…
Уже на границе сна я услышала отчетливый звук флейты. Красиво… я всегда очень любила флейту, хотела выучится играть, да с моими легкими это было совершенно невозможно. Разработать их после стольких болезней было, наверное, чем-то на грани фантастики. Вдруг я поняла, что флейта звучит не у меня во сне, а в реальности. Усилием воли я заставила себя вынырнуть из цепких лап дрёмы и прислушалась. Так и есть – кто-то играл на флейте, к тому же совершенно неподалеку.
– Эй…Ау!... – я попыталась крикнуть, но вышел только едва слышный хрип. Цепляясь никак не сгибающимися пальцами за ствол ели, я поднялась на ноги – откуда у меня взялись силы не знаю, наверное, эта музыка дала мне надежду на спасение, а ради этого можно было сделать последний, решающий рывок.
Переждав секундную слабость от быстрого подъема, я двинулась на звук. Я пыталась кричать, но сорванный голос не давал мне этого сделать, хотя прекратить попытки было страшно – вдруг неожиданный музыкант прекратит и уйдет? Наконец, я вышла на поляну.
Четыре белых волка вальяжно развалились вокруг поваленного, покрытого инеем дерева, а на нем сидел юноша с белыми растрепанными волосами. По бокам из волос выглядывали кончики длинных собачьих (или волчьих?...) ушей. На нем был то ли балахон, то ли странный белый плащ с мехом по воротнику прилегающий к телу и слегка сползший с обнаженных ног. В руках он держал странного вида, причудливую флейту – она была скорее похожа на кривую палочку, я не понимала, как оттуда появляется звук, впрочем, и его нахождение в этом лесу было достаточно сомнительным для здравомыслящего человека. Прикрыв глаза, наверное, чтобы ничто не мешало ему, он вдохновенно играл…
Я могла засомневаться в своем рассудке, я могла списать это галлюцинациям от усталость, я могла подумать, что это чудо, а он – ангел… но я просто стояла, смотрела, и едва заметно улыбалась, завороженная открывшейся картиной.
Доиграв, юноша протянул флейту одному из волков, что взял её в пасть и положил в снег между лапами, охраняя как ценность. Незнакомец поднялся и улыбнулся мне, махнув припорошенными снегом ресницами. Глаза у него были не серыми, как я ожидала увидеть, а темно-карими. Волчьими.
Он подошел и протянул мне руку, осторожно, будто я могла испугаться и убежать. Я, так же медленно, боясь что когда я прикоснусь к нему он исчезнет, вложила свою ладонь в его. Перчаток я не брала, поэтому пальцы были уже синими, я горько подумала, что они почти наверняка отморожены, и мне предстоит пережить мучительные дни шелушащийся кожи, а возможно, этим мне было не обойтись и пальцы были уже потеряны для меня. Он аккуратно сжал мою ладонь. Его рука оказалась такой теплой, что я не смогла ему не поверить… потому что говорят, что у смерти холодные руки.
***
Она вышла из леса ещё через три дня, когда её друзья уже сбились с ног и успели даже позвонить её родителям в Воронеж, спросить, не приезжала ли к ним Татьяна, а то «что-то найти её никак не можем, может вас проведать решила». Она ничего не рассказала друзьям. Не объяснила, где была, не рассказала, что за странную флейту принесла с собой и так и не открыла главную тайну – даже родителям – от кого у неё родился очаровательный ребёнок с теплыми, карими, глазами.