Папа музыкантом не был и поэтому музыку очень любил. В отличие от Никколо Паганини папина шестилетняя дочка, как и все нормальные дети в свои юные годы, не испытывала особой страсти к самостоятельным занятиям со скрипкой за счёт детских забав во дворе. Поэтому отец строго по расписанию заставлял ребенка играть на скрипке ненавистные гаммы даже на каникулах, когда никто из учеников к инструменту не прикасался.
После каникул папа привел дочку в музыкальную школу на контрольный урок. Педагог, престарелый скрипач-виртуоз, и, одновременно, тонкий знаток детской психологии, как бы между прочим, вежливо интересуется:
— Расскажи-ка, детка, как ты работала на каникулах?
— По три часа в день! — опередил ответ папа, стараясь избежать упреков педагога за не подготовленный должным образом урок.
— Таак-с, значит, по три часа? А может часа по три? — сомневается учитель, давая понять, что не очень-то доверяет родительским показаниям.
— На каникулах дети если и играют по три часа в день, то только в куклы! — намекает учитель.
— Ну, что ж, давайте, поиграем, — предложил он, настроив скрипку. Юная ученица взяла скрипку в руки, проверила правильность постановки ног, туловища, плеч, подбородка, кистей рук. Потом уверенно воспроизвела контрольное "ля" и начала бодро играть что-то очень веселое. Но не домашнее задание "Штрих мартеле", а детскую песенку "Мишка с куклой", которую разучила самостоятельно потому, что эта веселая песенка ей просто понравилась.
Педагог на этот раз, словно задумавшись о чем-то, слушал молча. Казалось, что он и не слушал вовсе, а только смотрел. Потом внезапно почему-то нахмурился и откинувшись на спинку кресла уставился в потолок поглаживая небритый подбородок. Словно там, на потолке, искал ответ на главный вопрос всей своей жизни. Взволнованный папа тоже на всякий случай посмотрел в потолок, но ничего особенного там не обнаружил. Прослушав фрагмент, учитель, не отрывая глаз от скрипки, тихо прошептал папе:
— Вы только посмотрите на её указательный палец! Он как бы сам по себе отрывается от смычка!
— Ну, вот! - подумал папа.— Я так и знал! Опять что-то не так!
— А что за кисть пррравой руки — это пррросто неверрроятно! — от волнения начиная картавить, распалился маэстро.
— Ещё бы! — с досадой подумал папа. Это всё мама виновата. Не надо было совать ребёнку конфетку в руку, занятую смычком. И охать, что ребенку давно пора обедать, а не пиликать весь день на скрипке.
— А подбородок как поставлен! — продолжал докучать замечаниями педагог. — А этот не по-детски величавый, гордый взгляд? Где такое увидишь?!
— Понятно, "какое" — продолжал отчаиваться папа. Вот результаты того, что мама с дочкой мультики во время домашних занятий смотрели.
— А может "Штрих мартеле" попробуем ? — попытался спасти положение папа.
— Какой там ещё «Штрих мартеле», тут и без всяких там легато, деташе, стаккато, спиккато и сотийе такая трель, вибрато, сальтандо и тремоло получается, что с ума сойти можно! — продолжил эмоциональный террор "наставник".
— Нет, решено! Вернемся домой, накажу непослушное дитя, заставлю гаммы перед сном играть, вместо сказок про Бармалея. Красней тут от стыда за невыученные уроки...Нечего сказать, мамина работа, — рассуждал про себя огорченный папаша.
Тем временем учитель поднялся из кресла, отошёл к окну и, сложив руки на груди, оценивающим взглядом эксперта вынес свой окончательный вердикт:
— А что за осанка — вы только поглядите!
— Бес меня попутал с этой скрипкой! — совсем скис от отчаяния папа, едва сдерживаясь от смущения и неловкости. Уйдя в глухую оборону, он уже был готов на все — даже взять в руки не то что скрипичный, а разводной ключ...
— Вот бы нашу мамочку сюда, пусть бы посмотрела на свою работу. Поиграй, доченька,— говорит,— стоя на стульчике, пока папа не видит...Вот осанка и вышла боком.
— Нет, ну каково, однако! — продолжал допекать бедного папу старый зануда. Не исключено, что в прошлой жизни, в эпоху средневековья, он работал не музыкантом, а инквизитором.
— Ишь, как струнами души на нервах играет! — обиделся папа. Нервы у него окончательно сдали и он, понимая, что за добровольное признание меньше дадут, решил во всем сознаться. И подробно рассказал "инквизитору", как оно было на самом деле: и про мамины конфеты, и про мультики, и про «художественную самодеятельность», и про странные упражнения игры на скрипке — то стоя на стуле как на подиуме, то сидя на нем вразвалку. И пообещал принять строгие меры.
— Только попробуйте! — воскликнул учитель, приняв агрессивную позу Пушкина в момент вызова Дантеса на дуэль. И с восторгом добавил, что о такой ученице ему не приходилось даже мечтать! Девочка — просто клад, подарок судьбы педагогу на склоне лет! Я буду её рекомендовать в спецшколу для особо одарённых детей! — торжественно заявил он. При этом скупая мужская слеза предательски выскользнула из левого глаза маэстро. Правый глаз, как и положено в таких случаях, продолжал соблюдать педагогическую бдительность.
— Ну и ну! — изумился папа. То критикует почём зря, то рыдать от умиления начинает... Сложное, все-таки, это дело — искусство! И прекрасное, как сама жизнь...
Пережив эмоциональное потрясение, папа невольно задумался о высоком. Муштра, оказывается, — добрейшая подруга гениальности. Распрощавшись после урока с растроганным в чувствах маэстро, папа почему-то вспомнил о том, что энергетическое единство ауры матери и дочки неразделимо. Это - на всю жизнь. Причем это единство особого, женского рода. Мама и дочь, музыка и муштра, скрипка и любовь — слова исключительно женского рода. А такие несовместные слова — гений и злодейство почему-то мужского рода. Наверное, это не случайно. Ведь женское дело мужским родом не назовут.
Но какие бы сказки про добрую детскую Музу папе потом не рассказывали, он из детских уроков музыки извлёк и свой педагогический урок — звуки музыки в мелодии детской души не должны звучать из-под палки.