На крыльце старого деревенского дома стоял рыжеволосый мальчик лет пяти и, запрокинув голову, смотрел в небо. В руках он держал потрепанную кроличью шапку и рукавицы. Ветер шевелил непослушные пряди волос на голове ребёнка, отчего казалось, что это и не волосы вовсе, а языки пламени маленького костра. За огненно-рыжий цвет волос деревенские мальчишки прозвали мальчика Огоньком, и редко кто вспоминал о его настоящем имени, данном при рождении. А имя у него было сказочное, что ни на есть русское. Иваном нарекли родители сына. И жил этот Иван, сын русский, с дедом Матвеем и бабушкой Настёной в большом пятистенном доме на краю деревни, как в лесном санатории. Никакие хвори к нему не цеплялись, был он здоров и весел. Не то, что в городе, где вирусов видимо-невидимо, и каждый микроб норовит укусить маленького и беззащитного Ваню.
– Пусть до школы оздоравливается в деревне, – предложил дед Матвей. На том и порешили. Поэтому уже второй год живёт Ваня в деревне и родителей видит по праздникам. Но он не испытывает тоски по городской жизни, в деревне у него больше свободы, и деревенские ребятишки добрее городских ребят, зря не обижают и не лезут в драку без причины. Дед Матвей разрешает ему помогать по хозяйству и никогда не ругается, если у Вани что-то не получается. Сегодня они решили поправить покосившуюся поленицу дров. Дед Матвей уже разобрал часть поленицы, чтобы уложить её заново, а Ваня застыл на крыльце, как вкопанный, и с неба глаз не сводит.
– Деда, посмотри, какой воздушный трамвай плывёт по небу, – прокричал мальчик, не опуская головы. Дед взглянул на небо и увидел длинное полосатое облако, похожее на трамвай.
– Почему воздушный? – удивился дед.
– Говорят же, речной трамвай, если трамвай ходит по воде, или просто трамвай, если он едет по рельсам. Почему же нельзя говорить воздушный трамвай, если он плывёт по воздуху? – с надеждой спросил внук и бросил взгляд на деда.
– Почему же нельзя? Я думаю, что можно, – разрешил дед, и Ваня благодарно улыбнулся в ответ.
Дед Матвей усмехнулся в седые усы и покачал головой. Ваня ещё раз взглянул на облако, повздыхал немного, потом надел шапку и пошел к деду помогать укладывать дрова в поленицу.
– А когда он остановится? – спросил внук у деда, и тот, не раздумывая, ответил:
– Скоро. Когда ветер стихнет, тогда и остановится твой воздушный трамвай. – Едва старый и малый закончили работу, как ветер стих.
– Ура! – обрадовался Ваня и потянул деда за рукав. – Посмотри, деда, как пассажиры выходят из воздушного трамвая.
Дед запрокинул голову и две хрупкие снежинки уселись ему на нос. Мальчик засмеялся и снял рукавицу. Холодные белые мухи присели к нему на ладонь и заплакали.
– Деда, почему снег плачет? – спросил мальчик, шмыгая носом и протягивая деду худенькую ручку, где между линией жизни и линией сердца на ладони лежала капелька воды.
– От радости, – ответил дед Матвей.
– От радости смеются, а не плачут, – возразил Ваня.
– Это когда радости мало, а когда её много, то она не вмещается в человеке и выплёскивается из глаз наружу, – пояснил дед. Ваня подумал немного и сказал:
– Когда мне больно и я плачу, это значит, что боль от меня убегает через глаза. Правда, деда? – дед Матвей кашлянул два раза и кивнул головой.
– Твоя, правда, Ванятка! – проговорил он, стряхивая снег с меховой курточки внука. Скрипнула дверь. На крыльцо вышла бабушка Настёна и позвала деда Матвея и Ваню обедать.
– Не задерживайтесь, щи простынут! – наказала она и вернулась в дом.
После сытного обеда Ваня немного поклевал носом, сидя в кресле перед телевизором, и уснул. Он не слышал, как дед Матвей отнес его в спальню, а бабушка Настёна раздела и уложила в кровать. Ване снился необычный сон. Сон был хороший и вкусный, мальчик улыбался во сне и причмокивал губами.
– Интересно, что ему снится? – спросила бабушка Настёна у деда Матвея.
– Воздушный трамвай, – ответил тот, залезая на теплую лежанку.
– Почему трамвай воздушный? – удивилась бабушка.
– Спросишь у Ванятки, когда проснётся. Он объяснит, – проговорил дед, зевая.
А Ванятка в это время стоял на крыльце, одетый, как сказочный принц. Воздушный трамвай висел над домом. Снизу казалось, что он, как умелый всадник, оседлал крышу и только ждёт команды, чтобы пуститься вскачь.
– Поехали! – крикнул Ваня, и трамвай сдвинулся с места. Он опустился с крыши на землю и услужливо распахнул широкую дверь перед мальчиком. Ваня зашел внутрь и увидел много белокожих мальчиков и девочек в белых одеждах. На мальчиках были надеты широкие штанишки и курточки с помпонами, а на девочках – короткие платьица с пышными юбочками, украшенными серебряной тесьмой. На головах у детей красовались маленькие короны, усыпанные блёстками.
– Вот бы мне такую корону, – подумал Ваня, и тотчас самый высокий по росту мальчик подошёл к нему и протянул сверкающую корону. Она была больше по размеру, чем короны у девочек, но меньше, чем короны у мальчиков.
– Вы – гость, – ответил белокожий мальчик на немой вопрос Вани о размере короны и поклонился гостю в пояс.
– Меня зовут Ваней, а вас? – спросил Огонёк у мальчика, но тот ничего не ответил.
– Подумаешь, гордый какой, даже знакомиться не хочет, – обиделся Ваня и отвернулся от белокожего мальчика. Он наткнулся взглядом на маленькую пухленькую девочку и улыбнулся ей, очень уж она была потешная в новогоднем костюме снежинки.
– Вас зовут Снежинкой? – обратился Ваня к девочке. Та кокетливо улыбнулась в ответ и проворковала: – Да. А как вы догадались? – Ваня хотел сказать ей, что догадаться было нетрудно, так как она, как две капли воды, была похожа на снежинку, но передумал. Обманывать не хорошо. Стоящая перед ним, девочка была похожа не на ажурную лёгкую снежинку, а на соседку Тоньку, живущую в доме напротив. Она первая стала называть Ваню Огоньком, а затем и остальные ребята подхватили кличку.
– Огонёк, да Огонёк! – только и слышно было со всех сторон. Сначала Ваня обижался на Тоньку за прозвище, но потом привык, и ему даже понравилось новое имя. Уж лучше быть Огоньком, чем Санькой Криворуким или Петькой Заморышем.
– Тоньша, это ты что ли? – спросил он у девочки, но та промолчала и в знак протеста даже отвернулась от него. Ваня обнял девочку за плечи
и развернул к себе лицом. Лицо у белокожей незнакомки было грустное, огромные синие глаза сверкали на нём, как два сапфира.
– А может быть, я ошибся, и это вовсе не Тонька? – подумал Ваня, глядя на дрогнувшие губы девочки.
– Я – не Тонька! – ответила та и почему-то вздохнула, словно пожалела неизвестную ей Тоньку, на которую волей судеб была так похожа.
– Снежинка, так Снежинка, – согласился Ваня, не умевший долго злиться и обижаться по пустякам. Как ни странно, но это свойство его характера не вызывало симпатии у деда Матвея. Однажды мальчик услышал, как дед Матвей сказал бабке Настёне, что внук у них – мягкотелый и размазня, за себя постоять не может и сдачи обидчикам не даёт.
– Ничего – израстет, – ответила та, – Забыл что ли, какой Петюня в детстве был добрый и ласковый?
Петюня – это Ванин отец, работающий в городе менеджером. Деду Матвею слово менеджер не нравится, и он называет сына миниинженером. А Ване – наоборот: слово менеджер нравится больше, чем какой-то инженер, пусть даже и мини. И соседка Тонька тоже считает, что менеджер звучит загадочнее, чем укороченный инженер. Она даже песню сочинила про менеджера. Песня была простая, в духе времени.
– Мене-мене-мене-джер, джера-мене, – пела Тонька, изображая из себя индианку, а Ваня скакал вокруг неё и подпевал во весь голос:
– «Джера-мене, джера мене.»
– Проказники, – с улыбкой говорила бабушка Настёна и шутливо грозила детям кривым пальцем. Дед Матвей хмурил брови и молчал. Ему этот «Джера-мене», как железом по стеклу, но он решил не обращать внимания на детские шалости. Тонька интуитивно почувствовала неприязнь деда Матвея к своей песенке и старалась не петь её в его присутствии.
– Джера-мене, – вдруг произнес Ваня и посмотрел на Снежинку. Девочка с удивлением посмотрела на гостя.
– Я не понимаю, о чём вы говорите. Этот язык мне незнаком. Что означают ваши слова? – обратилась она с вопросом к Ване. Мальчик смутился и прошептал еле слышно: – Ничего такого. Просто у нас с Тонькой игра такая, белибердой называется.
– А ... – протянула она. – Это, должно быть, очень интересно.
– Не знаю, – честно признался Ваня. Он никогда не думал об интересе, он просто занимался тем, что ему нравилось.
– Так это и есть интерес, когда нравится, – заметила Снежинка и улыбнулась Ване.
Он посмотрел на её лучезарную улыбку и попытался улыбнуться в ответ, но у него ничего не получилось. Губы не раздвигались, словно склеенные.
– Чудеса! – подумал мальчик, глядя на сверкающую улыбку Снежинки. Вдруг улыбка превратилась в белокрылую бабочку и вспорхнула с пухлых губ девочки. Покружив над головой Снежинки, она подлетела к мальчику. Ваня поймал её на лету и поднёс к губам, и тотчас же его губы раздвинулись, и лучезарная улыбка осветила круглое с веснушками лицо мальчика.
– Вот оно что! – воскликнул Ваня и потрогал улыбку пальцем.
Она испугалась и улетела, а губы у Вани снова склеились. Разговаривать можно, а улыбаться и смеяться - ни-ни. Мальчику стало грустно. Он нахмурил лоб и с укором взглянул на Снежинку. Девочка взяла его за руку и молча повела по длинному узкому коридору в конец вагона, где их ждали два мягких кресла. Ваня сел у окна и осмотрелся. Он увидел, как мальчик, подаривший ему корону, оторвал от платья девочки, сидевшей с ним рядом, большой белый помпон и выбросил его в окно. Вслед за ним и другие мальчики проделали то же самое. Ваня хотел возмутиться и сказать, что нельзя обижать девочек. Но вдруг с удивлением заметил, что девочки не обиделись и не заплакали. Они пропели хором: «Вива-виви-виво!» и весело защебетали. Тогда Ваня сам обиделся на странных девчонок и, отвернувшись от всех, стал смотреть в окно. Белые помпоны летели за воздушным трамваем и на лету делились на части. Ваня досчитал до десяти и сбился со счета.
Когда деление закончилось, вокруг воздушного трамвая кружилось много-много снежинок. Сколько их было, мальчик сосчитать не смог, так как дед Матвей научил его считать только до двадцати.
– Их здесь, наверное, целый миллион, – подумал Ваня, глядя на пляску снежинок.
В его представлении миллион – это самое большое число, какое может быть на свете. Он вдруг вспомнил Тоньку и её разговор о миллионерах. Так Тонька называла людей, у которых было так много денег, что и сосчитать нельзя.
– Она бы их сосчитала, – сказал Ваня и бросил взгляд на Тонькиного двойника. Но девчонка не поддержала разговор. Она посмотрела на мальчика с сожалением и глубоко вздохнула.
– Тонька бы их всех миллионершами назвала, – произнес вслух Ваня, глядя на странных девчонок в разорванных платьях.
– Тоньку бы сюда, – с тоской произнёс мальчик и с силой дернул за самый большой помпон, пришитый к платью Снежинки.
– Крак, – послышался треск оборванной нити. Ваня открыл окно и выбросил помпон.
– Спасибо, – сказала Снежинка и сразу же повеселела. Глаза у неё засверкали синими огоньками, а на круглых щеках появились ямочки.
– Странная ты, Снежинка, – заметил Ваня.
– Почему? – удивилась девочка.
– Если бы я Тоньке такую прореху на платье сделал, получил бы оплеуху. А ты ещё спасибо говоришь, – ответил мальчик и посмотрел на платье Снежинки. Никакой дыры на платье не было. Ваня протёр глаза и потрогал платье рукой. Ткань была мягкой на ощупь, только на месте оторванного помпона прощупывался маленький бугорок.
– Что это? – спросил он у Снежинки, показывая пальцем на растущий бугорок.
– Это рождается новый помпон, – ответила девочка и погладила холодными пальчиками место рождения помпона.
Продолжение следует.