Катюша боялась этого слова. Это был грех – грех, о котором было страшно думать, и от мыслей о котором было как-то сладковато-ужасно внутри живота.
Про слово ей напомнил Вик. Он сидел напротив нее в офисе и, когда рядом никого не было, разговаривал разные разговоры. От разговоров было жутковато и неприятно, но потом, через некоторое время, хотелось еще.
Разговоры были все о греховном – о том, о чем, как говорила мама, можно думать только после свадьбы, а разговаривать нельзя вообще. Однако Вик говорил об этом совершенно свободно, чем повергал Катюшу в трепет.
Сама она готова была говорить только о свадьбе, которая еще даже не светила в отдалении, ибо второй необходимой половины этой священной процедуры не было и в помине, но которая представлялась ей как наяву. И даже снилось - все так, как говорила мама: сначала робкие ухаживания с цветами, стихи при свете луны, затем скромный поцелуй в щечку, другой, третий… и вот уже она идет под свадебный марш в белоснежном платье, а вокруг цветы, цветы… Вик смеялся над этими мечтаниями и предлагал ей такое, отчего ее бросало в жар и пропадал дар речи.
К счастью – или сожалению – в офисе она бывала недолго, два-три часа после института. Однако и этого хватало – к вечеру народу становилось мало, поэтому они с Виком болтали без умолку. Пару раз он даже брал ее за руку – но это были совсем не те робкие прикосновения, о которых она мечтала, а требовательные и какие-то взрослые. От этих прикосновений она не могла спокойно говорить и думать, и только глупо хихикала. Вик говорил ей откровенные гадости и рассказывал еще большие гадости из собственной жизни, но она, вопреки ожиданиям, не проваливалась со стыда на месте, а лишь пунцовела и хотела еще.
Именно Вик и спросил ее, гладит ли она себя там. Само собой, она про это слышала – из книжек и по телевизору. Как-то раз об этом говорили подруги, но в тот раз она заткнула уши и не стала слушать. Это был грех – еще больший, чем все остальное, это была просто примитивная бесчувственная похоть, которой нельзя было предаваться даже после свадьбы. Ей казалось, что люди, которые этим занимаются – уже не люди, а просто животные. Она хотела высказать батюшке это на исповеди, но у нее не повернулся язык – и постепенно она себя убедила в том, что этого просто не существует. И вот ее об этом спрашивает мужчина – нагло глядя в глаза и ни капли не смущаясь.
В первый раз она убежала, во второй – просто сказала "нет". На третий раз он сказал ей:
- Зря. Это же так просто. И приятно. Просто кладешь пальчик и гладишь…
При этом он так смотрел ей в глаза, что ее пробило всю, до самых пяток. Она не нашлась что ответить, рано собралась домой и до самого порога повторяла про себя его слова. "Это так просто..." Ей это не казалось просто – она боялась даже прикоснуться к себе там, а неизбежные еще со школы осмотры гинеколога каждый раз заканчивались глубокой истерикой в объятьях мамы.
Мамы дома не было, она дежурила. Ее дежурства стали все более частыми – она ссылалась на отпуска, необходимость подменять других врачей и какой-то загадочный диссер. Катюша скучала, но не протестовала.
Она нашла в холодильнике чашку с клубникой, забралась с ногами в кресло, включила телевизор и постаралась отвлечься от мыслей. Клубника как-то быстро закончилась, на экране не было ничего интересного – а мысли из головы так и не выходили. Вместе с голосом Вика.
"Позвонить ему, что ли – наверняка еще в офисе торчит", - неожиданно для себя подумала она. И испугалась своего желания.
Вместо Вика она позвонила маме, мило поболтала с ней и совсем уже собралась пойти погулять, как начался дождь. Именно дождь она потом и винила в том, что произошло.
Катюша решила залезть в душ. Вода всегда смывала с нее не только всю грязь, но и все обиды, сомнения и дурные мысли. Вот и сейчас – из головы разом все улетучилось, на душе стало легко и приятно. Она водила руками по своему телу, крутясь под горячими струями, и вдруг случайно задела там…
"Это же так просто...", - вспомнила она и хотела отдернуть руку, но вместо этого начала медленно водить пальцем вверх-вниз. Действительно, было приятно – примерно так же приятно бывало, когда мама расчесывала ей волосы. Правда, было это в последний раз очень давно...
"Еще секундочку, и все", - сказала она себе и все равно продолжала. Ей почему-то не было стыдно, наоборот – приятные ощущения нарастали, она поймала себя на том, что судорожно дышит, как после стометровки. Она собрала всю свою волю, чтобы прекратить делать это – и тут почувствовала, как внутри нее зреет что-то совершенно необычное, то, чего она тут же смертельно испугалась. Она поняла, что это – та грань, которая сделает ее другим человеком, превратит маленькую девочку во взрослую девушку, обуреваемую низменными страстями...
Она даже убрала руку и собиралась вылезти из ванны, но томительное ощущение внутри заставило ее остановиться. Ей снова захотелось пережить то блаженное состояние, в котором она только что пребывала. Секунду поколебавшись, она снова встала под душ и положила руку на прежнее место. Блаженство вернулось сразу, стоило ей пошевелить пальцем – и где-то там, внутри живота, начал возникать вулкан. Она уже не отдавала себе отчет в происходящем – наверное, если бы сейчас вошла мама, она все равно не смогла бы остановиться. Она находилась где-то рядом с взрывом, и чувствовала, что это затягивается. В мозгу ее возникло запретное слово – она как будто перешагнула через грань и сначала подумала его, а потом произнесла вслух:
- Оргазм.
И в тот же миг вулкан взорвался. Ее охватила такая буря чувств, что она едва не потеряла сознание. Она понимала, что корчится в судорогах на дне ванны, но ничего не могла с собой сделать. Наконец она застыла. Блаженство уходило медленно, ей уже не хотелось продлить его, наоборот – сладкая истома неудержимо влекла ее лечь в чистую постель.
Она даже не стала одеваться – все равно дома никого не было, а плотно закрытые шторы не позволяли любопытным взорам проникнуть внутрь. Думать о произошедшем не хотелось – она просто выключила эти мысли.
Улегшись в постель, Катюша немного почитала, но голова ее была где-то далеко. Наконец она отложила книгу, легла на спину и стала думать о хорошем. Обычно в это время она мечтала о замужестве, скамейке в саду под луной и стихах. Но сейчас, как-то само собой, думалось о чем-то совсем другом – как она наткнулась в темном подъезде на пыхтящую парочку и с удивлением узнала в девушке свою одноклассницу, как на выпускном вечере ее прижал в темном углу парень из соседнего класса и измял ей всю кофточку, и ей было одновременно и противно, и тягостно-сладко... Катюша осознала, что рука опять тянется к тому месту – она сначала отдернула ее, а потом сказала себе то самое слово...
- Оргазм.
На этот раз все получилось быстрее и сильнее. А может быть, ей показалось. Но она очнулась от того, что посуда в соседней комнате зазвенела от ее истошного крика – а сама она чуть не упала с кровати...
Утром Катюша не пошла в институт. Вернее, она по-честному собиралась – и даже почти встала, вернее, даже совсем встала, но потом прилегла опять на минутку, проспала полчаса лишних, а когда снова проснулась – как-то сама собой захотела испытать вчерашние чувства.
То ли спросонки, то ли еще почему, но на этот раз все было очень долго – хотя ощущения оттого были не менее приятными, хотя почему-то не такими глубокими, как вчера. Она даже немного испугалась – вдруг это навсегда, и ей больше никогда не испытать такого, от чего кричат во все горло...
Повалявшись еще, Катюша вспомнила наконец про институт и маму. Времени было почти полдень, начинать в это время собираться на учебу не было никакого смысла, однако врать маме не хотелось – это был большой грех.
К приходу мамы Катюша выработала правильную, с ее точки зрения, причину для пропуска занятий. Она сочла, что произошедшее с ней сродни болезни, а потому сослаться на то, что она приболела, было совершенно естественно. Кстати, болезнь была отличной причиной не идти и на работу тоже – она опасалась, что Вик догадается обо всем по ее виду.
Размышляя об этом, она подумала, что при маме не сможет делать это, и решила попробовать еще разок.
Правда, Катюша в самом начале почувствовала какую-то болезненность и даже немного испугалась, но потом, изогнувшись и посмотрев на это место внимательно, поняла, что просто натерла нежную кожу. С потертостями она боролась просто – спасительный увлажняющий бальзам снимал все неприятные ощущения в течение пары часов. Сейчас она тоже выдавила из тюбика крем и стала втирать его в кожу. И даже охнула, осознав, насколько это приятнее, чем просто рукой.
Крем втерся до конца. О нем не было даже воспоминаний – а сама Катюша кричала на всю квартиру от мгновенно подкатившего блаженства и дергалась всем телом, крепко зажав свою ладонь бедрами. Немного придя в себя, она поняла, что лежит голая, в кресле, в совершенно бесстыдной позе – и быстренько вскочила, поняв, что сейчас придет мама.
Мама задержалась и была задумчива. Она даже не обратила внимание на лихорадочный блеск в глазах дочки – чему Катюша, в общем-то, даже была рада, хотя это было чуточку обидно. Они поужинали, и мама, уставшая после дежурства, пошла спать.
А Катюша, как всегда по вечерам, пошла в душ. Впрочем, не как всегда – на этот раз у нее была тайна. Единственное, чего она опасалась – это разбудить своим криком маму, и сдерживалась как могла, но в последний момент все-таки не выдержала и утробно завыла сквозь крепко сжатые губы.
К счастью, мама спала крепко. И рано утром ушла на работу, по привычке толкнув Катюшу – которая и не подумала идти в институт. Она нежилась в постели так долго, что успела проголодаться – и сделала это еще четыре раза, каждый раз произнося, все громче и громче, заветное слово – оргазм.
Наконец Катюша заснула, утомленная непрерывными упражнениями. Она свернулась калачиком у себя на кровати, и ей приснился Вик, нежно обнимающий ее за талию. Вик становился все настойчивее, она, как всегда, глупо хихикала и думала о том, что будет дальше...
Вдруг Вик с силой схватил ее там. Его пальцы, которые только что были такими нежными, вдруг стали жесткими, как металл – он оскалил рот, и Катюша с ужасом увидела желтые от курения клыки. Она попыталась отпрянуть – но он крепко держал, и его пальцы, казалось, проникали все глубже внутрь нее... Ей стало больно, она еще раз взглянула в оскал его лица, закричала от ужаса... и проснулась.
Уже вечерело. Она замерзла – в приоткрытое окно свистел сквозняк, ее кожа покрылась пупырышками. На душе почему-то было тошно.
Катюша услышала какой-то звук. Судя по всему, это был голос мамы. Странно, она редко приводила домой гостей. Еще более странно, что она не разбудила ее.
Катюша встала, потянулась. Внизу все болело – она вспомнила сон, схватилась там рукой, уже привычно. Было ощущение, что там большой синяк. Она захотела посмотреть – но сообразила, что может зайти мама и застать ее за таким странным занятием.
Внутри было мерзко. Примерно так было в детстве, когда она врала или воровала что-нибудь у двоюродной сестры. Катюша вдруг подумала, что то, что она делала три дня подряд – страшный грех, который ей теперь не замолить никакими молитвами. И самое лучшее, что она должна сделать – это рассказать обо всем маме, иначе ее наверняка ждет жуткая кара...
Катюша почувствовала зуд в ладонях. Рефлекторно почесалась, потом поднесла их к глазам. И замерла от ужаса – сквозь кожу ладоней явственно пробивалась отвратительная бурая шерсть.
Катюша взвизгнула и закрыла глаза. Посидела, открыла и снова посмотрела на ладони. Шерсть не исчезла – наоборот, стала, кажется, еще гуще. Катюша попробовала успокоиться – но единственное, что ей пришло в голову после желания заорать от ужаса на всю квартиру, было помчаться сломя голову в ванну и сбрить гадкую шерсть.
Она вскочила, сделала два шага. Как обычно, глянула в зеркало. И, остолбенев, осталась стоять против него, вытаращив глаза на отражение.
В зеркале была не она. Вернее, это была она, Катюша – но совсем не такая. Лет на двадцать старше, с каким-то ужасным макияжем на лице, с редкими крашеными волосами... запавшие глаза источали похоть, синие прожилки на носу выдавали пристрастие к крепким напиткам. Но главное... Катюша вздрогнула и схватилась за сердце – из волос на макушке явственно торчали аккуратные рожки.
Катюша истошно заорала и, едва не упав, вылетела за дверь. Она ворвалась в комнату мамы, вырвав с корнем крючок, на который была закрыта дверь, так и не прекращая истошно кричать. При виде мамы она застыла – та сидела на кровати с каким-то мужчиной. Мама была в расстегнутом халате, из-под которого выглядывала грудь и бледный живот. Волосы ее были всклокочены.
Увидев Катюшу, она попыталась запахнуть халатик, но рука мужчины никак не давала ей это сделать. Впрочем, в следующий момент она забыла про халатик. Катюша рухнула перед ней – и мужчиной – на колени и стала биться головой об пол, бессвязно бормоча что-то про шерсть, рога и, к ужасу мамы, про оргазм... Она металась перед двумя взрослыми людьми, оттягивая резинку шортов и тыкая пальцем туда, откуда к ней приходило блаженство, потом ворошила волосы на голове, крича про рога, и совала матери в лицо свои ладони, умоляя ее спасти... Наконец она рухнула на спину, схватилась обеими руками за промежность и начала биться в судорогах очередного оргазма.
Спустя час Катюшу увезли в больницу. Седой доктор напоследок сказал загадочную фразу по латыни и укоризненно покачал головой неизвестно кому. Катюшина мама, стоя у окна, в растерянности проводила взглядом уезжающую неотложку и подумала, что неплохо было бы выпить валерьянки, а то и коньяку. Забытый всеми, в ее комнате корчился от смеха ее очередной любовник...