Вновь занавеской сумерек, как обычно, спустился вечер. Нет необычно. Сегодня к Нему зашел Другой.
- Давно не был, - с ухмылкой нерадушного хозяина выдавил Он дежурное приветствие, заменявшее «здрасте».
- А, что… Хочешь сказать не ждал? Ха. А то я тебя не знаю. По глазам вижу - скучал. Ладно, давай уж, пускай, нечего в дверях топтаться. Другой привычно с наглым спокойствием давно уже и так вошел без Его разрешения. Последняя фраза уже донеслась откуда-то из-за спины.
Он с обреченностью жертвы потащился внутрь, ориентируясь лишь на эхо от слов Другого – было темно и… тоскливо.
- Ну что, нытик, повеселимся? – с только ему присущим дружеским хамством предложил Другой.
- Почему нытик? – немного раздраженно произнес Он. В Его голове пронеслась мысль: «А ведь он прав. Но откуда он мог видеть? Ведь здесь темно». Но Он точно знал это ненавистное для Него состояние тяжести, которое почему-то давило не снаружи, а откуда-то изнутри. Оттуда из груди вверх. Трудно было дышать – как будто наелся всухомятку. Можно подавиться и к глазам подступают слезы.
- Ты где застрял, плакса? – выкрикнул, цинично смеясь, из темной пустоты Другой.
«Придушил бы гада!» - сверкнула молнией гнева у Него в голове мысль. Но Другой был сильней Его и Он это знал.
С трудом передвигаясь, Он интуитивно нашел в темноте Другого и с непонятным, но вместе с тем, таким знакомым чувством облегчения плюхнулся рядом с ним. Он боялся и ненавидел Другого, но был рад ему всегда, даже…, наверно, любил его как себя.
- Что будешь? Водку? Пиво? – неуверенно начал Он.
- Нет уж. Давай сегодня пообщаемся на трезвую голову. Что нет других развлечений? Ты забыл, что мне нравится? – продолжал ехидничать Другой.
- Да нет. Почему? – уже смелее ответил Он. – Печенье с молоком, карты, деньги, д…евушки. Попробовал сам отшутиться Он. «Хрен тебе с маслом сегодня, а не развлечения». Жалким наполеончиком проскакала в Его голове мысль о неком моральном реванше.
Но Другой, не был бы Другим, если бы не ответил просто, но гениально.
- Давай! Девушек хочу.
- Ты, что сдурел, где ты их здесь видишь? – недоуменно-растерянно произнес Он. Но тут почувствовал кожей это уверенное и сильное желание со стороны Другого. Оно словно ионизировало темную пустоту вокруг Него. Кололо все Его тело. И Он вновь испугался, вновь сдался.
- Ну ладно. Не злись. Девушек действительно нет. Есть фильмы. – промямлил Он.
- Что жесткое порно. Только эротики не надо – это ни то, ни сё – лучше уж какую-нибудь замшелую мыла-д-раму, - с раздраженной зевотой протянул Другой.
Он неожиданно как ужаленный вскочил, будто только этого и ждал.
- Только не ставь давнишние! Не надо. Знаю все наизусть, сплошная лажа. Хотя о Жанне ничего так была короткометражка, - начал со спокойствием кинокритика разглагольствовать Другой.
- У меня есть новая, - не замечая злого сарказма, ответил Он.
- Как называется? – раздалось ожидающе-задумчиво из темноты.
- Ольга, – почему-то тихо прошептал Он.
Но Другой, к его удивлению, все расслышал.
- Это про ту…? – уже было язвительно начал Другой.
- Нет, про Другую! – жестко оборвал Он Другого и сам поразился своей смелости. – Про Другую, про Ольгу… - еще раз произнес Он, словно стараясь насладиться на кончике языка всем ароматом букета звуков Её имени.
В ответ ничего не последовало. Он даже испугался. Вдруг Он перегнул палку - обидел Другого и тот в ответ на Его воинствующее занудство ушел. Нет Другой был здесь. Он почувствовал это словно электростатический заряд шерсти. И в тот же момент Другой взорвался искрами странно знакомого смеха:
- Ставь быстрей, не томи душу. Трепетный ты наш.
«Он что дразнит меня? Откуда он знает?», - осой догадки ужалила Его мысль. Ведь эти слова принадлежали… «Он, что все уже видел, и ему будет неинтересно смотреть. Но когда? Ведь я его никому не показывал?». Буря разочарования разразилась в его голове, сбивая с курса мысли.
И как маяк, шептал силуэтом в проеме окна вновь откуда-то издалека голос, другой голос:
- Давай иди сюда, где ты там пропал.
Он рванулся к нему, спотыкаясь в темноте о собственные сомнения и чуть не стукнулся лбом о стену пустоты. «Кто же все-таки там. Другой? А может…?»
И вновь отрезвляюще громко где-то рядом у Его уха голос Другого:
- Не разбился, дружочек?
«Господи, так неужели все-таки уже видел? Откуда он знает эти фразы? Ладно, прочь сомнения. Во время просмотра станет ясно» - отблесками первых кадров сменялись мысли в Его голове.
Все было очень знакомо. Начало, как в любой мыльной опере. Институт он стоит и, коротая время перед началом пары, флиртует с некоторым среднестатистическим набором девушек из группы. Для него это просто - по лицу видно его равнодушие к ним. Поэтому шутит он легко и непринужденно. Та, что забирала все его сознание, заставляла искать ее внимания и места рядом с ней за партой, краснеть и забывать о лекциях, она оставила его. Все его надежды на романтическое свидание растаяли при виде ее округлившегося живота и выражения будущей матери на лице. Эта умиротворяющая полуулыбка мадонны с младенцем обезоруживает любого самого искусного любовника, заставляя его признать безоговорочное поражение от мужа.
Поэтому он шутил с девушками, пытаясь в безразличии едкого флирта растворить последние остатки романтических чувств. Вдруг подружки резко куда-то сорвались, как стайка воробьев с ветки. Он с некоторым разочарованием взглянул в собственный конспект, раскрытый так, для виду. Читать не хотелось. И вновь стал смотреть по сторонам, пытаясь найти достойный объект для веселого времяпрепровождения. Взгляд его сканировал коридор, но одушевленные предметы там отсутствовали. Были только полуоткрытые двери аудиторий и унылые серые стены. Покачнувшись от разочарования, скользя взглядом по одной из них, он дошел до места прямо перед собой, где к изумлению увидел ее. Она смотрела на него и молчала, в глазах был какой-то вопрос. Он и не помнил, была ли она в стайке тех воробьев или нет, это было не важно. Он её тогда не замечал. Важно было то, почему она не упорхнула вместе со всеми, и почему он этого не заметил сразу. Но еще более важно было то выражение, с которым она смотрела на него. Что это вопрос или просьба.
- Вот меня это тоже волнует, - сказал Он. - Меня всегда притягивал этот неоднозначный взгляд.
- Да хватит, что ты никогда не видел, как гениально играют чувства настоящие актрисы? А здесь все просто. Хочет наверно спросить, что-то по поводу конспекта, – довольно нудно объяснил Другой. – Все банально и скучно. Давай перемотаем вперед. Да и не супермодель она, что бы так долго ее рассматривать.
- Да подожди, ты, - с раздражением оборвал Он. – Присмотрись, здесь важный момент.
- Какой? Она смотрит, будто денег хочет попросить. Как-то виновато, заискивающе. Как провинившаяся собака ждет ласки хозяина, – цинично продолжал язвить Другой, явно стараясь перемотать вперед.
- Нет, - не обращая внимания, шептал Он, всматриваясь в экран. – Нет, это не вопрос. Это надежда на то, что он, наконец, заговорит с ней. Только с ней. И, одновременно, страх, что вновь он, как бы не замечая ее присутствия, уйдет на пару.
- Кого замечать-то. Ну, что в ней такого уж особенного.
- Это она после родов. Немного полноватенькая. Присмотрись, все равно, такая симпатичная, - несколько задумчиво бормотал Он.
- А, во-вторых, по моему, ты и его переоцениваешь, вот тоже мне нашел секс-идола. Смотрит на него с надеждой…, блин, не ушел бы…, заговорил бы… Да просто ей делать нечего вот и ищет способ скоротать время. Ладно, давай мотай вперед. И так здесь все понятно, - уже угрожающе настаивал Другой.
В это время они обменялись какими-то дежурными полушутливыми фразами. Ему понравилось. Она интересная девушка. И почему он ее раньше не замечал. «Ах да, она была в декрете, а эта не была» - осенила его простая мысль. Но это не совсем так. Он заметил ее давно из окна своего рабочего кабинета. Ходит такая милая девочка. Взгляд всегда какой-то отстраненный. Ощущение, что потеряла что-то важное или забыла, а теперь вспомнила, но возвращаться не хочется или не знает куда. Такое выражение встречалось и у других людей. Но оно было какое-то напряженное тягостное, даже агрессивное. А у нее оно было легким, как у ребенка, которому только что закончили читать сказку перед сном.
- Это что ли Ольга? – с деланным безразличием вдруг неожиданно спросил Другой.
- Да, – как-то робко и нерешительно ответил Он.
Второй эпизод. Он весь взмыленный бегает из кабинета в кабинет. Конфликт с директрисой института. Три года обучения могут накрыться медным тазом вместе с незащищенным дипломом. Наконец, что-то срослось, можно поставить финальную точку, хотя и придется защищаться последним. Предпоследняя она, Ольга. Перед заходом в аудиторию прикалывается над ним, язвительно подшучивает. Он весь в поту, с галстуком наперевес и дипломным проектом под мышкой несколько растерянно слушает ее бессмысленные хи-хи и одновременно готовит речь для комиссии.
- Да уж, где этот взгляд домашней собачонки. Что-то ты, брат, переоценил себя. Она же вся сплошная насмешка над тобой. Тебе и так не сладко, а тут еще этот петросян в юбке, - изрек Другой.
«Ах как прав, зараза». Молча согласился Он.
Они вошли последними. Он сел готовиться. Она за кафедру, отвечать. Волнуется, запинается, несет какую-то наукообразную чушь. Его так и подмывает состроить ей рожицу, отомстив, тем самым, за подхихикивание. Не стал, успокоившись мыслью, что на фоне этой горе-докладчицы уж точно будет выглядеть народным трибуном. В этот момент она показалась ему очень симпатичненькой. Он с неохотой шел на выпускной вечер, памятуя о всех неприятных перипетиях заключительной сессии. Тем более, знал, что там не будет той. Но теперь осознал, что там будет эта, Ольга. Неплохой вариант чтобы оттянуться. С такой продуктивной мыслью он и вышел на защиту.
Вечером конкретный загул. Все расслабились. У него есть и пить тоже получалось легче, чем защищать диплом. Сработала моральная компенсаторика. Появилась даже некоторая развязность. Он перетанцевал со многими одногрупницами, кроме нее, орал им песни в уши. Между танцами снова ел, пил, участвовал в конкурсе стриптиза, курил. Вот и сейчас пошел. Она возвращалась с перекура с каким-то из сокурсников. Вся на взводе, раскрасневшаяся. На губах смазанная помада ехидной улыбки. С наглостью уличной гадалки перегородила ему дорогу. Он даже оторопел, вынужденно слушая ее комплименты по поводу его таланта раздеваться на публике. Бочком мимо нее к выходу с мыслью, что девушка наверно обкурилась немного.
- Во-во, погляди, как себя ведет, прелесть эта. А ты, скромным воробышком ее обругал, собачкой. Не фига себе, собачонка: настоящая львица тусовок. Да и глаза посмотри у нее кошачьи – зелено-желтые, - гордясь собственной проницательностью просто декламировал, а не говорил Другой. – Да она душу любого мужчины в раз ноготками-коготками порвет.
«Да как тебя заткнуть-то. Психоаналитик, ты, наш». Зудом раздражения проползла мысль по Его телу.
Тем временем вечеринка близилась к закату. Он уже, пресытившись вином и закусками, подумывал о новых удовольствиях. И как раз на глаза ему попалась Ольга. Медляк, как будто услышав эти мысли, проплыл плавно к его уху, похотливо нашептывая: «Не желаете ли все-таки пригласить вот ту даму, страстно воспевшую Ваше тело. Советую-с, беспроигрышный вариант-с». И он пошел уверенный в собственной неотразимости и желании запечатлеть легкий романтический поцелуй на ее губах.
- Правильно, теперь я его зауважал. А то смотрит, как пьяный дурак, на жмущиеся по уголкам парочки. Давно бы так, - уже с неподдельно наглым интересом пялился на экран Другой.
Он в ответ промолчал, боясь привлечь внимание. И тогда Другой увидел бы стыдливый румянец на Его лице.
Немного пошатываясь, он подошел к ней. И не ожидая возражений, предложил прогуляться в танце. И как удар тяжеловеса, чуть не сбил его с ног знакомый с юных дискотек ответ: «Я плохо танцую. У меня не получится». Всего, только не этого, мог ожидать он. «Неужели облом. Как я мог так ошибиться. А как же вопрос в глазах. Она просто издевалась. Тихо и коварно. Все-таки надо было хоть рожу состроить на защите. Было бы утешением самолюбию». Отказывая на словах, она, между тем, делала совсем другое. Нежно, но в то же время настойчиво подталкивала его на танц-пол. Также неожиданно нежно для себя и он обнял ее за талию. В этот момент что-то сломалось внутри него. Тело как бы размякло и потеряло вес – стало похожим на какой-то волшебный воздушный пластилин, из которого лепили огромное облако нежности. И оно парило, как казалось, в опустевшем зале, сливаясь в грозовую тучу такой желанной страсти с таким же облаком-телом одной единственной на земле для него в тот момент девушки. Ему вдруг почему-то стало по-звериному страшно перед лицом этой надвигающейся грозы. Он всей своей инстинктивной природой вновь ощутил, что она может сильно ранить душу. Раз уже было такое, и он долго волком, попавшим в огонь, зализывал опаленные раны. Как хищник перед лицом смертельной опасности он ослабил хватку и отпустил жертву. Жертве это не понравилось. Танец закончился, и она незаметно ушла.
О как высокопарно. Волк, хищник, гроза опалила раны. Ягненок он безмозглый и слабый, - содрогался в приступах гомерического хохота Другой. Оказалось Он, смотря на экран, незаметно для себя комментировал вслух всю эту сцену.
«Дурак, идиот, трусливая скотина». Ругал Он себя, не понимая больше за этот ли комментарий или за то, что так и не поцеловал Её. Он с сильным вздохом нервного раздражения втянул голову в плечи. И тупо уставился вверх, где игрой светотеней отражалась в смене эпизодов Его жизнь. Он уже не смотрел на экран – было ненужно. Он все и так знал наизусть.
Вот они случайно встретились в автобусе по дороге на работу. Она уже стройная стильно одетая, но все такая же язвительная.
Вот еще раз, спустя год, на улице летом. Его взгляд притягивает то место на ее теле, где заканчивается тонкая шея. Словно горная речка нежной кожи спускается в ложбинке сухожилий, растекается по равнине груди, затем, плавно обтекая два прелестных живописных холмика, прячется в тени одежды, где, как ему казалось, могла найти успокоение его неприкаянная душа.
Осень, встретившись во время обеденного перерыва в офисе приема платежей банка, она вдруг неожиданно решает сопровождать часть Его пути обратно на работу. Ей было нужно совсем в другую сторону, на улице надоедливый ноябрьский дождь с наглостью пиявки липнет лужами к ее джинсам. Оба промокшие, без зонта они останавливаются для дежурного прощания. Под изморосью капель на ее лице, кажется, он читает все тот же вопрос-надежду, что и тогда в институте. Только с одной разницей. Сейчас он начинает понимать, почему она здесь, рядом, совсем близкая такая немного растерянная и настолько же смешная в промокшей очаровательности своего вдруг ставшего для него родным образа.
- Ну поцелуй же ее, герой-одиночка, - вдруг с каким-то жадным нетерпением выдавил Другой.
- Он не сможет, - отстраненно-задумчиво куда-то вверх, словно выпуская дым от сигареты, выдохнул Он.
- Почему? Что испугался людей кругом? Не мужик, что ли? Наоборот, сделал бы это и с гордостью победителя, завоевавшего трофей, оглянулся бы по сторонам. Что, как не этот момент торжества, украшает жизнь любого мужчины, – с высокомерным презрением проговорил Другой.
- Не знаю. Может не время еще. А может и, вправду, испугался, только не людей. Может себя? А может и ее? А может за них обоих вместе? – продолжал свою философскую медитацию Он.
- Ладно, очнись, маленький Будда, а то в своей нирване просмотришь самое интересное! – сменив гнев на милость, резко прервал Его Другой.
- Интересное? Для кого? Для тебя, что-ли? Все до предела банально и предсказуемо. Каждый вечер такая попса из телесериалов по нескольку часов льется. Все эти надоевшие любовные треугольники и параллелограммы каждый второй по памяти перескажет. Уж тебе-то, цинику, этого не знать, – с каким-то мазохистским сарказмом отстранился Он.
- Да почему же? Есть разница? Вспомни сам все эти фильмочки. Где в них ты видел реальную жизнь. Одни сказочно высокодуховные олигархи и им подобные вдруг влюбляются в простушек «золушек-домохозяек». Потом они на пути к бескорыстной чистой любви преодолевают жуткие препятствия. Он теряет 9 из 10 миллиардов, перестает ездить с модной тусовкой на сафари в Африку, разбивает 15 из 20 своих Феррари. Она тоже приносит в жертву многое ради него. Начинает одеваться не в магазинах эконом-класса, а в дорогих бутиках, берет уроки забытого еще с троечного детства английского, ходит в спа-салоны на его деньги, которые она с ненавистью воспринимает как подачку. На полпути к счастью, они вдруг решают опомниться и вернуться к старой привычной бездуховной жизни. Но, в конце концов, превозмогая боль и уныние, вместе с недопониманием спившегося и хамоватого нижесреднего класса, т.е. большей части населения, они достигают единения душ где-нибудь в полузаброшенном дворце, на одном из 100 райских островов, купленных на остатки развалившегося от высокой любви бизнеса.
- Зато смотрится красиво, увлекательно – люди липнут к экранам.
- Люди липнут к чему-то, потому что липнуть не к кому. Известная формула, проверенная веками. Всю жизнь с самого рождения они ищут родственную душу. Только вот песенки шлягерообразные потом почему-то распевают: «Коротают дни нелюбимые с нелюбимыми». Вспомни Библию. «Да отлепиться … от матери и отца своего и да прилепиться к жене или мужу».
- А что, кругом одни неприлепленные живут, по-твоему?
- Прилепленные, только не к людям, а к вещам их окружающим: квартирам, машинам, деньгам, славе… Там же, в Библии, есть инструкция для желающих прилепиться: «Ищите тех, кто ищет Вас, а не Вашего». Да вот, только кто из нас читает эти инструкции. Все так и норовят быстрее всунуть и получить удовольствие.
- Ты что-то сегодня до неприличия груб, расчувствовался тут. Про высокие материи заговорил, про Библию вспомнил. А сам пошлишь, как последний торгаш.
- Эй, эй, наш ты праведник. Я лишь имел ввиду - вилку в розетку, а ты что, моралист несчастный? Ладно, хватит препираться. Посмотри все-таки сюжетик-то. По крайней мере, будет любопытно. Нормальные обычные люди, как обычно несвободные, но симпатизирующие друг-другу, попадают, не сговариваясь, в одно место и время Вселенной. И никого из знакомых рядом нет, только их дети.
Он выходит на улицу из санаторного корпуса. Ищет глазами свою дочь. Не находит. Находит Её. Не так уж неожиданно для него. Он уже знает, что она отдыхает здесь же, в другом корпусе. Неожиданно то, что она внимательно смотрит не на него. Он с ревностью следует за ее взглядом. К его удивлению, она смотрит на девочку, которая, весело с видом давнишней подружки играет с его дочерью. Он вновь смотрит на нее. Она теперь уже на него. Весело и непринужденно просит показать ей свою дочку. Он в какой-то несколько нервической нерешительности робко кивает в сторону кубарем смеха скатившихся с горки двух девочек. Методом сложной дедукции она понимает, что вторая - не ее - это его. В улыбке Ольги тоже появляется что-то нервическое. Или ему только так показалось.
Потом каждый день с какой-то напряженной радостью он, пользуясь шансом, старается быть поблизости от нее. Также близко, как близко играют их дети. С каждым днем его напряжение нарастает. Она шутит с ним непринужденно и опять несколько язвительно. Он запинается, отвечает коряво и невпопад. Все потому, что воля зажимает рот душе, желающей буквально кричать от силы чувств к ней. И он буквально слышит ее сдавленный шепот: «Она такая раскрепощенная в общении. Почему? Наверно ничего не чувствует к тебе? И все, что было до этого – эти недомолвки и недовзгляды - лишь самообман воспаленного самовлюбленного воображения».
Он выходит к завтраку, а она уже уходит. Легкая, почти невесомая, в спортивной кофточке с капюшончиком на голове проносится быстро вдаль от него к своему корпусу. Он долго смотрит ей вслед. Ему кажется, что это сказочная лесная нимфа, превращаясь под волшебным дыханием свежего летнего ветерка, в розово-белую вуаль летит, плавно обтекая шершавые стволы сосен. «Ах, хоть бы зацепилась», - с жадностью думает он, желая догнать эту нематериальную струящуюся ткань совершенства и утопить свое лицо в ее мягкой нежности.
Через несколько дней он совершенно заблудился в лабиринте собственных мыслей, стараясь найти правильный путь к ее пониманию. Он хотел быть уверенным до конца, что она не рассмеется ему в лицо, выслушав его нелепые признания. К еще большему несчастью он лишился единственного поводыря к ее сердцу - дочка заболела, и отправилась на несколько дней домой. Тучи отчаяния скрыли солнце, дождем хандры заставив залечь его в берлоге собственного номера за чтением вдруг ставшего таким понятным Достоевского. Он наивно полагал, что на фоне философии великого русского классика его душевные терзания покажутся ничтожными комариными укусами, зуд от которых скоро пройдет. Поэтому на стук в дверь он отреагировал с явным раздражением, как на жужжание москита. Он открыл. Там была Ольга.
- Ну, вот, - заунывно-противно потягиваясь, выдавил из себя Другой. – Сейчас ты скажешь, что дальше он ничего не помнил – все было для него как в тумане. Как там у Ахматовой? «Сплетенье рук, сплетенье ног, Судьбы сплетенье».
- Нет, - раздалось в ответ, то ли Другому, то ли… - Нет, - как-то беспомощно, словно на последнем вздохе, произнес Он.
Что нет-то? – с цинизмом палача добивал его Другой. – Все понятно мальчик растаял. Были красивые слова, поцелуи, вздохи, о которых он давно и сильно мечтал. Потерял самоконтроль. Поверил в сказку. Да-да, я вижу. И не смотри, ты, так укоризненно и тупо на меня, как молодой теленок. Опять эти глаза Аэлиты, этот завораживающий голос, даже рост и вес – все повторяется?! Вижу, что понял, о чем я. Так сколько лет прошло, дай Бог памяти. Шестнадцать? Затеплилась надежда начать все с чистого листа, попробовать не повторить своих ошибок и вести себя по-другому – сдержано и расчетливо, без ревности и упреков. А получится? Я не вижу, куда грабли-то спрятал? Ах, вот и они – нашлись вместе с этим, как его…?
- Неважно… Фирсом, Борисом, какая тебе разница, - прозвучало сигналом к капитуляции из темноты.
- Значит, холодно и безразлично он реагировал на их милое воркование, его поглаживание ее волос, ее обещания в шепоте поцелуев больше так не поступать? На ее наигранно-раздраженное недоумение в вопросе: «А что собственно случилось?» На ее холодный взгляд, ага вспомнил, и демонстративную виртуальную казнь через телефонное удаление в ответ на оправданную ревность. Ах, как же много он для нее значил – аж, целая строчка в списке контактов мобильника. Это же просто гениально. Сталин отдыхает со своим: «нет человека, нет проблемы». Здесь же – нет записи, нет и человека. Красота, действительно совершенство!
- Заткнись! - сдержанной досадой прошептал ОН.
- Значит, поверил, что это всерьез и надолго, как льды в Антарктиде, а не мартовский тонкий ледок курортного романтизма. Что он не очередная игрушка в ряду, модных джинсиков, золотых украшений и дорогих иномарок. Что не месть мужу за возможный флирт на стороне. По-ве-рил! – укоризненно-надменно выпалил Ему в висок Другой.
- Нет, - последним предсмертным криком веры рванулось из его груди сердце, и звонком отчаяния заставила проснуться мысль о том последнем «НЕТ».
За окном падал крупными хлопьями ноябрьский снег, лип к оконному стеклу и таял вместе с последними смутными отголосками сновидений. Единственное, что оставалось четким в его сознании это момент, когда Он стал Другим. Когда прозвучало «Нет». Да, с тех пор Ему стало проще воспринимать жизнь без Неё. Легче не стало.