Глава I.
Помещик Александр Гаврилович Еланский опять взялся за ручку звонка и позвонил немного сильнее, чем в первый раз. Из–за двери не было слышно, чтобы кто-нибудь поспешил на зов колокольчика. Еланский оглянулся и посмотрел вдоль улицы. Типичная гельсингфорсская улица, узкая, непритязательная. По петербургским, например, меркам, то и не улица вовсе, а так, переулок. На улице этой не было видно ни одной живой души.
Еланский смахнул с груди светло серого сюртука несколько не существующих соринок, и одернул виднеющийся под сюртуком синий жилет. Повернувшись опять к двери, он взялся, было, за ручку звонка в третий раз, но дверь в этот момент открылась, и запыхавшаяся служанка в чепце набекрень и с замызганным полотенцем в руке предстала перед взором гостя. Девушка знала визитера в лицо, поэтому открыла дверь пошире, и пропустила его в переднюю.
Еланский протянул шляпу и перчатки служанке и, пригладив волосы перед большим зеркалом, спросил по-немецки, помня, что по-русски служанка Валениусов не говорит и не понимает:
- Дома ли дорогие дамы? Фрау Валениус и дочери?
- Да, только вот, девушка немного замялась. – Госпожа и фрейлейн Мадлен дома, а вот Сесилия ушла к какой-то подруге. От господина пришло вчера известие, так что…
Служанка замолчала, прикусив губу, и Еланский усмехнулся над ее глупой болтливостью. Он догадался, что девушка, по простоте своей, почти выдала то, как тщательно фру Элеонора готовилась к приему жениха. В голос же он произнес только:
- Ну, ступай, доложи обо мне!
Девушка испарилась, даже не подумав пригласить гостя внутрь, не говоря уже о том, чтобы провести его самой в гостиную. Александр Еланский сам открыл дверь, ведущую из прихожей в комнату слева, и оказался в гостиной, в которой его принимали в прошлое его посещение. Это была довольно большая комната, но в ней отсутствовала какая-то целостность в смысле обстановки. Неприхотливая мебель, равно как и потертые ковры со старенькими занавесками, говорили о том, что относительно свободных средств в доме крайне мало.
В комнате, однако, был один предмет, который, несомненно, приковывал к себе взгляды всех посетителей. Это был портрет обеих дочерей Валениусов, написанный нежными, но яркими красками. Еланский уже видел эту картину, но сейчас он подошел к ней и остановился, разглядывая ее так, как будто видел впервые. На младшую сестру, Сесилию, Еланский глянул лишь мельком, зато черты старшей, Мадлен, он изучал довольно тщательно. Собранные на макушке в узел густые, с медным отливом волосы, из под округлых бровей глядели темно-карие глаза, в которых светилась радость молодости, легкие округлости щек, улыбающийся рот, и шея, которая так соблазнительно терялась в кружевах блузы. Именно юность Мадлен, достигшая, однако, своей цветущей зрелости, по-видимому, больше всего привлекла художника.
Сесилия осталась совершенно на втором плане. Белокурые волосы девочки и синие глаза пробуждали в зрителях не больше внимания, чем изображения рождественских ангелочков, на фоне красоты ее сестры. Портрет был написан пару лет назад, а тогда Сесилия была еще совсем ребенок, пухленькая, румяная и застенчивая.
Дверь открылась, гость повернулся, чтобы приветствовать спешащую к нему фру Элеонору Валениус. Ее щеки пылали, она тяжело дышала, как будто только что бежала. Еланский предположил, что хозяйка, наверное, торопилась, меняя платье и приводя волосы в порядок, после того как на кухне руководила бестолковой служанкой.
Но причина запыхавшегося внешнего вида хозяйки была совсем иной. Ради пришедшего гостя фру Элеонора была вынуждена прервать более чем бурное объяснение со старшей дочерью и поспешить вниз, чтобы столь желанный гость не утомился бы долгим ожиданием, и не обиделся бы на такое начало. Мать и дочь сидели за штопкой постельного белья, когда служанка сообщила о приходе Александра Еланского. Белье было безоговорочно оставлено и мать кинулась к дочери с тем, чтобы последняя быстро переоделась в платье получше.
- Где твое обручальное кольцо?! – Вскрикнула она, вытаскивая из одежного шкафа синее бархатное платье, и протягивая его дочери. – Надеюсь, ты его не потеряла! Очень красиво было бы не надеть его именно сейчас, когда нам нужно обсуждать с женихом время свадьбы и все вопросы с этим связанные.
- Кольцо здесь.
Мадлен вынула из швейной коробочки кольцо, в котором красовалось рубиновое сердечко, окруженное изумрудами.
- Кольцо здесь, но я отдам его назад господину Еланскому. Я не хочу быть его женой, я никогда не соглашусь на это.
- Плохая шутка! – Выкрикнула мать. – Не говори глупостей, лучше приведи себя в порядок, и иди, встреть жениха, как положено невесте!
- Это никакая не шутка, мама! Я не могу, нипочем не могу стать женой этого человека. Это сватовство… это все произошло слишком быстро. Вы ведь даже не спросили меня ни о чем. Еланский поговорил с отцом, обещал ему передать мне кольцо, и все, дело сделано! Мне объявили, что я его невеста, даже не удосужившись спросить меня о чем либо. За прошедшие несколько недель у меня было время подумать, мама. Я не хочу, нет, нет и нет.
На щеку Мадлен опустилась звонкая пощечина.
- Ты истеричка! Не прикидывайся припадочной! Кольцо на палец, платье живо на себя, и марш вниз! Каких только глупостей не услышишь?!
- Мамочка, милая, зачем вы принуждаете меня? Почему не слушали меня, когда я хотела объясниться сразу после этого дурацкого сватовства? У меня ведь были и другие женихи, я знаю. Если бы вы только согласились подумать, например о…
- Например, о ком? Арнольд Вайнер, перчаточник, который своей работой себя то не может прокормить как надо? Или, может, ты подумываешь о Иохане Линдстреме? Может он и очаровашка в глазах таких неопытных дурочек как ты, но с такими, как он, не может быть будущего.
- Как ты можешь так говорить, мама! Ты ведь не знаешь, какое у кого будущее! Кроме этого другие, Роберт…
Фру Валениус больше не слушала.
- Кончай эту никчемную болтовню и за дело! – Скомандовала она. – Мы не можем заставлять твоего жениха ждать слишком долго. Я иду к нему, не задерживайся понапрасну! Ты прекрасно знаешь, почему отец и я одобрили его сватовство. Ты вообще должна быть благодарна за такое выгодное и своевременное предложение. И уж поверь мне, из-за твоих дурацких капризов ничего не изменится!
Подобрав подол юбки, фру Валениус поспешно устремилась вниз по лестнице на первый этаж. Она протянула руку для поцелуя ожидавшему господину, произнеся как можно более сладким голосом, на более знакомом гостю французском языке:
- Добро пожаловать, любезный мсье Еланский! Как славно, что вы, наконец-то, смогли оторваться от ваших дел и приехать к нам в Гельсингфорс. Надеюсь, на этот раз вы сможете задержаться здесь чуть дольше, чем обычно! Нам так много о чем нужно… будьте добры, присаживайтесь! Я так ошеломлена известием о вашем визите, что не заметила…
Фру Валениус указала на кресло, ближайшее к дивану, на край которого присела сама, осторожно расправив подол.
Повисла минутная тишина, которую нарушил Еланский:
- Моя невеста дома? Надеюсь, я смогу поприветствовать ее. Конечно, я также надеюсь увидеть и вашего уважаемого супруга, мадам Валениус.
- Да, Мадлен дома, - кивнула головой фру Валениус. – Муж скоро придет. Мадлен хотела только сперва немного прихорошиться, известное дело. Каждая молодая девушка хочет принарядиться для жениха. Особенно, когда вы были так долго в отсутствии. По правде, надо было бы попенять вам!
Фру Элеонора шутливо шлепнула Еланского по руке, на что последний осклабился в снисходительной ухмылке. Внутри же помещик инстинктивно почувствовал тревожное напряжение в деланно веселом тоне голоса женщины. Может быть Валениусы начали бояться, что он, Александр Еланский, может пожалеть о том, что сделал? Напрасные переживания! Торговые дела удерживали его в метрополии, у себя в поместье на краю Петербургской губернии, а так же в Великом Новгороде, да и в самом Петербурге. Рассудительный мужчина должен в первую очередь думать о делах, хотя, конечно, он с удовольствием бы почаще бывал в доме Валениусов в Гельсингфорсе, воркуя со своей суженой.
Нет, от Мадлен он не откажется, даже по причине несостоятельности будущего тестя. У Александра Гавриловича Еланского нет нужды в деньгах. Да и не только в деньгах, а и вообще в чем бы то ни было. Женского тепла и семейного счастья, вот чего не хватало помещику после кончины его первой красавицы жены, не успевшей даже подарить Александру Гавриловичу наследников.
Он поспешил успокоить будущую тещу:
- Я и сам сожалею горше всего о своем длительном отсутствии. Но, хоть мысли мои и пребывают с прелестной Мадлен здесь, в Финляндии, дела обстояли таким образом, что я не мог ничего поделать. Дела эти требовали моего непременного и безотлагательного участия. Сейчас же я выкроил целую неделю, так что у нас будет время поговорить обо всем необходимом.
- Чудесно, - с плохо скрытым облегчением вздохнула Элеонора Валениус. – Нам и вправду есть что обсудить и решить… ну вот, и Мадлен вроде идет.
Мадлен вошла в комнату с опущенными глазами и протянула жениху холодную влажную руку. Тот поднес ее к губам и не отпустил сразу после поцелуя. Девушка почувствовала небольшую дрожь в пальцах Александра Гавриловича, и украдкой на него взглянула. Увидев взгляд русского помещика, девушке стало немного не по себе от того, с какой почти голодной жадностью Еланский рассматривает ее лицо. Она выдернула руку быстрым движением из большой мужской руки, и присела на диван, рядом с матерью.
- Вы достаточно нерадивый корреспондент, моя любимая Мадлен, - заметил Еланский. – Я писал к вам как минимум раз в неделю, зачастую и по два раза, и рассказывал обо всем, что по моему разумению могло вас заинтересовать. Вы же отвечали с большими перерывами и не вознаграждали мое доверие своим.
Мадлен по-прежнему не поднимала глаз.
- Я не умею писать письма, - пробормотала она. – Кроме того, у нас здесь не происходит ничего такого, что могло бы вас заинтересовать.
- Вот здесь то вы и заблуждаетесь, мое сокровище. Любое, даже малозначительное событие, связанное с вами, интересует меня. Ну, в конце концов, Бог с ней, с перепиской. Если только родители ваши не будут возражать, мы можем сыграть свадьбу даже раньше намеченного срока. После этого мы будем всегда вместе, и сможем узнать друг о друге все, что надлежит супругам.
Мадлен открыла, было, рот, чтобы ответить, но мать заткнула ее быстрым и острым как кинжал взглядом. Дочь промолчала и начала перебирать в руках кружевной платок, комкая и расправляя его, и внимательно изучая каждую петельку боковых кружев. Помолчав с полминуты, она, наконец, выдавила из себя:
- Брак это…так, я имею в виду…, молодая девушка знает слишком мало, чтобы рассуждать о вопросах с этим связанных. Или как вы думаете, мсье Еланский? – От смущения французский язык Мадлен, в целом обычно безупречный, начал спотыкаться.
- Может быть, я не много знаю о том, что должна, а что не должна знать о браке молодая девушка…, однако, что из того? – Отозвался Александр Гаврилович. - Молодая девушка, вступив в брак, становится молодой женщиной. Со временем она перестает быть молодой. Если рядом любящий заботливый супруг, то женщина меньше огорчается своим возрастом, не так ли, мадам Валениус?
Фру Элеонора поспешно закивала головой в знак полного одобрения мыслей, высказанных вслух любезным женихом ее дочери. Еланский заговорил дальше. Он рассказал про некоторые события, происшедшие с ним на пути из имения в Петербург и из Петербурга в Гельсингфорс. Мадлен на протяжении этого рассказа не проронила ни слова. Фру Валениус почувствовала, что Александр Гаврилович начинает понемногу выходить из терпения. К счастью вернулся сам хозяин дома, и кинулся приветствовать гостя.
- Прошу великодушно простить меня за задержку, - запричитал он. - Не счел себя вправе заканчивать урок раньше оговоренного времени. Когда такая персона как барон Стенмарк снизошел до того, чтобы пригласить меня учителем его сына…
Герр Валениус развел, улыбаясь руками, и вытер пот со лба немного замусоленным платком. Вот бедолага, этот Валениус, наверное, здорово спешил домой, подумал Еланский. С какой, однако, важностью Валениус отметил имя барона Стенмарка. Конечно, понятно, Валениусу приходится бороться за право быть учителем математики в Гельсингфорсе. Конкурентов на этом поприще и так хватает, а тут вдруг сам барон Стенмарк. Его отпрыск среди учеников значил гораздо больше других, особенно если думать, да хотя бы просто мечтать о будущем.
- Полностью вас понимаю, - поспешил заверить Еланский своего будущего тестя. – Я и сам придерживаюсь того правила, что сначала работа, потом развлечения и прочие дела.
- Я был приятно удивлен, когда услышал от служанки, что вы уже у нас, - продолжал Валениус. – Ведь прошло довольно много времени с того раза, что мы имели удовольствие видеть вас у себя. Не правда ли, Мадлен, золотце? Мы все уже успели соскучиться.
Мадлен ответила что-то, но ответила таким тихим голосом, что никто ничего не услышал. К счастью досадная для девушки ситуация закончилась, почти не начавшись, так как в этот момент служанка внесла в комнату кофейный поднос и хозяйка поднялась ей помочь. Это оказалось очень кстати, так как девушка в сердцах пролила кофе на стол и почти что опрокинула на пол вазу с печеньем.
За кофе принялись обсуждать некоторые вопросы, касающиеся предстоящей свадьбы. Еланский время от времени поворачивался к Мадлен, спрашивая ее мнение по тому или иному вопросу, а также интересуясь ее пожеланиями. Но ответы девушки были отрывисты и не очень дружелюбны. В какой-то момент интонация Мадлен стала очень даже недружелюбной, что встревожило фру Валениус, которая непрерывно следила за дочерью. Чтобы не дать вспыхнуть даже малейшему конфликту она мгновенно придумала объяснение такому поведению невесты:
- У Мадлен весь день, с самого утра сильно болит голова. Она немного не в себе. Видите, как бедняжка бледна?
Подобное объяснение, естественно, повлекло за собой то, что Александр Гаврилович, посетовав на недомогание Мадлен, и обещав вернуться на следующий день, откланялся, выразив своей невесте сочувствие в ее страданиях.
Как только за ушедшим женихом закрылась входная дверь, мать повернулась к дочери с укором:
- Ты была просто невыносима! Какое представление может получить твой жених о тебе самой, да и обо всех нас!
- Именно так! Твоя неучтивость просто бросалась в глаза! Ты вела себя плохо, во всех отношениях плохо, - поддакнул отец.
Мадлен на мгновение замешкалась, но потом, как будто собралась с духом и выпалила:
- Папа! Дорогой папа, выслушай меня, хотя бы один раз, сейчас! Не заставляй меня выходить замуж за этого русского помещика! Я сама пыталась примириться с этой мыслью, я повторяла себе вновь и вновь, что ко всему можно привыкнуть, что нужно будет просто как-то приспособиться. Но сегодня, когда я посмотрела на него во второй раз, да еще несколько большее время, чем вы позволили мне полгода назад, я поняла, я почувствовала, что это невозможно! Я знаю, что этот брак очень нужен семье, я знаю и понимаю, что это была бы очень выгодная сделка, но я не могу обманывать себя и вас. Я наконец должна сказать правду!
Элеонора Валениус несколько раз пыталась прервать пламенный поток красноречия своей дочери, но муж, взмахом руки, заставил ее молчать.
- Дадим девочке договорить, - предложил он.
Получив такое разрешение, и от этого осмелев, Мадлен продолжала увереннее:
- Мне только что исполнилось девятнадцать! Я молода, молода! Я не могу жить всю жизнь с мужчиной, который на двадцать лет меня старше! Господину Еланскому сорок один год, я это знаю. Может быть, он думает, что никто не видит его начинающуюся лысину, которую он глупо пытается прикрыть, или его брюшка на тонких ножках? Он и в душе старик, педантичный, сухой, со скрипучим голосом! Учтив он, конечно, этого не отнять у русского дворянина, и комплименты он умеет говорить, но это не то, что у него на сердце! Я не смогу его вытерпеть! Если вы принудите все-таки меня пойти с ним к алтарю, то священнику я скажу «нет»! Или брошусь в Лаппсвик, если, по-вашему, оттого, что я утоплюсь, скандал будет чуть меньше!
Мощный взрыв рыданий заткнул голос девушки, которая во время своей длинной речи начала дрожать и сильно побледнела. Судорожно всхлипывая, она бросилась на грудь к отцу, схватив его обеими руками за лацканы сюртука.
Родители растерянно смотрели друг на друга, по верх головы дочери. В глазах, как отца, так и матери застыла тревога. До этого момента они могли уверять других и в первую очередь себя, что неподатливость и робкие возражения со стороны Мадлен были только девичьими капризами. Конечно, девушке нужно было время для обдумывания, ведь она же сразу тогда сказала, что не рада этому сватовству Еланского. Тогда родители обошли вниманием эти возражения дочери. Им казалось, что они действуют только во благо собственной дочери и всей семьи.
Но вот эту вспышку нельзя уже было просто так обойти стороной. Теперь вопрос стоял так, что нужно было принимать решение. Такой решительный отказ дочери нельзя недооценивать. Из этого Бог знает, что может выйти! В мозгу Элеоноры Валениус проскочил скандал, который поднимется из-за расторгнутой помолвки и несостоявшейся свадьбы. Она сама слишком широко афишировала предстоящие перемены всем подругам и знакомым, расписывала радужные картины будущего Мадлен и всей семьи. Теперь ей надо будет придумывать какие-то истории для удовлетворения их любопытства. Ведь, конечно же, вся эта история будет истолкована совершенно превратно, а именно так, как будто Еланский расторг помолвку с их дочерью, а не наоборот. Эти разговоры никак не улучшат возможность Мадлен в дальнейшем удачно выйти замуж. В душе матери уже рисовались мрачные картины будущего Мадлен в роли компаньонки у какой-нибудь богатой привередливой старухи, или вечной гувернантки в мало-мальски зажиточных многодетных семьях.
Эрик Валениус, в свою очередь, думал в этот момент больше об экономическом положении семьи. С исчезновением зажиточного жениха, не видать больше ссуд и кредитов, маленькие удобные займы тоже стали бы недоступны. О каких то прямых вливаниях со стороны несостоявшегося зятя в семейный бюджет тоже можно забыть. Да и увеселительные поездки в имение Еланского с рыбалками и охотами, о которых они с помещиком неоднократно беседовали, тоже остаются в несбыточных мечтах и фантазиях.
Элеонора и Эрик Валениус молчали. В комнате раздавались только затухающие потихоньку всхлипывания Мадлен.
Продолжение следует