Авось пронесёт

     
       Чтобы живо чувствовать всю дерзость человеческого духа, надобно быть в открытом море, где одна тонкая дощечка отделяет нас от блаженной смерти.
Н.М.Карамзин «Остров Борнгольм»

Наш пароход с языческим именем «Тор» шёл без груза из Александрии в небольшой греческий порт Кавала. Это было в начале 90-х, когда благодаря распаду империи, финансовая неразбериха, дошла до своего апогея. Пароход наш, купленный на какие-то левые деньги и шедший под «дешёвым» флагом Антильских островов, со стороны производил неплохое впечатление, но техническое состояние имел плачевное. Старые опытные механики из Рижского пароходства оставили «Тор» уже после первого короткого перехода в Петербург, и владельцам пришлось взять первых попавшихся под руку специалистов. Уходящий с борта стармех пожал мне тогда руку и сказал веским голосом командира:
– Держитесь, Сергей Павлович! Достанется вам по первое число. Сами видите, всё сыпется на глазах. В советское время эту посудину или списали, или поставили бы уже на капремонт. Раз Вы остаётесь, то скажу честно, уповать здесь можно только на Господа Бога. А поскольку я неверующий большевик, то от греха подальше поеду-ка под бочок к жене. Так оно надёжнее будет. Чего там трепыхаться на старости лет. Все деньги, причитающиеся мне, я уже заработал. А лишних мне не надо. В данном случае поговорка «Овчинка выделки не стоит» оченна к месту.
Его предостережение как-то легко отскочило от моего сознания, однако, рейс действительно оказался богатым на всякие каверзы. В Александрии мы с трудом избавились от груза петербуржского листового металла. По всем признакам груз был неликвидный, вытянутый из тьмы тогдашнего российского хаоса. Покупатели, сменяя друг друга, кривили лица, долго раздумывали, но, наконец-то, один из них избавил нас от разносортных листов прокатной стали. Поэтому в Грецию мы шли пустыми, для минимальной осадки заполнив забортной водой все балластные танки.
Переходы в балласте хороши на спокойной воде. Но на волне гребной винт начинает оголяться, из-за чего постоянно возникает резонансная вибрация всего корпуса. Винт на скате волны выходит из воды, нагрузка на главный двигатель падает, он резко набирает обороты и тут же специальный топливный регулятор гасит их. Это примерно тоже самое, если ехать на автомобиле, постоянно то выжимая газ, то сбрасывая его. Пустое судно при этом содрогается всем корпусом, передавая своё волнение и нашим душам.
В Эгейское море мы зашли на относительно спокойной воде. Ближе к ночи оставили по правому борту большой и протяжённый остров Лесбос, из-за которого вдруг выплыл невероятных размеров бордово-оранжевый диск луны. Он мрачно завис над островом, и я впервые осознал, что луна объёмная – явно ощущалась её выпуклость. Она была похожа на гневливый глаз солнечной системы, заметивший вдруг наше беспечное передвижение по глянцевой поверхности древнего моря. Жуть пробирала от этого взгляда, и мурашки бежали по спине. Никогда – ни до, ни после –  я не видел такой громадной, налитой гнойной кровью луны.
С нехорошими предчувствиями спустился я в утробу парохода. В кают-компании светился экраном телевизор. Показывали новости из Греции. Север страны захватил неистовый снежный ураган, в лохмотья треплющий прибрежные пальмы, опрокидывающий торговые киоски, сыплющий плотные заряды на землю аргонавтов. Было понятно что грядёт нечто экстраординарное, и оно может затронуть нас. Наш старпом Валерий предложил капитану зайти в подветренную часть Лесбоса, пока позволяла обстановка. Как всегда перед ураганом, на море возникло напряжённое затишье. Капитан долго думал, потом долго мычал, и, наконец, произнёс:
– Авось пронесёт…
Ту же самую фразу он произнёс ранее и в Петербурге, когда отправитель, – новоявленный владелец судна, – требовал ускорить погрузку, чтобы успеть попасть в караван на выход из морского канала. Листы прокатного металла уже покоились на дне трюма. Оставалось только заклинить их, иначе при бортовой качке они разнесут корпус, сместят центр тяжести и, вообще, перевернут пароход. Стараясь угодить торопливому хозяину, он ещё раз взглянул на груз, задумался, помычал, и, махнув рукой, изрек:
– А может – так? Авось пронесёт…
– Ещё как пронесёт, Борис Иваныч, – подтвердил Валерий, – обдрищитесь, когда борт под крен вот той железякой пробьёт, и оверкиль сделаем.
– Так в караван не успеем, сутки потеряем, – забубнил капитан.
– Я Вас не понимаю, Борис Иваныч, Вы что, хотите на тот свет экипаж отправить? Учтите, владельцу на всё наплевать. Он страховку получит, а нашими контрактами задницу подотрёт. Вы их читали, когда подписывали? Там сплошная липа. Ни один юрист не посчитает их за документ. Короче, я за экипаж не отвечаю, я отвечаю за груз. И пока мы его не закрепим, от причала не отойдём. Это я Вам гарантирую. А остальное – дело Ваше.
В преддверии урагана уже в Эгейском море Валерий повторил ту же самую фразу:
– Смотрите, дело Ваше. – В данной ситуации я отстоялся бы в закрытой бухте. Судя по силе ветра, ураган должен пройти быстро.
– Да всего-то и остался ночной переход, – возразил капитан, – проскочим, как пить дать.
– Здесь Вы принимаете решение, моё дело курс проложить.
По проложенному курсу мы шли до двух ночи. Море к этому времени разошлось не на шутку, и мой предвахтенный сон был зыбок и тревожен. От сильной бортовой качки пришлось перелечь на диван и распереться ногами и головой в переборку. С койки временами просто скидывало. Воздух был наэлектризован статическим электричеством накрывшего нас шторма.
В какой-то из моментов, когда я погрузился в забытье, дверь в каюту открылась, и я услышал взволнованный голос стармеха:
– Серёга вставай на…. Труба лопнула!
Похоже, это была уже реальность. Какая труба? И при чём тут я? Но раз будят на…, значит что-то серьёзное. Вставать на причинный орган мне ещё ни разу не приходилось. Поэтому я тут же вскочил на обе ноги, быстро влез в робу и спустился в машинное отделение. То, что я увидел, напоминало финальную сцену из бессмертной шекспировской трагедии «Отелло». В роли Отелло был наш второй механик. Его лицо было целиком залито чёрным лоснящимся «гримом» – отработанным машинным маслом, а сам он, лёжа на пайолах, обнимал и душил, горло толстенной трубы, как  Дездемону. Глаза новоиспечённого Отелло смотрели вверх с мольбой и страданием, отражая крик возопившей души.
– Жопа! – сказал он обречённым голосом. Сейчас масло всё выгонит и двигун заклинит! Сил моих нет уже держать. Труба, чай, не баба. 80 градусов всё-таки, а не 36 с половиной.
Дед (стармех) немедленно связался по внутреннему телефону с капитаном, и запросил добро на остановку двигателя.
– Какая остановка на?! – закричал капитан в трубку. Нас уже при среднем ходе дрейфом в сторону сносит. Не выгребаем. Того и гляди, на остров налетим. Здесь их всюду налеплено, как тараканов на сковородке.
– Значитца так, – ультимативно отрезал дед, – через две минуты не остановим главный, вызывай спасательный буксир и – в ремонт. Оплавим вкладыши, задерём втулки, главный двигун можешь на лом сдавать.
– Какой буксир в такую погоду?! – заорал капитан. Мы сами в лом превратимся, если хода не будет! Здесь всё море каменными пнями уставлено.
– Опять повторить!? – тоже заорал дед. Минута уже прошла.
– Ну, тогда молитесь Николе Угоднику, – пробубнил капитан в трубку, и поставил главный на «стоп».
Двигатель тут же и умолк, а второй механик отвалился от своей «Дездемоны» с осознанием выполненного долга.
– Не Александр Матросов, но герой, – заключил дед, – дал машине лишних пять минут поработать. А кому это нужно? Всё равно стопорить. Минута туда, минута сюда, роли не играет. Но за службу благодарю. Обещаю представить к «ордену Сутулова», если выберемся из этой передряги.
Второй механик оттирал лицо ветошью и всё время вопрошал:
– Чего делать-то будем? В трубе свищ. Варить надо. А система маслом заполнена. Тут и взорваться можно.
– Взорваться не взорвёмся, – возразил дед, – но если сваривать прямо на месте, полыхнёт точно. Надо снимать. Здесь как раз V-образная развилка, вот эти «штаны» мы сейчас и снимем.
В это время судно развернуло лагом к волне, ветром заложило на левый борт, создав устойчивый крен градусов в 30, и понесло по воле расшалившихся волн, как пустую консервную банку.
Довольно быстро мы вытащили дефектный узел, действительно напоминающий штаны водолаза или большую букву Y. В машину спустился капитан:
– Ну что? – произнёс он в каком-то параноидальном раздумье, держась за колесо реверса главной машины, чтобы не скатиться в борт по масляным пайолам. Наверху – апокалипсис. Старпом посчитал скорость сноса – через два часа будем на одинокой скале. Торчит, сучара, из Эгейского моря на нашем пути. Не починитесь, можем услышать райские голоса. На всякий случай уже отдал приказал боцману разложить на мостике спасательные костюмы. Но предупреждаю, прыгать в воду нужно намного раньше, если не хотите превратиться в отбивную.
– Борис Иваныч, – тут же отреагировал дед, – пошёл ты, сам знаешь куда, – на мостик, а мы тут сами разберёмся. Правда, если владеешь электросваркой, то оставайся, нам тут опытный сварщик нужен. А, кстати, кто у нас варит? Я в этом деле – ноль. Володя, а ты? – обратился он ко второму.
– Какой из меня варила? Я – механик. Никто ж этому не учил. Раньше на всех судах был штатный сварщик. Забот не знали.
Мы уставились друг на друга, как заговорённые.
– Палыч, и ты – тоже? – обречённым голосом воззвал ко мне дед. Ты ж электромех. Кому ж, если не тебе знать это дело? А?
Был у меня один плачевный опыт сваривания велосипедной рамы. Тогда я так «зайчиков» нахватался, два дня глаза не мог открыть. И выработалась у меня на сварку аллергия. Но здесь форс-мажор. Кому-то всё равно пробовать надо. Перспектива оказаться в январских водах Эгейского моря, даже в спасательном термическом костюме, не прельщала.
– Так, быстро – трубу наверх в мастерскую, – стал уже командовать я и, поднявшись палубой выше, включил сварочный аппарат, вытащил защитный щиток и электроды.
Осмотрев трубу, мы не обнаружили никакой дырки, из которой ещё двадцать минут назад со страшной силой выдавливало масло. Наваждение! Дед принёс четырёхкратную лупу.
– Где сифонило? – обратился он ко второму.
– Вот, в этом месте должно было быть, – указал масляным пальцем второй.
Дед пристально вгляделся через линзу в «это место» и произнёс, цокнув языком:
– Есть, собака! Микротрещина! Сразу и не разглядишь. Смотри!
Через лупу я действительно увидел паутинную линию, напоминающую корень женьшеня и уже, было, собрался торкать в неё электродом, чтобы начать сварку, как дед меня остановил:
– Не торопись, генацвали! Во-первых, техника безопасности! Володя, тащи огнетушитель! А во-вторых, засверлить, чтобы дальше не пошла. Здесь же всё ходуном ходило, когда винт оголялся.
– Ну, вы даёте, стахановцы! – возмутился Володя. Разводите воду на киселе. Точно не успеем.
– А ты хочешь, чтобы опять зафантанировало? – оборвал дед. Здесь уж надо или делать, или не делать.
В мастерской зазвонил телефон.
– Опять капитан! Палыч, подойди и скажи, чтобы больше не звонил.
В трубке прозвучал голос старпома:
– Палыч, можешь подняться на пять минут?
– Ты пока засверливай, – обратился я к деду, – пойду на мостик поднимусь. Валера что-то сказать хочет.
Валера буквально распластался на штурманском столе, пытаясь уточнить наше местоположением на карте. Капитан распёрся между нактоузом и УКВ-рацией, из которой доносился чей-то беспокойный хриплый голос, вещавший на английском с греческим акцентом.
– Уже второй SOS поступил, – поделился капитан. Только что греческое судно «Анастасия» налетело на камни у острова Скирос. Просит о помощи. Уже недолго, и нам сигналить пора. Что у вас там? Заварили? А то здесь такая чехарда, чертям тошно.
На палубе ходового мостика я увидел, разложенные в ряд, ярко оранжевые спасательные костюмы.
– Посчитай костюмы, – предложил Валера.
– А чего мне их считать? – удивился я.
– Нет, ты посчитай, посчитай!
Я посчитал – десять костюмов. Как с куста.
– А экипажа у нас сколько?
– Двенадцать…
– Чувствуешь разницу?
– Я не понял. А где же ещё два костюма?
– Вот, и я об этом! Я у этого долдона, – он показал на притулившегося в углу ходового мостика капитана, – спрашиваю о том же, а он ни бэ, ни мэ ни кукарЕку. Говорит, столько было. Видно, новый хозяин решил сэкономить на двух душах. И знаешь, сколько стоит у него живая душа? 120 долларов. Ровно столько стоит спасательный костюм.
– Так что, теперь будем жребий тянуть? – Кому достанется, а кому нет?
– Какой жребий?! Капитан покидает судно последним, а на последних костюмов, извините, в данной ситуации не предусмотрено. Я здесь второй по должности, потому тоже остаюсь без «пиджачка». Нужно было ещё в Петрограде брать хозяина за горло и требовать по полной. Я доверился кепу, а он, видно, за место держался. Парню за шестьдесят уже – немолодой. Не обнародовал тему. Типа – Авось пронесёт. Теперь нам и расхлёбывать.
Считай, наша жизнь в ваших руках. Успеете за четыре часа управиться и запустить главный, может быть, костюмчики вообще не потребуются. По моим расчётам мы ровно через четыре с половиной часа окажемся вот на этой одинокой скале, стоящей на пути нашего дрейфа, – и Валера ткнул иглой циркуля в ту точку, на которой мы должны споткнуться.
– Капитан обозначил два часа.
– Это я малость подкрутил, чтоб пострашнее было. Ситуация патовая. Успеете? – с надеждой спросил Валера.
– Одному Богу известно. Молись, на всякий случай Николе. У тебя и иконка его как раз над столом висит.
Валера перекрестился:
– Ну, с Богом, Палыч! Будем на Него уповать, – и он многозначительно указал пальцем куда-то вверх. Ситуация тебе предельно ясна. Добавить нечего.
Но всё-таки добавил вполголоса, уткнувшись носом в карту:
– Спаси и сохрани…
Я взглянул в большой иллюминатор и увидел под светом высоко взошедшей луны картину, которую Айвазовский обязательно бы запечатлел. Но, увы, рядом его не было.
Наше небольшое судно лежало почти на борту, на подводной части хорошо просматривались большие лишайные пятна мелкого ракушечника, разбавленные красными разводьями корабельного сурика. Волны свободно перекатывались через корпус, разбиваясь о кормовую надстройку, и пытаясь выдавить единственную дверь на правом крыле ходового мостика, отгораживающую нас от натиска стихии.
Тонкий лунный глянец местами лежал на поверхности взбудораженного, всклокоченного и всхлипывающего чудовища с простым названием – море. Приподнятая носовая часть с торчащей из неё грузовой мачтой выписывала особо сложные кульбиты, напоминающие знак бесконечности. В крайнем угловом иллюминаторе ходового мостика в зелёном свечении круглого экрана локатора маячило озабоченное лицо капитана. Судно лежало в глубоком дрейфе, влекомое неистовым ветром, течением, и подгоняемое, как тычками в спину, словно идущего на эшафот, большими, плотными валами понта Эгейского. Вспомнились слова из рекламного проспекта, виденного накануне:
ОТДЫХАЙТЕ НА БЕРЕГУ ЭГЕЙСКОГО МОРЯ
Запечатлев в своей памяти картину Айвазовского, я пулей скатился по внутренним трапам в мастерскую, где зажатая в тисках злосчастная труба уже полностью была готова к сварке. Рядом стоял углекислотный огнетушитель, сварочный аппарат гудел, дед, высунув язык, мелом обозначил все извивы микротрещины, и я с размаху ткнул в неё электродом. Посыпались искры. Я знал точно, что нужно было создать устойчивую электрическую дугу. Но спонтанная качка не давала сделать этого и дуга прерывалась. Чтобы создать искру, приходилось стучать электродом по трубе. В результате я прожёг в трубе сначала одну дырку, потом другую. Дед, наблюдая за процессом, сказал мне спокойным миролюбивым голосом:
– Ничего, Палыч это бывает. Надо приспособить руку и немного снизить ток.  Всё равно, – добавил он, – больше варить некому.
– Тогда так, дед, держи меня за талию, а сам упрись сзади ногой в щит. Мне нужна хотя бы относительная устойчивость. Рука мандражирует от страха, а здесь ещё этот крен пополам с качкой. Давай!
Хорошо, что дед быстро соображал, он ловко сгрёб меня в охапку, крепко охватив сзади сомкнутыми в замок руками, и крикнул в ухо:
– Вари, чертяка! Москва за нами!
И что удивительно, сварка пошла. Рука стала увереннее, и я умудрялся использовать все навалы корпуса судна, то ослабляя нажим на электрод, то подводя его к уходящей от меня трубе. В итоге что-то у нас получилось.
– Этого мало, – сказал дед. Полной уверенности в надёжности шва у меня нет. Давление в трубе ого-го, может опять порвать. Нужно ещё на это место дублир наложить.
Для этого он приготовил заплату в виде разогнутой им стальной трубки и наложил её на проблемный участок.
– Давай, обваривай теперь этот кусок по кромке, это уже будет гарант, – заключил дед.
Здесь я уже не сплоховал. Обварил, как надо. Опыт приходил на месте.
– Профи! – заключил дед. Что скажешь, Отелло? – обратился он ко второму.
В это время появился капитан. Вид у него был сосредоточенно-насупленный. В руке он держал три прозрачных полиэтиленовых пакета, крепко перетянутых пропиленовым шпагатом. Остановившись на пороге мастерской, он протянул пакеты и сказал:
– Здесь ваши документы. Это на случай эвакуации.
Пакеты были стянуты шпагатом с широкими петлями на узлах.
– Повесите себе на шею, – добавил капитан.
Дед повернул голову и безнадёжно махнув рукой, изрёк:
– Иди! Не до тебя сейчас. Повеситься мы всегда успеем.
Виновато потоптавшись, капитан удалился. Подойдя к телефону, я позвонил на мостик:
– Валера, сколько у нас времени осталось?
– Времени в обрез, – сообщил Валера. Пока нам везёт. Появилось какое-то обводное течение. Оно относит нас от скалы, и если оно не изменится, то уже через час-полтора вынесет к отвесной каменной гряде острова.
– А ты не торопишь? Может в загашнике больше времени будет?
– На этот раз точно. Мимо острова никак не проскочим. Немного южнее терпит бедствие «Анастасия». Греки уже послали туда спасатель из Солоников. Если не заведёмся, то нам бы он тоже не помешал. Или заведёмся? Что у вас там?
Я коротко объяснил ситуацию – осталось только поставить трубу на место, заполнить систему маслом и можно заводиться.
Трубу мы поставили не без проблем. Болтов хватило только-только. Второй затянул ключами последний и, лёжа ничком на пайолах, произнёс:
– Фенита ля комедия! Заполняй теперь маслом, и поехали. Сколько времени прошло?
– Четыре часа, – отозвался дед.
– Так мы что, уже на скале сидим?
– Вроде пронесло, – констатировал дед. А то моя мама не перенесла бы потери сына. Я имею в виду себя, – и он постучал кулаком в грудь. Но все были на высоте. Только Палыч мандражировал излишне, электродом в шов не попадал. Но его можно понять. Его сын тоже на борту.
Да, действительно, в этом рейсе мой старший состоял матросом в экипаже. Говорить о полном нашем спасении было ещё рано. Неизвестно, выдержит ли давление масла наложенная на трубу заплата. А времени, действительно, оставалось в обрез. Пока мы собирали по сусекам остатки машинного масла, прогоняли его через сепаратор, потом заполняли им систему, прошло минут сорок. Уже показался остров, на который нас несло с неудержимой силой.
Наконец, дед позвонил на мостик:
– Кеп, будем запускаться, – прокричал он в трубку, – давай добро!
– Да, уж в самый раз, – отозвались с мостика, – ежели не получится, будем давать сигнал SOS. Остров уже в видимости, а буря не унимается.
Что буря не унимается – это мы чувствовали, даже находясь в закрытом чреве машинного отделения.
– Передайте управление в машину, – скомандовал дед в микрофон телефонной трубки, – будем смотреть по обстоятельствам..
Дед запустил компрессор пускового воздуха и насос прокачки масляной системы.
– Дай Бог, чтобы труба опять не лопнула, – взмолился наш «Отелло»
– Пока всё идёт хорошо, сказал юноша, прыгая с манхеттенского небоскрёба, – сострил дед и, подмигнув нам, крутанул пусковое колесо двигателя.
С первого раза двигатель не запустился.
– Надо бы было прогреть его перед пуском. Да где время взять?
Про себя я произносил, обращаясь ко всем святым: «Господи, зацепи!» Хотя точно знал, что такой молитвы не существует. Но, как бы там ни было, после второй попытки зацепило. Двигатель, глотнув топлива, устойчиво заработал на малых оборотах. Сразу же раздался телефонный звонок капитана:
– Кажись есть ход! Но на малых на волну не встанем. Когда средний дать можно?
– Вот так бы всегда спрашивал! А то – отцы-командиры! Мнят себя небожителями. А в пароходе главное что? – Машина! И её обслуга. А остальное всё – придаток, – начал рассуждать дед, подставив трубку под стучащий на малых оборотах главный.
Потом поднёс микрофон к губам и нравоучительно сказал:
– Слышишь пульс? Вот таким макаром будем идти минут десять,
– Через десять минут!? – послышалось в трубке, – тогда, может, и ход уже не потребуется! До острова рукой подать! Сплошная каменная стена!
– Палыч, – обратился ко мне дед, – сходи наверх, выясни обстановку.
Я выбрался на ходовой мостик и увидел картину Эгейского моря, освещённую восходящим солнцем и умытую крепким северо-восточным ветром. Судно, проваливаясь в глубокие водяные ложбины и, утробно рыча ожившим наконец двигателем, медленно двигалось вдоль катящихся морских валов к возникшей вдруг каменной стене острова Пелагос. При таком ленивом ходе поставить нос судна на волну, чтобы хоть как-то противостоять натиску стихии, было невозможно. Руль и так был положен право на борт, но это нисколько не влияло на манёвренность парохода, а только слегка тормозило наше неуклонное приближение к возможной катастрофе.
– До острова две мили, – сообщил Валера.
– А кажется, совсем рядом, – поделился я. Думаю, минут, эдак, через десять можно увеличивать ход.
Через десять минут двигатель заурчал веселее. Мы стали медленно, под больно бьющую по скуле волну, разворачиваться носом на ветер. Скалистая гряда острова стала медленно удаляться, а шторм буквально на глазах стал терять свою силу. Волны начали сглаживаться, ветер потеплел и стал как-то добрее. Создавалось впечатление, что кто-то испытывал нас, но, увидев нашу непреклонность и выдержку, утишил свои старания и проявил благоволение.
Дед тоже поднялся на мостик. Боцман Толян в это время молча убирал спасательные костюмы – сворачивал их и вкладывал в довольно компактные торбы, закрывающиеся длинной застёжкой-молнией.
– Ну, что, ковыляем помалёху? – прокомментировал дед обстановку. А костюмчики славненькие. Борис Иваныч, – обратился он к кепу, – говорят, на тебя размер не нашёлся? А? Так придём в порт, обратись к портному, он тебе надставит, где надо.
– Да ладно, – отмахивался кеп, понимая всю иронию дедовского намёка, – костюмы больше для проформы. Я бы ещё поборолся…
– Это каким же образом? – поинтересовался дед.
– Якорями. Под островом отдал бы оба якоря. Там глубины позволяют зацепиться.
– Глубины-то позволяют, – заметил наш старпом Валера, – да грунт каменистый, цепляться не за что.
– Но скорость бы я погасил? – сам себя спросил капитан и тут же ответил, – погасил! Цепь бы до жвака-галса вытравил, тормознулись бы точно.
– Ядрёный ты мужик, сам, как жвака-галс смотришься, – заметил дед, – такого за рупь двадцать не купишь.
Капитан задрал высоко голову и, как Муссолини, оттянул нижнюю губу. Валера спросил у деда:
– Ну, как, дедушка, до Кавалы доскребём?
– А это уже спрашивайте у электромеха, он варил. Вся ответственность на нём. Если порвёт, придётся приносить его в жертву Нептуну. Но до Кавалы, я думаю, дойдём. А дальше, как Бог даст.
Моя вахта на этом закончилась. Был предутренний час. У кока в каюте зачем-то собрались матросы с боцманом. Дверь была открыта. Я заглянул на «огонёк». В этой компании был и мой сын. На столе стояла бутылка с зелёным ликёром «Шартрез».
– Что отмечаете, архаровцы? – спросил я.
– Вот, у Петериса день рождения, – указал боцман на кока.
– Тогда считай, что второй.
– Чего «второй», – сразу не понял кок.
– Второй день рождения, – пояснил я. – Полчаса назад могло бы нас уже и не быть.
– Шутишь? – хором отозвалась компания. 
– Как это не быть?... – добавил матрос.
В каюту вошёл дед:
– А вот так! – с ходу объяснил он. – Вы тут не в курсе, а мы вам, считайте, жизнь спасали. Ещё немного и размазало бы нас по этой скале, что по борту проходит.
Все уставились в иллюминатор, за ним проходила каменная гряда острова.
– А с чего это? – в недоумении пожимая плечами, спросил один из матросов.
– А с того. Мы почти два часа без хода были. Не учуяли?
– Не, – отозвался опять матрос, – тихо ночью было, это учуял. Качало только сильно. Но всё равно спал без задних ног.
– А что боцман, ничего вам не рассказал?
– Не успел… – виновато поднимая брови, отозвался боцман, держа в мощном кулаке стопку с зелёным «Шартрезом».
– Тогда наливай! – скомандовал дед. – Скажите спасибо электромеху. Был у нас в роли сварщика ночью, латал трубу. Не сварил бы, считай труба-дело. А мог бы и не сварить…
Кок встрепенулся и ударил себя в грудь:
– Так я ж, считай, профессиональный сварщик! Десять лет на судоремонте проработал. Варю любые швы.
Мы с дедом обалдели, раскрыв рты. Кто ж мог подумать, что кок вместо щей да каш ещё и железо варит. Но дело, пусть и не своё, мы сделали. А дальше, как Бог даст. Авось и пронесёт.

Некоторые специфические термины из морского лексикона:

Дешёвые (удобные) флаги – флаги государств, имеющих льготный режим налогообложения для судовладельцев.
Грузовой коносамент – документ, по которому отправитель груза гарантирует его ликвидность.
Оверкиль – переворот судна вверх килём.
Пайол (пайола) – ребристые съёмные стальные листы, покрывающие рабочую палубу машинного отделения, над льяльным пространством.
Двигун (жарг.) – так иногда механики называют главный двигатель.
Орден Сутулова – виртуальный орден, вручаемый за безупречную службу и излишнее рвение к работе. (В основном имеет хождение среди механиков).
Лагом к волне – боком к волне, подставить борт под волну.
Скорость сноса – то же, что и скорость дрейфа.
Нактоуз – полая тумба из немагнитного металла (чаще силумина)3 на которой сверху в карданном подвесе находиться магнитный компас или картушка гирокомпаса.
Мидель – условная серединная линия, проходящая вдоль всего корпуса судна от носа до кормы.
Скула (скулы) – на судне это носовые подзоры с якорными клюзами (там, где борта сходятся под острым углом, образуя форштевень).
Форштевень – нос судна от верхней палубы до киля (режущая кромка двух сведённых в одну линию бортов).
Миля (морская) – 1.852 км.
Жвако-галс – последнее звено якорной цепи со специальным стопором, удерживающим полностью вытравленную цепь от сползания в воду.

red.