С одной стороны, лучше быть маленьким: голова целее будет. С другой – высокие матчасть быстрее изучают: идет этакий дядя Степа по отсеку, вдруг – БАЦ! – зацепил черепушкой какую-нибудь железяку на подволоке. В этот момент обязательно рядом окажется кто-нибудь из старослужащих, который не преминет задать вопрос:
- Стой, родимый! За что зацепился? Не знаешь – иди, узнай, потом доложишь!
Идет, узнает, докладывает. Действенный метод – в следующий раз, проходя мимо этой железяки и потирая еще не зажившую шишку на лбу, автоматически вспоминаешь, как эта штука называется и для чего она нужна.
Кстати, в училище у нас был один преподаватель на кафедре кораблевождения – капитан 1 ранга Майоров. Рост – под два метра, так он рассказывал, что во время войны ходил в море штурманом на «Малютках», спал в штурманском закутке, причем помещался только поперек отсека – ему специально вырезали в переборке дыру для ног: голова – у одного борта, ноги через дырку – у другого. Так командир лодки, проходя по отсеку, постоянно спотыкался о задние конечности штурмана, из-за чего у них регулярно возникали конфликты. В данном случае высокий рост – причина конфликтов с командиром корабля, что не есть хорошо.
Рулевому Соломахе (180 сантиметров без каблуков) рост мешал только спать в отсеке на койке – ноги не вытянуть, зато он был незаменим при метании бросательного конца. Обкатывали мы как-то кубинский экипаж. При швартовке кубинцы метали носовой бросательный конец три раза, и все мимо. А нужно было перекинуть его через УТС аж на шкафут плавказармы, то есть попасть в узкое пространство между палубами ПКЗ. Наш командир, взбешенный «меткостью» кубинцев, рявкнул:
- Соломаха!
Тот все понял с полуслова и метнул. Да как метнул! Мало того, что попал, куда нужно, с первого раза, так он еще умудрился влепить «легостью» в глаз матросу с ПКЗ: стоял человек на шкафуте, ловил бросательный конец ручками, а поймал глазиком, - бац, и нет человека! Слава Богу, жив остался, болезный. Кто не знает, что такое «легость», пусть вспомнит, что на Флоте у нас все наоборот. Капитан 3 ранга младше капитана 1 ранга, старшина 1 статьи старше старшины 2 статьи, ну, а «легость», соответственно, не лёгкая, а очень даже наоборот, весьма тяжелая свинцовая чушка в оплетке из бросательного конца, к которой привязана длинная веревка – сам бросательный конец. К другому концу (простите за тройной каламбур) бросательного конца привязан швартовный конец (можно просто – швартов).
Кстати, за тот показательный бросок (когда убедились, что обошлось без жертв) Соломаха получил пять суток от командира. Не ареста, разумеется, а отпуска. За меткость и за то, что бойца не до конца убил!
При чем здесь рост, спросите вы? А шут его знает, только «косые» кубинцы доставали «снайперу» Соломахе максимум до плеча. Наверно, нашему бойцу рост помог заткнуть за пояс коротких кубинцев.
Теперь пару слов о «коротышках». Как-то раз спускается в отсек дежурный по живучести, все время повторяя:
- Ну, у вас и верхний вахтенный!
Надо сказать, что этот «живчик» был хитер. Лодка стояла у плавказармы, и проверяющие всех мастей заявлялись к нам, проходя через ПКЗ насквозь. Наш верхний вахтенный стоял на шкафуте ПКЗ, имея прямо перед собой сходню на борт ПЛ, а по корме – дверь в помещения плавказармы. Эта стальная дверь при открывании издавала такие скрипы и стоны - мама не горюй! Если вахтенный засыпал, то в любом случае просыпался, когда проверяющий хватался за эту калитку. Хитрый Иван Иваныч же, стараясь подловить спящего вахтенного, не ленился обойти ПКЗ по периметру, минуя скрипучую дверь. Идти было долго, плавказарма – корабль не маленький, но метод был действенный, срабатывал практически всегда.
Так он сделал и в тот раз (а надо сказать, что дело было зимой).
- Обхожу, - говорит, - как обычно вокруг ПКЗ, и уже издалека вижу – спит твой вахтенный у трапа, сидя на кнехте, аж тулуп на палубе лежит. Я,- говорит,- подкрадываюсь к нему сзади, и как дам кулаком по шапке, мол, спишь, мерзавец! А он, представляешь, лейтенант, поворачивается ко мне лицом, лапу к уху приставляет и докладывает, сидя, мол, «верхний вахтенный подводной лодки матрос Павлов»! Что за черт, думаю? Стоит, что ли? Распахиваю ему тулуп – точно, стоит! Ну и боец, ну и подводник! И где их таких берут, микробов? В общем, сам стою перед ним, как идиот, смотрю на него сверху вниз и не знаю, что сказать. Выходит, зря я его треснул по макушке.
К слову сказать, рост у Иван Иваныча был 165 сантиметров…
А их, молодых, прислали к нам аж восемнадцать человек зараз. Выстроили молодняк перед экипажем подводной лодки на шкафуте ПКЗ, на шаг впереди строя (больше места на палубе не было – тесновато). Я с правого фланга смотрю: ноги молодых стоят ровно, тридцать шесть ботинок подряд, а поднял глаза, по головам – одного в середине нет. Не может быть, думаю. Опускаю глаза вниз – ноги есть, поднимаю наверх – головы нет! Потом пригляделся, а у него голова где-то в районе соседских ремней! Когда этот краснофлотец Павлов стал годком, молодые матросы его «Злобным Карлой» прозвали.
Если вернуться назад, к длинным подводникам, то не могу не вспомнить штурмана с соседней ПЛ по кличке «Плафон». Такое прозвище он заработал по причине своего роста, потому что постоянно задевал головой плафоны в отсеках, причем некоторые разбивал, из-за чего имел частые стычки с механиком. Тот, бывало, орал на всю гавань:
- Матчасть мне портишь, штурманила длинноголовый? Я уже все запасы плафонов со склада выгреб! В следующий раз дам тебе в глаз, голову оторву и подвешу вместо плафона. Будешь «фонарём» под глазом отсек освещать!
Видимо, постоянно сотрясая серое вещество в голове, штурман стал тугодумом и растерял всю сообразительность. Когда их экипаж обучил премудростям подводной службы братских сирийцев, те, по старой традиции Учебного центра, преподнесли своим инструкторам по презенту каждому: командир – командиру, старпом – старпому и так далее до последнего матроса. Плафон после вручения подарков пришел к нам в каюту похвастаться, мол, смотрите, какая вещица у меня есть, и показывает шариковую ручку с электронными часами. Мы, вопреки его ожиданиям, в дикий восторг не пришли, потому что такие ручки у нас уже давно появились в магазинах, по 17 рублей за штуку (дороговато по тем временам, но купить можно было свободно). Комментарием к показу данного раритета были слова:
- Это я у боцмана выменял! А то сирийский штурман пытался всучить мне какую-то дурацкую чернильную ручку, еще обозвал ее как-то странно: мер…- пер…- хер…чего-то там, не помню. А я никогда чернилами не писал, вот и поменялся с боцманом, а он, дурак, согласился!
- Погоди-ка, штурман, - прервал его наш минер. - А тебе, случайно, не «Паркер» пытались всучить?
- Точно, - обрадовался Плафон. – «Паркер»!
Эпитеты, которыми мы наградили Плафона за его тупость и неграмотность, изложению на бумаге не подлежат. Параллельно мы объяснили ему всю глубину его заблуждений. Я думаю, что из всего сказанного нами, он понял одно: разницу в стоимости «Паркера» с золотым пером и шариковой ручки, хоть и с часиками, потому что тут же побежал к боцману меняться обратно. Только боцман, хоть и был раза в полтора короче штурмана, на новый размен не согласился, чем и доказал, что количество серого вещества в их головах обратно пропорционально количеству сантиметров в их габаритах.