Слеза покатилась как-то робко, будто вовсе не хотя. Оставляя мокрую полоску на загорелой коже. Добралась до губ. И на ямочке на подбородке замерла, подставляя свои опухшие бока вечернему солнцу.
Кто-то с силой толкнул в плечо. Толкнул и прошел мимо, не забыв нахмуриться. Напрячь мышцы ног и спины, и удержать равновесие. Сжать кулаки. Грязной ладошкой стряхнуть слезу. Главное, устоять.
Во дворе пьяные мужики громко и отчаянно горько проигрывали нефть. Робкий взгляд карих глаз скользнул по ним. Осуждающее качнулись черные кудри. Или, быть может, это ветер заполз в них. Играя в свою никем непонятую игру. Давно отравленный ветер. Это и есть ветер перемен?
Взгляд огромных карих глаз поднялся к небу. Белая полоска, оставляемая таким игрушечным будто бумажным самолетиком, быстро превращалась в черную. Бумажный самолетик падал. Безнадежно вздыхая. Что испытывают сейчас в нем бумажные человечки? Наверное, такой же бумажный страх, который быстро вспыхнет и, свернувшись обугленными краями в черный кокон, сгорит навсегда.
Вторая слеза, оставляя соль в глазах, проскользила по щеке. Захотелось топнуть ногой. От безысходности, которая вдруг резкой волной накатила из ниоткуда. А быть может с этого синего неба, располосованного этими сгораемыми бумажными страхами.
На скамейке у подъезда сидел дедушка Ашан. Он любил рассказывать малышам про горы Кавказа. Про чистые и гордые горы, где он вырос. Он любил делать из веток дудки для ребятни. Он любил смотреть на вечернее солнце. Вот как сейчас. И уже лет 10 сидел на этой скамейке, с гордо-прямой спиной, поглаживая свою черную с сединой бороду. Сидел и ждал. Чего ты ждешь, дедушка Ашан? А дедушка только грозно махал своей старой палкой. Кому?
Теперь его именем называют супермаркеты... Дедушку это даже не злит.
Вдруг появились люди в черных масках. Скрутили дедушку, который даже и не сопротивлялся. Он только успел сложить свои морщинистые руки в молитве и прошептать когда-то всеми почитаемое и до непогрешимости святое «Аллах Акбар». Скрутили. Ударили для приличия пару раз резиновой дубинкой и исчезли вместе с ним. Забрав, истории про гордый Кавказ, забрав дудки из веток. Забрав еще что-то… Что-то очень нужное всей этой детворе. И скамейка сиротливо опустела.
Ноги вдруг очень устали. Устали почти смертельно. Сесть? Сесть прям здесь на этот грязный песок? И стать ближе к земле? Нет. Надо стоять. Надо выше поднять подбородок. И зажмурить глаза посильнее. А то новая слеза уже собралась пройти свой последний путь по мокрой щеке.
Во двор вбежала ребятня. Побросав свои портфели и сумки, пустились в понятную только для них возню. Вышли во двор женщины в халатах. Кто с коляской. Кто вывесить белье. Кто любовными затрещинами выпроваживать мужа домой. Итак нефти не осталось. Двор жил своей жизнью. Наполняясь детским смехом и мужским крепким матом, наполняясь запахами постиранного белья и детского молока. На лице заиграла улыбка. Слабая, будто боясь собой спугнуть эту маленькую жизнь…
Раздалась автоматная очередь.
Мальчик, пытающейся залезть на горку, вдруг замер, недовольно обернулся, будто ищя того, кто смог так нагло пустить в него мячик. И упал. Скатываясь по металлическим ступенькам, окрашивая их в глупый бордовый цвет. Покатился тазик для белья, раскидывая уже никому не нужные рубашки-распашонки. Коляска по инерции прокатилась еще немного и, уткнувшись в забор, остановилась. Странно, но в коляске была тишина. Какая-то страшная тишина. За столом лежали мужики, будто вдруг им всем наскучило проигрывать нефть, и они решили поспать. Или, быть может, нефть кончилась? И проигрывать стало нечего.
Ну, вот и стоять больше нет сил. Коленки плавно сгибались, заставляя грязный песок так быстро приближаться. Голова больно ударилась о землю. Черные кудри тут же разлетелись по сторонам. Здесь уже ветру будет сложно добраться до них. Пусть и давно отравленному ветру. Широко распахнутые карие глаза смотрели в небо, где от бумажных страхов уже не было видно самого неба. Сплошные бумажные страхи. Сгорающее так обидно быстро. Захотелось зареветь. Зареветь взахлеб. Грязная ладошка сжалась в кулачок и замерла так. Навсегда.
Лишь эхом по двору летало молчаливо-траурное «Зачем?»
________________
чтобы не забывать