Прошло несколько дней, в каком-то сумбуре за эти дни произошла целая куча изменений – когда я думала, что вот, все наладилось; потом – что нет, все никогда не наладится; вот, теперь все будет в порядке; нет, уже ничего не исправишь; и так несколько раз. Все без толку, чуть сдвинется – и на круги своя. Хорошо, что надо куда-то лететь... К морю!
Почти всю дорогу до Москвы в машине с ребятами я притворялась, что сплю. Разговоры были ни о чем – и громкая музыка.
И вот я уже в самолете, лечу в Хургаду. А слева пустое кресло...
Так странно лететь над облаками и видеть в иллюминаторе слепящее солнце, которое не светит сейчас в Москве. Белоснежная пустыня, которой будто конца и края нет, а над ней солнце – и больше ничего. Стерильный мирок из окна машины, летящей Бог весть на какой скорости над землей, которой не видать... А потом тучи, подрагивание, солнце и внизу что-то неясного цвета в дымке, снова облака, неспокойный сон...
А когда-то ты станешь старым. И не будешь даже знать, жива я еще или нет... Если я не стану знаменитой, конечно…
Однажды ты посмотришь на себя в зеркало и увидишь, как кожа под твоими бровями пригибает твои ресницы к глазам. Ты увидишь, как эта дряблая полупрозрачная кожа уменьшила твои глаза. Ты вспомнишь, как они блестели когда-то. Ты снимешь очки – и твое отражение станет мутным, как и все вокруг тебя.
Ты, теперь уже уважаемый Евгений Михайлович, будешь таким же мутным и невнятным, с рябью морщин, каким раньше становилось от ветерка только твое отражение в неспокойной речной воде. Холодной воде отмеренного времени.
Может быть, ты вспомнишь, как когда-то ты был совсем еще юным и точно так же смотрел на себя в зеркало, когда я подошла к тебе и обняла. Как нежно я касалась твоего лица тогда, с какой любовью смотрела. Может быть, ты поймешь, что твои глаза научились видеть только сейчас, когда ты это вспоминаешь. Они видят на твоем лице, похожем на печеное яблоко, отпечаток твоей жизни, прожитой с людьми, никто из которых не любил тебя так, как я. Я говорю это, ни на минуту не сомневаясь ни в одном слове. Ведь теперь ты уже понимаешь: так тебя могла любить лишь юная девочка, ничего еще не знавшая о жизни и людях, обретшая весь мир в твоем лице, безгранично верившая лишь тебе и в тебя, бывшая благодарной за то, что ты позволил ей так любить тебя. К тому времени, как ты освободился от моей любви, ты стал слишком взрослым, чтобы позволить еще одной юной девочке любить тебя так же неуклюже, слезливо и неправильно - так, как любят только в первый раз… Я знаю, тебе трудно поверить в это, но я могу поклясться. А ты никогда не сможешь проверить, любила я когда-либо вообще или нет. Ты даже не можешь узнать, жива я еще или нет. И если жива, сижу ли в кресле у камина, как ты мечтал, крашу ли волосы ромашкой и помню ли о том, как сильно любила тебя когда-то. Если, конечно, я не стану знаменитой.
А знаешь, бывало, я не могла подняться и идти дальше: разлука с тобой сбивала с ног; мне казалось, что жизнь моя вот-вот кончится, и я уйду, а ты даже не заметишь. Потому что ты не можешь сейчас быть рядом. Ведь у тебя были причины не быть рядом в такие долгие ночи и дни?
Тогда я ставила на повтор одну песню нашей любимой группы. Однажды ты напел куплет из нее, даже не заметив, что я слушала; ты не придал этому значения, а для меня эта песня навсегда стала связанной с тобой. И я засыпала под нее. Солист пел с надрывом, куце, наотмашь. Чувства до хрипоты. Его струны звенели от боли, тексты тянули жилы, ударяли в лицо ветром, дули в моей голове. Я спала, та песня тихонько всю ночь играла, – и все мои сны были овеяны волшебством звуков, которые ты однажды напевал, стоя рядом со мной. Я просыпалась и слышала все те же ноты. Я улыбалась, подпевая одними губами, сонно... А ты никогда об этом не узнаешь. Если я не стану знаменитой, конечно.
Тогда я не слушала слезливые песни популярной музыки. Относилась к ним с какой-то брезгливостью даже. Не только потому, что таково было твое отношение к ним, - просто тогда они казались мне приторными и фальшивыми. Расставшись с тобой, я поняла, что попсовые всхлипы никогда не выйдут из моды. Видишь ли, девочки-подростки всегда будут с замиранием сердца внимать голосениям отвергнутых любовников, потому что они еще не знают, что вероятность возникновения чистой любви до гроба равна нулю. Если гроб не через три года, по крайней мере. А большие девочки любят такие песнопения, потому что ни у кого такого (как минимум, уже) нет, но всем очень хочется.
В моем юном возрасте несколько неудобно так думать, честно говоря…
Внутри себя человек носит стихию. И бывают моменты, когда она может подчинить себе всё. Помнишь, как это было с нами? Как мы переставали даже пытаться контролировать свое поведение, слова, мысли. Готовы были не замечать даже целого мира, если бы он встал между нами. Бездумно подчиняясь тому, что тянуло нас друг к другу, не задумываясь, как это называется, к чему это нас приведет, и каким будет будущее, мы просто были вместе.
А помнишь, настало время, когда мы перестали любить друг друга так, как в начале? Помнишь, падал мокрый снег, и кончался век, ты молчал и видел мои слезы? Что-то ныло в груди и тянуло то уйти, то остаться. Помнишь, ты даже звонил мне, пьяный, заикался о нас, клал трубку или просил прощения, хотя не был виноват... Никто не был виноват. Так просто произошло. Мы не специально.
Я горько сожалею о том, что сделала с нами. Но поздно, мы оба уже слишком хорошо знаем, что быть вместе нам теперь невозможно. Я перестала верить себе, ты перестал верить мне. Кажется, ты говорил тогда, что если я однажды решила уйти, «то не пытайся уверить меня, что теперь ты твердо решила вернуться». Женя… Ты, конечно, был прав – за нас обоих. Я не настолько тщеславна, чтобы быть уверенной, что кто-либо не может жить без меня. Даже ты. Особенно ты.
Однако мое тщеславие запущено настолько, что я уверена: никто не будет любить тебя так, как любила я. Никто и никогда. Любимый когда-то, считай это моим проклятьем тебе. Много раз ты делал мне больно, а я никак не могла понять, за что. И все же я не умела злиться, не могла даже запомнить, из-за чего плакала тогда... В концов, ведь это ты меня потерял. И пусть это будет самая большая неудача в твоей жизни. Я виновата, да. Но неужели только я?
Я проснулась, шея затекла. За окном все те же облачные сопки. Кажется, у меня опухшее лицо – отражается в окне. Посмотрела в зеркало старой пудреницы – нет, вроде. Но выгляжу ужасно. Пойду в туалет, умоюсь холодной водой...
По проходу иду, как пьяненькая. Кстати!.. А, тут не наливают, наверное.
Ты лгал мне, говоря, что любишь: ведь с любимыми не расстаются. Если я не с тобой, то лишь потому, что ты заставил меня покинуть тебя, и не сумел вернуть обратно. И что бы ты ни говорил, я даже не считаю, что ты когда-либо пытался. Любовь может простить все, - кроме несвоевременности и всего нескольких неосторожных поступков или слов…
Помнишь, тебя спросили, где я? Тогда ты ответил, что меня больше нет. Любимый когда-то, так говорят о покойниках. А я все еще жива. И помнишь, ты сказал мне однажды, что я изменилась. Не уверена, что ты понимаешь: теми словами ты похоронил меня заживо. А я тогда похоронила несколько десятков засушенных роз от тебя. Как древние греки: я их сожгла. Надеялась, что с ними сгорят и все нити, так крепко связывавшие меня с тобой. Но в жизни так просто не бывает, ты ведь знаешь…
В проходе столкнулась с кем-то, неприятно разлепив губы, что-то буркнула, вроде «извините». Он вкусно пахнет, у Жени такие же духи. Почему у всех кругом такие же духи? Пить хочется. Так легко идти, будто мы и не движемся вовсе. Интересно, какая у нас скорость? Хм, «мы», «у нас». Наверное, сознание того, что если самолет упадет, то сдохнут разом все, заставляет думать о людях на борту как о «мы»... Женя даже пахнет, как все. Вот уж воистину человек с высокой социализацией личности. Это мне все неймется, поди найди духи limited addition – только те мне по вкусу...
Я и есть та холодная вода, в которой заблудился одинокий луч солнца. На самой глубине – там, куда не проникает солнечный свет - обитают ужасающие рыбы. Они все время молчат и манят кого-то. И светятся.
Я знаю, что ты скучал по мне, поэтому иногда пытался вернуться в мой тесный мирок, существование которого ты как-то раз попробовал отрицать. Я тоже скучала. Мы оба хотели вернуть все, как было. Я верила, когда ты временами говорил, что очень хочешь, чтобы я вернулась. Теперь уже нечего таить: иногда я мечтала, что ты вернешь меня. Но не отвечала на твои ночные звонки. Которых было всего несколько…
Мы хотели, чтобы у нашей сказки был счастливый конец. Хотели, но не очень.
Мы не хотели совместного счастья – мы лишь мечтали уменьшить несчастье, каждый - свое. Мы не хотели больше быть вместе – мы просто хотели избавиться от одиночества. Мы не хотели продолжать отношения – мы просто хотели рассказывать друзьям красивую историю любви, у которой не было бы конца…
А в туалете самолета действительно страшно. Все гудит, и чувствуется, что и скорость какая-то страшная, и высота смертельная. Неудобно – не то слово. Здесь просто страшно и тесно... Вода в кране странная на вкус, и холодная слишком. Или дело просто в том, что... Хм...
Вдруг кто-то звонит в дверь.
Открыла дверь – там Женя стоит. Робко смотрит из-под ресниц.
Не успеваю думать.
Одним рывком втащила его через порог в квартиру. Будто не прошло и дня после расставанья, будто не было ничего. Я снова чувствую его запах. Такой родной, такой знакомый. Он даже дышит так, как я знаю, я предчувствую его вдохи и выдохи, сбивчивые, виноватые такие вдохи и выдохи. Он замер, стоит передо мной, так близко, он стоит передо мной.
Я не успеваю думать.
Встав на цыпочки, целую его губы. Прижавшись к нему всем телом, впиваюсь в них, будто они лед, а я только что из пустыни. Эти родные губы, которые я не смогу забыть, каждое движение которых я так знаю…
-Теперь уходи, – Он оторопело молчит, я смотрю ему в глаза, - Уходи! – Я выталкиваю его за дверь, захлопываю ее и поворачиваю ключ в замке. Сажусь на пол, подпирая дверь спиной. Секунда, - и я вся в слезах. Так будет лучше для него.
Я знаю: он не вернется.
Вот теперь - всё.
Спертый сонный воздух салона самолета и состояние какое-то непонятное. Чувствую себя кусочком персика в сиропе – расчлененной, без кожи и в консервной банке.
Наверное, все было бы именно так. Если бы Женя вдруг позвонил в дверь. Если бы я открыла, не поинтересовавшись, кто там. Если бы у меня хватило духу потом вытолкать его за дверь… (А духу бы не хватило).
Говорят, первую любовь забыть нельзя.
Еще говорят, что даже долгая любовь забывается, ведь жизнь в разы длинней.
Конечно, было бы слишком просто забыть друг друга после слова «прощай». Я все еще помню, как именно ты сутулишься. Помню твои губы – вечно горячие, обветренные, бордовые, пульсирующие под тонкой кожей. Помню твои глаза. Твоего пристального взгляда я всегда до паники боялась. Помню твою родинку на мочке уха и квадратные ладони; крохотные шрамики на фалангах пальцев, о которых ты говорил, что это следы от чьих-то зубов.
Понадобится время, но я забуду.
Надо попытаться снова заснуть: лететь еще долго. Было бы забавно, если бы самолет разбился. Честное слово! Крепко заснуть, БА-БАХ! – и не проснуться...
Все время без тебя похоже на бред или кошмарный сон. Но ведь сон не смерть, а значит, я проснусь, когда наберусь сил. Хотя знал бы кто-нибудь, как надоело быть сильной, как хочется быть слабой…
Я престану тебе сниться, и ты тоже меня забудешь. Совсем забудешь, - ведь надо жить дальше и быть счастливым. Я перестану быть твоей «номер один». Ты сотрешь меня из своей жизни, изгонишь меня из своего королевства, отберешь прописку в твоей памяти. Ты забудешь, как забывают мертвых.
Но однажды ты станешь старым и, увидев в зеркале свое печеное лицо, ты попробуешь представить, какими стали те, кого ты знал когда-то. Ты не сможешь даже вспомнить моего лица, припоминая лишь отдельные черты и рыжие волосы, с трудом составляя из них смутный образ. И ты задумаешься, жива я еще или нет. Если, конечно, я не стану знаменитой…
Проснувшись, я увидела, что в Женином кресле сидит красивый молодой человек и как ни в чем ни бывало листает журнальчик, слушая радио через наушник, подключенный к подлокотнику... До чего техника дошла.
Оказалось, он решил пересесть от дурно пахнувшего мужлана, с которым его посадили. Очень надеется, что это не доставляет мне неудобства, что я не против, но если что, он готов...
Тоже летит один в Хургаду. Секс-турист, наверное.
Точно. Говорит, я безумно красивая, - настолько, что он даже не в состоянии этого скрыть. Ну да, да, конечно. Ха-ха 2 раза, как приятно. Вы читаете – что пишут? Оо, как интересно, угу. Все как обычно. Эх, наконец-то он отдохнет, как нормальные люди. Давно мечтал слетать в Египет, посмотреть на останки древней цивилизации.
Фу, как.
Понятие «нормальные люди» - это просто матерное ругательство, по-моему. Или нет. Это родом из ереси, типа НЛО. Они, может, и существуют, конечно – шут его знает. Но я их ни разу не видела. И мои знакомые, и их знакомые, и знакомые их знакомых, и знакомые знакомых их знакомых – тоже не видели. Но по телевизору рассказывают про нормальных людей. И в книжках еще. И иногда в речи такое: «все не как у нормальных людей». А как у них там? В самом-то деле! Как???
Или еще веселееРассказы про то, что не хотят быть как все. Вообще умора. (Поэтому этот, как бишь его – Александр – решил ехать один, без друзей, ну, вполне насладиться солнцем, морем, пирамидами. Три ха-ха. Но даже если бы это была правда).
Все – ВСЕ! - готовы из кожи вон лезть, чтобы быть «не как все». Перевожу на русский: чем активнее человек выпендривается, тем сильнее он попахивает этим самым «как все». Смешно? - Печально. Самое интересное в этой истории, что эти самые «как все» на деле не такие уж и дураки. То есть те стандарты жизни человека, которым учат в школе, учат в школе, учат в школе вот уже который год – они складывались веками и по сути не на ровном месте. (Можете кидаться в меня гнилыми помидорами – но я действительно так считаю). Это все, конечно, очень скучненько, как сиреневый абажур. Но те правила работают – в отличие от правил типа маминых – которые придумывали в одиночку и проверяли лишь на том, кто натолкнул на мысль...
Вообще, почему бы просто не жить? Просто – так, как удобно, как нравится именно тебе – независимо от того, будет это «как у всех» или «не как у всех»...
Опа... похоже на изречение начинающей анархистки, наверное.
Да бог с ним, впрочем. Кому как нравится. Собственно, я всего лишь хотела сказать, что всякое там деление на группы, типы, виды, роды – гребанное упрощенчество, и об этом уже столько говорили! На нас влияют слишком много факторов, мелочей, деталей – невозможно написать учебник с заголовком «Человек: инструкция по применению». В здравом уме и твердой памяти, по крайней мере.
Ну вот как объяснить отличному парню с идеальной фигурой и манерами, что он, конечно, клевый – круче некуда, но то, что он постоянно почесывает голову, меня раздражает, и поэтому я хочу, чтоб он оставил меня в покое и продолжил клеиться к своему дурно пахнущему мужлану. Как??? Хотя, думаю, если я еще на одно невинное замечание отвечу тирадой наподобие только что прозвучавшей, он сам отвалится. Или углубится в журнальчик, как порядочный мальчик, а по приземлении пожелает мне приятного отдыха – и скоропостижно удалится из моей гребанной жизни.
Нет, все-таки какой настырный. Может, я со всех этих нервов похудела, что он так клеится? Даже готов слушать мои тривиальные заумно изложенные мысли, произносимые с неизменной агрессией. Камикадзе, что ли? Окей. Тогда я спать. Простите, Саша, так измучилась по дороге в Москву – просто сил нет. Я вздремну немного, вы не обидитесь? О, хотите конфетку? Мятные. И дежурная улыбка. Глазки закрывай, баю-бай, и снова можно спокойно думать о Жене, пока Саша умиленно смотрит, как девушка спит.
К несчастью, я все же растворилась в Жене. Как сахар в стакане холодной воды. Туго, долго, с трудом и не до конца. И все же – растворилась.
А потом пройдут дожди и смоют твой образ с лица моего города. Новая спасительная осень меня исцелит. И я вновь вернусь к интимности прогулок в одиночестве, без твоего призрака за спиной, - к мыслям о моей жизни, а не о твоей. Я вновь отыщу саму себя в этом ворохе супружеских снегов. Или облачных сугробов. Надуманных. Я буду одна. Но это буду я. Чистая, твердая, жесткая, – я.
Мы приземлились. Я пожелала Саше приятного отдыха и поблагодарила за желание увидеться со мной вновь. Извините, мне хочется насладиться морем и отдохнуть от людей. Всего доброго.
Выходить из самолета было как-то неловко. Я вся была как будто ватная и на шарнирах, и будто не сама управляла своим отупевшим телом. Солнце слишком яркое, небо слишком синее, воздух слишком сухой и вообще странный. И все кругом какие-то ненастоящие. Они говорят на своем тарабарском языке, они живут понарошку, и все кругом суть декорации, выкрашенные в слишком яркие цвета.