«-Вот женишься, Алешенька, тогда поймешь, что такое счастье.
-Да?
-Да. Но поздно будет».
Фаина Раневская – эрзац-внуку.
До переезда в Россию оставались считанные месяцы. Я ходила по Львову, жадно глотая кадры из жизни, стараясь запомнить все, удержать запахи, впечатления, виды. Подолгу сидела в старом парке одна и просто смотрела по сторонам. Или часами напролет гуляла по городу, вслушиваясь в шум от машин, едущих по брусчатке, в шелест каштанов, в стук каблуков, звон трамваев. Иногда слезы наворачивались на глаза – мне хотелось сгрести весь в город в охапку, обнять его – целиком, и шепнуть ему, что я всегда буду любить только его. Я так думала искренне – поэтому это было очень нелепо, конечно.
Однажды написала Жене смс: «Я иду, пропахшая этим городом, как церковь ладаном. Странно, вспоминаю то утро в чужом городе, где-то у озера жидкого серебра, желтые листья, пропитанные туманом, как я сегодня – городом. Холодно. В моих словах порой так много пафоса и вычурности, а что-то кроме них ты научился видеть? Сквозь шелуху?». Женя не ответил.
А правда – чувствовал ли он когда-либо в этих словах мою душу, сквозящую, как лучи солнца через летние грозовые тучи?
В июне я приехала в Петербург и пошла на двухнедельные курсы для абитуриентов. Женя забирал меня из университета каждый вечер. Я познакомилась с его мамой и с Колей. Они были в восторге от меня. Люди всегда приходят в восторг от тех, с кем счастлив их близкий. Если этот человек демонстрирует, что не собирается увести его из семьи. И если проявляет робкую восторженность теми, кому надо понравиться.
Женя не звал меня замуж. Я нервничала. Но в разговорах с Колей и мамой я твердила, что поступаю в университет в России, потому что так советовала моя мама, потому что в России учиться дешевле и потому что папа был русским, потому что мое детство прошло в России, и о тех годах у меня остались самые сладкие воспоминания. И я говорила, что собираюсь вернуться в Украину, чтобы там применить все знания.
Мало по малу я усыпила их бдительность. Да и чего бы им не принять умницу-красавицу, которая не пыталась вытянуть из Жени побольше денег и не мечтала остаться на их жилплощади?
Сейчас я понимаю, насколько циничными были эти рассуждения. Эти люди приняли меня, потому что меня любил Женя, и потому что они старались увидеть во мне хорошее, не искали подвоха. У них я постепенно научилась христианской любви.
Мне нравится чувствовать себя умноженной на двое… В маршрутке, когда со мной знакомится какой-нибудь парень ни о чем, в ювелирном (я уже выбрала обручальное кольцо – дело за предложением руки и сердца), в цветочном (я уже знаю, как будут выглядеть крохотные голландские розочки в моих распущенных волосах в день свадьбы), и так далее. Но это грезы, а не чугунная задница реальности, накопление денег на стиральную машину, готовка, глажка каждый день и так далее… Это все меня пугает, и даже очень. Вообще, что у меня с головой?! На днях целых пол часа я была по уши влюблена сразу в двоих молодых людей, которые разглядывали меня в метро. Женечка, мой великолепный неопытный Женечка, который не посвящает мне песен и почти никогда не выдает красивостей – все равно абсолютно совершенен и на 100% идеален.
Я балуюсь с Жениным фотоаппаратом. Любимая фотосерия – «Петербург: провизия». Домик-печенька возле Александринки (на улице Росси), домик-пряник на Васильевском острове, домик-пастила в Шведском переулке, лазурное небо через паутину троллейбусных проводов – подпись: (Г)лазурь; дворик напротив Летнего сада, у Малой академии искусств – мозаичные фигурки и подпись: Леденцы.
Я живу не в этом городе – я живу во Львове, парю между этой землей и тем небом, не касаясь ни того, ни другого. Петербург пытается жить во мне. Он построен Петром. Он еще не построен. Я создаю свой Петербург из дыма собственной души. Сумерки, влажность, растворенная в воздухе, пронзенном дымкой. Луна, которой еще нет на небе, закрытом тучами – наглухо. Отражения в луже на земле ниже моих ног. Вот – мой Петербург.
В России у меня пропала потребность ходить в костел по воскресеньям. Здесь мне это кажется фикцией. Но у меня осталась потребность молиться. Притом, что я никогда не стесняюсь собственной религиозности, не скрываю, что я католичка, я терпеть не могу, когда кто-то смотрит, как я молюсь. Это слишком интимно, слишком личное. Я чувствую себя абсолютно голой, когда молюсь – и мне не хочется, чтобы кто-то меня в таком виде наблюдал.
Но перед поступлением Женина мама уговорила меня сходить с ней на Смоленское кладбище, где храм Ксении Блаженной. Это церковь православных, но Папа разрешил даже брак с православными. Поэтому я решила сосредоточиться на том, что это петербургская святая – и не обижать в чужой стране чужого бога.
В часовенке меня потрясло то, насколько просто были одеты большинство прихожан. Со временем это потрясение сменилось восхищением. Я не предала свою веру, я по-прежнему считаю истинной верой римское католичество, но как мало прихожан в Украине, в деревне, где католики кичатся своей верой, просто неистовствуют в ней, приходят в костел только за тем, чтоб помолиться – а не себя показать и людей посмотреть. И единицы из них не лгут под образами – даже во время исповеди. У православных в России мало икон в квартирах. Но это не мешает им быть более честными перед Богом, чем многие мои знакомые. Проблема в различии веры? Контраст между городом и деревней? Национальный менталитет? В чем причина? Может, в том, что у них нет градации на большие и маленькие грехи? Нет Чистилища? Они Бога сильнее боятся?..
Тем летом я поступила в университет. После этого мы с Женей уехали в Украину. Несколько дней пробыли во Львове: оставались еще некоторые проблемы с документами. Потом я уехала к бабушке с мамой. Женя работал у отца, а на выходные приезжал к нам.