Моей сестре
И я вижу ее, и теряю ее, и скорблю. И скорбь моя подобна солнцу в холодной воде.
Поль Элюар
…тот, кто теряет связи со своею землей, тот теряет и богов своих, то есть все свои цели.
Ф. М. Достоевский «Бесы»
На свадьбе Влада с Милой я не была.
Мы с Женей расписались в Петербурге, в присутствии его друзей, нескольких моих однокурсниц и наших родителей. Потом объелись в ресторане и поехали кататься на речных трамвайчиках, любуясь белыми ночами. Но этот день был скорее праздником имени меня и Жени – и праздником живота. Это не была свадьба в моем понимании.
Через неделю мы обвенчались в крошечном, ветхом костеле у моей бабушки в деревне. Ксендз Казик нас обвенчал. Гостей на венчании не было – только родные. Братья-сестры-кузины-Влад, наши крестные и родители. Мы не знали, что делать с отцом невесты. Мой отец умер, отчима не было, крестный тоже умер (им был дядя Ян). Когда ксендз Казик увидел, что к алтарю меня ведет Влад, он даже не попытался скрыть негодования. Он успокоился, когда у алтаря я попросила Влада сказать, что он отпускает меня. Влад машинально повторил, на что ксендз Казик усмехнулся.
Я не могла надеть белое платье – не по статусу. На мне было одеяние цвета слоновой кости. Подружками невесты были мои кузины. Они вплели мне в волосы крошечные белые розы из бабушкиного сада, а Женина мама подарила мне свой браслет, бывший на ее запястье в день ее бракосочетания с Жениным отцом. Я приняла ее подарок не без опасения: ведь брак его родителей не назовешь счастливым. И все же я не могла от него отказаться. Тем более, моя свекровь русская, а русские не прощают пренебрежения их искренними порывами, даже если на то есть причины.
Это был чудесный летний день. Он не был безоблачным, но оно и хорошо: не было жарко. Бабушкин двор был сплошь засыпан песком, недалеко от колодца расположились музыканты с синтезаторами, микрофонами, усилителями. На дворе были танцы. Огород, прилегавший к дому, тоже наполовину засыпали песком. И на этом участке соорудили что-то вроде павильона. Из длинных сосновых досок сколотили каркас, затянули все это плотной прозрачной клеенкой, изнутри повесили на стены гуцульские ковры-лижники из овечьей шерсти. Столы и длинные узкие скамьи тоже были из досок и обиты клеенкой.
Честное слово, смотрелось это по-детски уютно. Было похоже на игрушечный домик, который сколотили дети для игр. И все было именно так, как я мечтала. Как все делали в бабушкиной деревне – и как было на той свадьбе, где мы танцевали с Владом, когда я была такая юная и счастливая.
На столах стояли высокие вазы с нарезанными крупными кубиками тортами. Это было для детей. Тарелки с закусками, напитки, приборы, стаканы – столы были переполнены – как на всех торжествах в Украине. Горячее приносили на подносах. Был даже борщ – его гостям приносили в кружках.
В павильоне сильнее всего пахло чесноком и алкоголем. Это было прекрасно. Украинцы любят лук и чеснок чуть ли не больше итальянцев. И веселятся, я думаю, так же громко и страстно. Гостей было много: соседи, друзья семьи, вся родня – включая четвероюродных. Все приходили с мужьями, женами, детьми. Женины гости были в абсолютном меньшинстве. Они с видимым с интересом наблюдали за особенностями украинской национальной свадьбы.
К вечеру собрался дождь. Черное небо гневно гремело, стены из клеенки трепетали от ветра и надувались, толкая гостей в спины. Но все продолжали пить, есть и танцевать на улице. В суматохе меня украл пьяный Влад.
-Ты счастлива? – он плохо держался на ногах, и язык у него заплетался.
-Да, - ответила я и улыбнулась. Ему же будто бы было не до шуток, он будто злился на меня.
-Никогда не видел более унылой свадьбы. Что за семья, в которую ты идешь? Они не живые.
-Влад, я теперь с ним. И я бы полюбила его семью – даже если бы они были намного хуже, чем есть, - сказала я ласково.
-Если бы я мог, ты бы не стала его женой, - сказал он угрюмо, глядя куда-то мутным взором.
-Ты мог, - меня начало это злить
-Что?
-Ты все мог, Влад.
-Я хочу, чтобы ты знала…
-Влад, избавь меня от громких заявлений хотя бы сегодня.
-Ялюблютебя, - выдал он кашей, в одно слово.
-Ох ты. А сейчас ты с какой целью это говоришь?
-Тебя никто не будет любить больше. Только я знаю тебя так, он никогда не узнает.
-Что ты несешь, - я оглянулась, не слышит ли кто-нибудь.
-Ли! Я был с тобой . Ты отдалась мне. Ты ведь ни с кем больше не была. Только с ним. Но ты была со мной. Думаешь, я не знаю?
- Чего ты хочешь от меня?
-Ли, я знаю... Ты моя, - он пытался меня поцеловать.
-Влад, что ты делаешь, отпусти!
Но он продолжал.
-Влад, отпусти!
Но он не слушал.
Я ударила его по лицу.
Он замер, с трудом сфокусировался на мне и кивнул. Он был как кукла. Он неуверенными шагами затопал прочь. Я стояла в каком-то оцепенении, даже голова кружилась – только я не очень понимала, отчего.
-Постой… Влад! – я запуталась в длинной юбке своего платья, - Влад, постой! Да подожди же ты! – я догнала его и схватила за локоть, он обернулся. - Не уходи.
-А что мне? – он смотрел на меня почти с ненавистью, - Радоваться за тебя?!
-Не уходи. Давай теперь будем нормальными братом и сестрой. Я не могу без тебя. Ты занял места больше, чем я тебе отвела. И я думаю о тебе чаще, чем хочу этого.
Лил дождь, я плакала.
-Я ненавижу тебя!
Влад обнял меня. «Ненавижу, ненавижу…» - тише повторяла я, сильнее прижимаясь к его плечу, испачкала ему рубашку тушью. Он вытирал у меня под глазами обратной стороной своей рубашки, задрал ее с живота.
За этой сценой нас застал Женя. Он спросил, что случилось.
-Да, Женя, не узнал ты еще цену Литкиных слез, - Влад усмехнулся.
-Дурак! – я пихнула его в грудь.
Женя взял меня за руку, и мы вернулись к столу, где все гости сидели, укрывшись от ливня. Влад попросил слово и с трудом пожелал нам с Женей счастья. Он никогда не был мастером говорить, даже когда был трезв, но он всегда знал, как донести свои мысли до меня. Закончив свою речь, он подошел ко мне, и - «дзиньк». Крупная капля вина выплеснулась из моего бокала, и моментально слилась со встречной каплей, летевшей из бокала Влада. Влад небрежно чокнулся с Женей и сделал большой глоток.
«В твоих руках мое тело звучало саксофоном, – думала я, осушая свой бокал. - Больно, протяжно, грустно. Тянуло жилы, стонало от воздуха, который ты в меня вдыхал. Касанием губ ты вдувал в меня жизнь, твои пальцы пробегали по мне – молнией. Ты играл давно заученную мелодию, я знаю, безошибочно нажимал на мои кнопки. И твоя игра была виртуозна. Я прощаю тебе, что это была не импровизация. Только в твоих руках я перестала быть сплавом, совокупностью деталей. Я играла, переливаясь стонами. Но никогда, слышишь, никогда ты знать не знал, как я устроена внутри. Ты понятия не имел, что предмет в твоих руках имеет душу. Ты не знал, что с ней делать. А физическая близость – это так просто»…
В это время Влад стоял в стороне, разговаривая с Даной, и смотрел на меня. Вдруг бокал в его руке лопнул, и вино кровавой струйкой засочилось на пол. Дана вскрикнула и отскочила от него, стала громко просить салфетки, чтобы вытереть свое забрызганное платье и залитую вином рубашку Влада. Все внимание было обращено на них.
-Вот что бывает, когда мешаешь русскую водку с украинским домашним вином! – сказал Женя, поднимая свой бокал. Гости засмеялись и выпили. Москали кричали «горько!».