Как всегда, посреди ночи Толстуну захотелось поесть. Это поначалу походило на лунатизм. Однако вскоре, он понял, что это вовсе не так. Он прокрался своим обычным ходом на кухню, подошел к холодильнику, еще раз оглянулся в поиске Бабушки Гамми, которая точно отругала бы его. Но в кухне был только он и мучающий его сны холодильник. Он открыл дверцу. Перед глазами открылись все сегодняшние и немного завтрашних блюд. Их все он обожал. Бабушка Гамми всегда вкусно готовила. Это знали все.
Он достал ягодный пирог и поставил его на стол. Затем потянулся за кувшином молока, не отрывая глаз от сахарного крема на пироге, и... наткнулся на что-то еще. Он повернулся и увидел Ворчуна. Тот смотрел на него недовольно и немного сонно.
- Какого черта ты не спишь, Толстун?
- Да вот... э... решил перекусить... - промямлил Толстун, стараясь не смотреть на Ворчуна.
Ворчун открыл холодильник и уже собирался положить пирог на место, как ощутил на своем плече лапу Толстуна.
- Ворчун, ну пожалуйста... ты же знаешь, что я без этого не могу.
Ворчун резко развернулся:
- Ты не лучше кого-то из нас, и ты должен есть тогда, когда и все. Так что иди к себе в спальню и...
Он не договорил, так как Толстун подошел ближе, слишком ближе. Он никогда раньше так не подходил. У Ворчуна перехватило дыхание. Большой толстый мишка улыбался ему нежно-нежно, его мокрый нос почти коснулся его щеки... Ворчун непроизвольно отступил назад, и спиной уткнулся в открытую дверцу холодильника. Повеяло холодом.
Толстун дотронулся лапой до мягкой ткани воротника его пижамы, повертел пуговицу в пальцах, и подошел еще на шаг. Ворчуна овеяло мятным дыханием другого медведя.
- Толстун.. э.. не пойти бы тебе спать...? - сказал он уже не так уверено, потому что он был слегка опьянен этой близостью. Это была не дружеская близость, а какая-то другая. От нее появились новые ощущения где-то в желудке, такие щекотные, проникающие в горло и отнимающие дыхание.
- Нет, Ворчун... - промурлыкал Толстун в такое непривычной для него манере. Он положил подбородок на плечо Ворчуну и глубоко вдохнул, щекоча мокрым носиком за ушком.
Ворчун замер.
- Что ты ...делаешь? - спросил он напряженно, но уже совсем не строго, даже с некой опаской.
- Всего лишь хочу поесть, - ответили ему в плечо, и кажется, даже улыбнулись.
- Знаешь, Ворчун, ты такой теплый..., гораздо теплее холодного пирога в холодильнике.
Эти слова прозвучали так странно, что Ворчун и не нашел, что ответить.
А Толстун продолжал, толкая дверцу холодильника, и обнимая за плечи Ворчуна, которому вдруг стало тяжело дышать.
- Такой теплый, мягкий и, наверное, очень сладкий... - он поднял голову и прикоснулся к губам опешившего медведя.
Отстранившись и глядя на него сверху вниз, как на творение своих рук, Толстун улыбался. Все так же нежно... и его совсем не хотелось ругать. В это время пальцы большого медведя стали расстегивать пуговицы на пижаме. Одну за другой. Ворчун следил за ним, не отрываясь.
- Толстун... - прошептал он.
- Все будет хорошо, Ворчун, - успокоил его мишка Гамми, стягивая с его плеч бежевую ткань рубашки.
Тонкие губы легли на мохнатую ключицу. Ворчун закрыл глаза и уцепился за угол холодильника, чтобы не упасть.
Толстун оказался весьма искусен в том, о чем гласили некоторые главы старинных книг Гамми, спрятанных под семью замками.
Ворчуна охватил жар. Он лежал на полу кухни, где они обычно ели, ходили, готовили, спорили, а теперь... Тот, кого обычно заботила только еда и ее количество, целовал его грудь, шею, руки, облизывал его торс, как мороженое или ягоду. Ворчун чувствовал мокрый нос то там, то тут. А еще - руки... Руки шарили везде, по всему его телу.
Раньше Ворчун вообще не мог терпеть ни чьих прикосновений. Его это раздражало. Все эти сюсюкания, обнимашечки. В конце-концов, он был самым серьезным медведем в семье и не мог себе позволить расслабиться. Даже не смотря на то, что внутри он был добр и нежен, он не мог поступить иначе.
Но потом, за какие-то определенные заслуги, его хвалили, жали руки, обнимали. Нежно. По-дружески. По-братски. Но то, что делал Толстун - добрейший, немного стеснительный и прожорливый медвежонок - не складывалось в уме.
Когда разгоряченные лапки потянули нижнюю часть пижамного костюма, Ворчун пришел в себя.
- Нет, - сказал он резко, останавливая Толстуна, - Хватит, - он тоже тяжело дышал, - Закончили.
Он встал, поднимая с пола рубашку, стараясь не смотреть в его сторону. Подойдя к двери, он бросил, не оборачиваясь:
- Можешь достать и есть свой пирог... я разрешаю.
И Толстун остался один в кухне.
На следующее утро, за завтраком, Бабушка Гамми сказала:
- Это странно, но я думала, что Толстун не удержится и съест ягодный пирог, который я приготовила к сегодняшнему празднику. Однако, пирог цел и невредим. Даже не знаю, чем это объяснить, наверное тем, что он начал исправляться!
За это я тебе положу первый кусочек пирога, давай сюда тарелку.
- Спасибо, Бабушка, но я не буду... - как-то печально ответил Толстун.
Все ахнули: "Как это так - Толстун и не хочет есть?!"
- Уж, не заболел ли ты, Толстун, - поинтересовался Колдун.
- Нет, просто я не хочу есть...
Желая переменить тему на намечавшийся праздник, Бабушка Гамми спросила:
- А почему Ворчун не вышел? Сегодня же его день рождения.
Толстун как-то странно шмыгнул носом.
- Толстун, может быть, ты пойдешь, позовешь его? - поинтересовалась Бабушка Гамми.
- Ну хорошо... только вряд ли он меня будет слушать...
- Почему?... - поинтересовался Колдун Гамми, но тот уже вышел.
Подойдя к комнате Ворчуна, Толстун постучал, надеясь, что его никто не услышит. Но за дверью раздраженно сказали "Войдите".
И он вошел.
Увидев его, Ворчун отвернулся к стене.
- Чего тебе нужно? Я тебя не звал.
- Тебя все зовут... к столу.
- Иди, скажи им, что меня не будет. Я заболел.
Толстун не уходил.
- Ворчун...
Ответом была тишина. Он попробовал еще раз:
- Ворчун, прости меня, пожалуйста... Я...
Ему казалось, что Ворчун его не слышит, или что он говорит слишком тихо. Он подошел к самой кровати, и услышал сердитое сопение.
- Прости меня, пожалуйста, Ворчун, - он присел на краешек кровати, которая сразу прогнулась под ним.
- Я не хотел, чтоб это так далеко зашло… Я просто хотел, чтобы ты мне разрешил съесть торт. Я думал, ты сразу мне разрешишь, сразу уступишь… Но…
Ворчун резко развернулся:
- Что «но»? Тебе для этого понадобилось меня целовать, обнимать, прижиматься?
Толстун опустил голову, кусая губы:
- Прости мня… Я сам не хотел… Но ты такой… такой… горячий, такой мягкий и приятный…, - он покраснел, - мне так захотелось тебя поцеловать… куда угодно… Мне показалось, что тебе это нравится.. Прости меня, Ворчун…
Он шмыгнул носом, что означало прибытие слез.
Ворчун сидел с открытым ртом, не зная, что сказать. Это признание, выкинуло из его головы все логические и не логические мысли, все оскорбление, поучения, наставления. Захотелось обнять, успокоить. Откуда-то возникла неукротимая нежность, и он, повинуясь ей, обнял за плечи Толстуна и прижал к себе.
Толстун зарыдал во всю. И Ворчун принялся его успокаивать, поглаживая по спине.
А на кухне праздничное настроение постепенно исчезало. Все обсуждали поведение Ворчуна, не появившегося на пир, и Толстуна – не согласившегося отведать чудного Бабушкиного пирога. Каждый предлагал свое мнение на этот счет. И когда они успели поссориться, ведь только вчера вечером они были так неразлучны! Шум поднялся такой, что они и не услышали тихий скрип двери, в которой появились Толстун и Ворчун.
Первая их заметила Солнышко.
- Ворчун! – воскликнула она. И все сразу замолчали. Споры прекратились, так как Толстун и Ворчун держались за руки, что говорило о том, что они помирились, и теперь не важна причина ссоры.
Все стали поздравлять именинника. Потом зажгли свечи на праздничном пироге. Колдун в очередной раз продемонстрировал свои знания в магии Гамми, и зажег свечи с помощью заклинания.
И только, когда все немного унялось, и все погрузились в дегустацию праздничных деликатесов, к Ворчуну незаметно подсел Толстун. В руках он держал маленький сверток с таким же маленьким бантиком сверху. Открыв его, Ворчун с удивлением увидел пуговицу. Это оказалась та самая пуговица, которую случайно от нетерпения оторвал Толстун, снимая с него рубашку…