Солнце уже стояло высоко, и все места в Большом Цирке были заняты. Император Нерон тщательно следил за тем, чтобы в цирке не оставалось свободных мест – горе было тому, кого встречали слуги императора в день игр бродившим по городу или работавшим в мастерской. Игры проводились два-три раза в неделю и постепенно стали противными римской публике.
Мало кто помнил Рим времен Республики, уничтоженной Августом более восьмидесяти лет назад. Если первый император, хотя бы строил из себя защитника нравственности, то его последователи делали Рим все более и более злачным местом. Юноши из знатных семей шли в гладиаторы, ремесленники бросали свои мастерские и уезжали в провинции, разоренные крестьяне переселялись в Рим и сбивались в банды. После пожара, произошедшего более года назад, Нерон смог восстановить Рим, но теперь в нем истинными хозяевами стали его рабы и отпущенники. Теперь после заката было опасно гулять не только по Субуре, но и возле Форума. Бессилен был и Сенат, превращаемый правителями в обычное городское собрание. Свой «Сенат», из вольноотпущенников и рабов, построил на костях старой римской знати Нерон. Теперь проклятый богами Рим, словно жалкое судно в жестоком океане судьбы, вел безумный кормчий, Нерон.
В этот день, как обычно, первые ряды в Цирке были заняты римской чернью, занимавшей лучшие места еще до рассвета, а сенаторам и всадникам*, лишенным некоторых былых привилегий, приходилось довольствоваться местами похуже. Большинство зрителей вели оживленные разговоры, обсуждая гладиаторов, выступающих на арене, и двое собеседников, сидевших в шестнадцатом ряду – далеко от назойливой римской черни, но близко к арене, могли спокойно беседовать, не рискуя быть услышанными.
- Пизон уже нашел способ убрать Нерона? – спросил один из собеседников, Авл Мунаций Грат, сын римского всадника Тиберия Мунация Грата и мавританской рабыни. Это был высокий широкоплечий мужчина, около сорока лет на вид, с короткими темно-каштановыми волосами, смуглой кожей, темными глазами, тонким заостренным носом, гладковыбритым узким лицом, украшенным несколькими шрамами. Он был одет в белую тогу с узкой пурпуровой каймой, знаком всадников.
- Пизон пригласит его на свою виллу в Лации, вряд ли Нерон откажется. Ты согласен принять участие в нашем деле…или ты боишься? – сказал второй собеседник, сенатор Анней Лукан, коренастый мужчина, среднего роста, с серыми глазами, короткими седыми волосами, круглым лицом и коротким тупым носом. На вид ему было около шестидесяти лет. Он был одет в белую сенаторскую тогу с широкой пурпуровой каймой.
- Агенобарб…Нерон, как мы уже привыкли называть, должен умереть. Он – проклятие, которое Рим, возможно заслужил. Ему нет места среди живых людей. Клянусь Поллуксом, я готов убить человека поправшего все святое и все человеческое, - Грат говорил тихим, но напряженным голосом.
- Да, Нерон – это абсолютное зло. Убийца матери, брата и жены. Он должен быть убит, но у него много сторонников среди черни…народ Рима продался созданию Бездны за египетский хлеб и масло, за театральные представления и зрелища в цирке. Но, конечно, я надеюсь, что у нас все получится, - Лукан похлопал Грата по плечу и продолжил, - Разговор продолжим позже, место здесь не самое подходящее.
На арене все еще шел первый бой – прелюдия к массовым поединкам. Сражались двое: высокий светловолосый германец и невысокий сухопарый ибер. На обоих были одеты только боевые пояса, с бронзовыми бляхами, закрывающие бедра, пах и живот. Германец был вооружен длинным двуручным мечом, а у ибера были два кинжала. Преимущество было явно на стороне ибера – он уклонялся от тяжелого германского меча и бил противника по ногам. Германец, истекая кровью, уже еле держался на ногах. Толпе бой уже начал казаться скучным. С разных сторон слышались гневные крики.
- Я бы поставил на ибера, - сказал Анней Лукан, - Германец скоро вымотается.
Есть много качеств, помогающих людям возвыситься над окружающими: сила, хитрость, ум, но самое важное – удача. Именно удачи не хватило, в один из моментов, иберийскому гладиатору. Слишком быстро все произошло, что бы зрители смогли восхититься германцем. Ибер не успел увернуться, и тяжелый меч, словно горячий нож по маслу, рассек его предплечье, разрубив кожу, мышцы и кость. Рука повисла, словно плеть, и гладиатор упал на песок арены. Германец, сам обессиленный от потери крови, не стал превращать смерть своего противника в зрелище. Наклонившись над ибером, он развернул меч другой стороной и ударил противника головкой рукояти в нос.
- Что это было? Он добил ибера? – спросил Лукан у своего собеседника.
- Это смертельный удар. Так они охотятся на волков – резкий удар дубинкой или головкой рукояти меча в нос забивает осколки кости в мозг. Хотя, я не видел, что бы так убивали человека, - Грат, еще при Клавдии служил командиром конницы в Нижней Германии и в Британии. Ему были хорошо знакомы обычаи северян. Задумавшись на мгновение, он продолжил, - Мы стали еще более дикими, чем варвары, спокойно наблюдая каждый день за человеческой смертью. Мы делаем ставки на людей, словно на боевых петухов, а ведь они такие же люди, как и мы. Они любили своих близких, верили в своих богов, у них были свои идеалы, а теперь… они стали нашими игрушками, бездушными убийцами.
Лукан не ответил – он думал о чем-то своем, наблюдая за Нероном, созданием Бездны, правившим Римом. Высокий, дородный, с заплывшим жиром лицом, поросшим рыжей клочковатой бородой, оправдывающей его принадлежность к роду Агенобарбов, он восседал в своем ложе над ареной. Серые маленькие глазки, глупое выражение лица, отвисшая нижняя губа – Нерон скорее был похож на дворцового евнуха, чем на безумного жестокого правителя…правителя огромной империи.Он наблюдал за боем без всякого интереса, одной рукой поддерживая голову, а другой, кладя в рот финики.
- Грат, скажи мне, какое место самое прекрасное в мире? – неожиданно спросил Лукан, отвлекшись от Нерона, - Когда-то я был проконсулом** Киренаики и Крита. Я думаю, самое прекрасное место - Крит. Низкие горы, поросшие кипарисом и миртом, скалистые берега, омываемые лазурным морем и…беззаботность.
- В мире много прекрасных мест: леса и озера Британии, которую мы смогли бы завоевать полностью, если бы Нерон не отозвал Паулина, горы Армении, которая покорилась бы нам, если бы Нерон не приказал Корбулону покончить с собой. - Ты считаешь, что все самое лучшее за пределами империи? – удивился Лукан.
- Нет, просто, не будь на этом свете Нерона, империя была бы еще более прекрасной. - Когда мы убьем Нерона, а Пизон станет императором, я скуплю все, что есть на Крите. Этот остров будет мой – мне не надо большего, - в ответ на эти слова Лукана, Грат усмехнулся.
- Кстати, ведь преторианцы поддерживают Нерона? – неожиданно спросил всадник.
- Нет, уже почти вся гвардия куплена Пизоном, а те, кто не куплены, либо ненавидят Нерона, либо же безразличны к нему. У нас очень много сторонников. Она тоже с нами, - Лукан указал на девушку, сидящую через два ряда от них. Мунаций Грат никогда не жаловался на свою память, очень хорошо он помнил всех людей, которых встречал по жизни, будь то солдаты, воевавшие под его руководством, сенаторы, ремесленники или продавцы рыбы с берегов Тибра.
- Она гетера? - спросил Грат.
- Да, это Евпраксия, гетера из Фессалии, если не ошибаюсь, из города Ларисса, - ответил Анний Лукан, теперь сам рассматривающий ее. Это была привлекательная стройная девушка, с золотисто-каштановыми волосами, собранными в пучок на голове, светло-карими глазами, светлой кожей, прямым тонким носом, с высокой переносицей. У Евпраксии было невинное, даже немного детское выражение лица – маскировка для тех, кто не знал ее изощренность в любовных делах. Она была одета в белый ионический хитон, изготовленный из тонкого виссона, хорошо просвечивающегося на солнце.
Грат ее узнал – когда-то он провел ночь с ней, но он не мог точно вспомнить место, где это было. В голове всплывали какие-то смутные образы: пир, скалистый берег, освещенной полной луной, и волны прибоя. Грат много путешествовал, бывал во многих провинциях и на военной службе, и по собственным делам. Он не мог понять, почему эти воспоминания его так зацепили, словно ему снова захотелось вернуться туда.
Еще два часа на арене шли бои, в перерывах между которыми на арену выходили лицедеи и жонглеры. Грат и Лукан просидели все это время без разговоров, оба, время от времени, поглядывали на Агенобарба, на его странные жесты, на рабов и отпущенников, сидящих рядом с ним и смотрящих на толпу взглядами шакалов.
После гладиаторских поединков Грат и Лукан покинули Большой Цирк через один из тайных выходов, хорошо известный сенатору, имевшему здесь много знакомых. В тихом переулке, примыкающем к Цирку, собеседники смогли продолжить разговор. При пожаре этот квартал чудом уцелел, и здесь осталась прежняя скученность строений.
- Все-таки когда? – спросил Грат у сенатора.
- Завтра у Флавия Сцевина будет пир. А послезавтра будет пир у Пизона, на который будет приглашен Нерон, - спокойно говорил Лукан. После этих слов его собеседник взял в руки кинжал – испанский, с широким лезвием, довольно тяжелый, с бронзовой рукоятью. Грат носил его всегда на поясе, под тогой. Теперь он его вертел в руках, рассматривал.
- В твоих руках – судьба империи, - Лукан похлопал собеседника по плечу,- Дело, конечно, рискованное – заговор могут раскрыть в любой момент, но мы должны рискнуть, ради Рима, ради здравого смысла, ради самих себя. Помни, Мунаций Грат, смерть тех, кто творит бессмертные дела, всегда преждевременна, - сенатор нервно сжимал кулаки.
- Нерон умрет. Мы за это в ответе перед богами, многие века благоволившими Риму.
- Завтра вечером приходи в гости к Сцевину, там все обсудим более подробно, - сенатор ушел через тесные переулки в сторону своих носилок, стоявших в двух кварталах от цирка – Лукан хорошо знал, что у Нерона есть свои «глаза и уши» в Городе.
После прощания с сенатором Грат спрятал кинжал и спокойно обошел Большой Цирк и вышел к его главному входу. После представлений люди еще не успели разойтись, и Мунацию Грату приходилось протискиваться через толпу.
- Подожди, всадник, - кто-то дернул его за руку. Это оказался невысокий жилистый мавр, смуглый, бородатый, с гладко выбритой головой, - Госпожа хочет поговорить с тобой, - мавр показал ему в сторону носилок, стоявших чуть поодаль от входа в Большой Цирк.
- Какая госпожа? Ты меня с кем-то перепутал, - но Грат не стал сопротивляться назойливому незнакомцу – что-то подсказывало ему, что необходимо подойти. Носилки были достаточно крупными, двухместными – их могли нести только восемь рабов. Мавр открыл дверцу и жестом пригласил Мунация сесть в носилки.
- Здравствуй, всадник. Я видела тебя сегодня в Цирке. Ты сидел рядом с Луканом, - на шелковых подушках в носилках лежала Евпраксия.
- Здравствуй, Евпраксия. Ведь ты помнишь меня? – с этими словами Грат лег рядом с ней, и слуги, подняв носилки, начали путь. - Ты думаешь, я проститутка из портовой таверны? – гетера улыбнулась, - Ты – Авл Мунация Грат, римский всадник.
- Да…- всадник снова задумался, в голове всплыли образы берега, освещенного луной, и холмов, окружавших залив, - Возможно, моя память, с годами, стала хуже, но ты не могла бы мне напомнить то место, где я встретил тебя, - Грат говорил немного неуверенно, и гетера рассмеялась.
- Это было в городе Кадис, в Испании, в провинции Бетика. Тогда был пир в доме какого-то провинциального богача, но я теперь не вспомню его имя, - Грат слушал ее звонкий приятный голос, и в голове крутилась теперь только одна мысль «Вот оно, самое прекрасное место в мире». Теперь всадник вспомнил все: город, основанный еще пунийцами, на берегу небольшой реки, берег Океана, приморские скалы, пологие холмы, поросшие диким виноградом и спаржей, речные долины, казалось наполненные дриадами и нимфами,
- Ты будешь завтра у Флавия Сцевина? – Грат услышал сквозь образы воспоминаний голос Евпраксии.
- Да, буду. Я слышал, ты с нами.
- В смысле? – гетера на мгновение задумалась и улыбнулась, - Ты думаешь, если я хорошо осведомлена в ваших планах, я тоже собираюсь убивать Нерона? – это фразу она произнесла шепотом, - Хотя я тоже не безучастна в этом деле – я свожу заинтересованных лиц. Кстати, Грат, ведь ты живешь в Каринах? Прости, но мне надо на Авентин. Сегодня меня пригласил к себе один малоазийский грек, Каллиник, - Евпраксия жестом приказала слугами остановиться и, попрощавшись с всадником, отправилась дальше.
С неясными чувствами вернулся домой Мунаций Грат. Он жил в Каринах, одном из самых престижных районов Рима. Детство Грата прошло в Анконе, портовом городе на севере Италии. Его отец был богатым всадником, а мать – мавританская рабыня из гор Атласа. Его мать погибла при родах, а отец умер более двадцати лет назад. Грат немало воевал в Британии, был там командиром конницы и не раз проявлял свою храбрость. В юности, перед военной службой, он получил хорошее образование, но имел очень мало возможностей его проявить. Редко ему приходилось слышать в жизни ласковые слова, а если и слышал, то только от рабов, ведь его отец был человек с горячей головой и холодным сердцем.
У Грата в жизни было немало женщин, но в сердце у всадника было мало места для любви. Теперь у него была конкубина, официальная любовница – Афрания, дочь сенатора Афрания Квинтиана, но он испытывал к ней только некую привязанность. Хотя она и была достаточно привлекательной, у нее было жестокое сердце, словно самнитский клинок, выкованное в кузнице зависти и интриг.
Грат не сильно любил вспоминать прошлое, но весь вечер и следующее утро, перед неизвестным будущим, он только и делал, что думал о прошлом. Странные сны снились Грату всю ночь. В одних он видел, как жрецы закладывают рыжего быка, у которого на боку выжжено «NERON». В других он видел Кадис и берег Океана. Там, с шумом прибоя, он слышал музыку, скорее божественную, чем земную. Здесь не было безумных императоров и жестокой знати, наглой черни и грязного города, не было боли и печали. Но эти сны, все равно, обрывались, и он видел рыжего быка и себя с жертвенным ножом.
Авл Грат проспал до полудня. Проснувшись, он ощутил какое-то новое чувство, странное, непривычное опытному воину и дельцу, словно холодное лезвие, режущее душу. Это чувство лезло во все его мысли, разъедало воспоминания и ставило под сомнение будущее. Это был…страх.
Весь день Грат просидел в прохладном атриуме своего дома, подальше от суеты, обычной для его дома, под взорами восковых ликов своих предков, Мунациев Гратов, воевавших против Карфагена, Македонии и Понта, ставших на сторону Гнея Помпея, чтобы спасти Республики от рук Цезаря. Мунации были богатыми и знатными, но все же им никогда так и не хватило денег и наглости, чтобы войти в сенаторское сословие. Они чтили республиканские идеалы, говорили о доблести и патриотизме, а от них остались лишь…восковые изображения.
На закате солнца Мунаций пошел к Сцевину. Словно собираясь в далекое путешествие, Грат взял с собой, как обычно, кинжал, несколько кошельков с золотыми монетами, в общей численности тридцать талантов, и мешочек с жемчугом. Грат часто носил с собой золото и жемчуг на случай непредвиденных обстоятельств. Он отправился пешком – между их домами было менее двух кварталов, да и передвигаться по городу на носилках он не любил.
У входа в дом Сцевина его встретил и пригласил войти в атриум пожилой раб-номенклатор, в обязанности которого входило оповещение хозяина о приходе гостей.
- Здравствуй, Авл Мунаций Грат, наш партнер в благородном деле, - поклонился всаднику хозяин дома, сенатор Флавий Сцевин, пожилой низкорослый мужчина.
- Я не слишком рано пришел? - Нет, уже все в сборе. Только учти одну вещь. Я, конечно, доверяю своим рабам и отпущенникам, но все-таки старайся поменьше о нашем деле, - Грат в ответ кивнул головой, и Флавий отвел его в помещение для трапез, триклиний. За двумя большими столами, сделанными из африканской древесины, возлежало несколько десятков людей, практически все, либо участвовали в заговоре, либо же хорошо знали планы заговорщиков и молчаливо поддерживали их. Но люди здесь не говорили о заговоре – здесь велись разговоры о философии и искусстве, о прекрасных женщинах и выгодных сделках. Гостям разливали дорогие вина: фалернское, умбрийское и тускуланское. На столах, рядом с соусницами, стояли подносы с жареными муренами, угрями, вепрятиной и олениной. Грат расположился в свободном ложе между сенатором Плавтием Латераном и Евпраксией.
- Рад тебя видеть, Евпраксия. Завтра прекрасный день - Рим будет избавлен от безумного тирана.
- Ты считаешь, что это чем-то поможет Риму? – гетера спокойно ела жареного угря.
- О чем ты? Ты забыла, что будет завтра, если удача не отвернется от нас?
- Думаешь, хороший правитель получится из Пизона? – гетера улыбалась, глядя в глаза удивленному Грату, - Принеси господину фалернского вина, - она подозвала к себе раба и указала ему на Мунация.
- Любой человек, в здравом уме, желает свержения Нерона. Рим уже погряз в жестокости и разврате. На Нероне кровь его близких и тысяч невиновных. Он пытается уничтожить секту христиан за то, что они не хотят признавать его богом. Если мы не избавимся от Нерона, Рим ждет проклятие.
- Та кровь, которую ты, Авл Грат, видишь вокруг Нерона – это, всего лишь, ручеек. Пока от Нерона пострадали либо его приближенные, настолько безумные, чтобы держаться возле него, или христиане, настолько безумные, чтобы хулить Нерона. Но, когда вы убьете Нерона, здесь будут литься реки крови, - Евпраксия продолжала смотреть в глаза недоумевающему собеседнику, - Хорошо, пускай Пизона признают преторианцы, сенат, естественно, признает и чернь, но его никогда не признают…легионы. Бывалые солдаты найдут себе собственных императоров. Рим ждет гражданская война. Вы прольете первую кровь в этой войне. Убив Нерона, вы лишь покажете, что любой может поднять руку на императора. Скажи, Грат, как ты стал успешным дельцом, будучи столь недальновидным человеком?
- Легионы тоже можно купить, поверь мне, я хорошо знаю легионеров – это люди, которые ищут спокойную пристань после долгой службы.
- Этими словами ты уже предал воинов, служивших под твоим командованием. Но, все-таки, частично ты прав, - после этих слов гречанка выпила чашу умбрийского вина.
- Почему частично? – Грат тоже отпил вина.
- Легионеры поверят тем людям, под начальством которых они служили, а не какому-то самозванцу из столицы. Каждый легат*** захочет объявить себя императором, и в этой борьбе Пизону не выжить, ведь у него нет верных легионов.
- То, что ты говоришь, Евпраксия, похоже на безумное пророчество, - Мунаций Грат начинал нервничать.
- Это вы похожи на безумцев, пытающихся поймать в руки ветер. Пизон может у себя дома носить хоть царскую корону, но это не сделает его царем. Больше мне нечего сказать по этому поводу, - она продолжал говорить достаточно спокойным голосом.
После этих слов гетеры Грат вскочил с ложа и вышел в атриум.
- Подожди, Авл. Что случилось? Тебе стало плохо? Возвращайся скорее в зал – к нему подошел Флавий Сцевин.
- Я тебя прошу, Сцевин, оставь меня на некоторое время в покое.
Хозяин дома еще долго недоуменно смотрел вслед ушедшему гостю. Мунаций Грат, не разбирая дороги, шел по ночным улицам. Карины еще оставались спокойным районом, и здесь можно было не бояться разбойников. Грат остановился у стены библиотеки, основанной еще Августом. Теперь он испытывал ненависть к Евпраксии за те сомнения, которые она поселила в его голове.
Авл Грат сел на каменную скамью возле библиотеки. Он долго смотрел в ночное небо, столь далекое от земных забот, и вскоре его одолел сон. Он снова видел берег Океана, но эти сны обрывались, и на смену им приходили образы рыжего жертвенного быка и легионов, входящих в Рим. Он просыпался и снова засыпал на холодной каменной скамье, словно бродяга. Последний сон, который он видел – горящий Рим, большой пожар, который он видел собственными глазами более года назад. Когда Грат проснулся, небо уже было серым. В его голове крутилось только одно слово: «Кадис». Он шел в сторону речной пристани. Во время пира только два человека покинули дом Флавия Сцевина: Марк Грат и отпущенник Сцевина, Милих. Но, если Грат шел, повинуясь слепому провидению, то у Милиха цели были достаточно четкими – принести донос на своего патрона. Милих нес во дворец императора не какой-нибудь простой донос, а письмо, написанное в котором было ясно написано «Смерть безумцу Нерону», причем, рукой самого Сцевина.
На пристани было много кораблей – порт Остия часто был переполнен, и многие поднимались вверх по течению Тибра.
- Куда ваш корабль держит путь? – окликнул Грат коренастого сарда, стоящего на палубе пузатого торгового судна.
- В город Тингис, в провинцию Мавретания. Я – кормчий. Ты хочешь перевести груз? – заинтересовался сард.
- Нет. Я знаю, Тингис рядом с Кадисом. Ведь ты повезешь пассажира?
- Это будет стоить десять талантов. Пойми, времена сейчас тяжелые, - кормчий понимал, что пассажир во всаднической тоге заплатит гораздо больше, чем ремесленник или торговец. Тем более что всадники часто путешествовали по империи.
- Могу предложить только пять талантов. Мне и так придется плыть в Кадис из Тингиса на каком-нибудь рыбацком судне.
- В Кадис ходят корабли только из Неаполя, а отсюда ты можешь доплыть только до Тингиса, да и то не всегда. Мы отчаливаем в полдень, поэтому тебе решать.
- Хорошо, десять талантов, - с этими словами Грат поднялся на палубу.
В полдень корабль покинул речную пристань, а на закате он вышел из устья Тибра. Позади, остался Рим и безумный Нерон. Флавий Сцевин, подвешенный на дыбе, называл всех своих сообщников: Кальпурния Пизона, Аннея Лукана, Плавтия Латерана, Афрания Квинтиана, Клавдия Сенециона, Цервария Прокула, Вулкация Арарика, Юлия Авгурина, Антония Натала, Граций Феста. Только одного человека Сцевин забыл назвать – Мунация Грата.
Нерон удержал свою власть, хотя и ненадолго. Уже горел огонь восстаний в Испании и Галлии и, словно сухой лес, была готова вспыхнуть Иудея.
Где-то далеко, за Геркулесовыми столпами, на берегу Океана, лежал город Кадис. Туда и держал свой путь корабль, на запад, за закатом солнца...
* Всадники и сенаторы – наиболее привилегированные римские сословия.
** Проконсул – наместник провинции, подчиняющейся сенату.
***Легат – командир легиона.