«…Я понял: писать надо о себе!..»
Э.Радзинский
К Ларисе, простой симпатичной девушке из подмосковного Пушкино, приехал выгодный жених с Севера. К этому времени и к своим двадцати годам она поняла, что рассчитывать на своего любимого Аркашу, разбитного еврейского малого из интеллигентной московской семьи, любителя джаза и "Голоса Америки", всерьез не приходится. А обстоятельства жизни в деревянном домике с мамой при наличии еще двух младших сестер, плюс неизрасходованный редкими Аркашиными ласками темперамент, требовали решений. Северный человек начал правильно, с ресторана. Туда же для компании была приглашена ее ближайшая подруга, моя девушка в ту пору, Валя. Мне приглашение было передано с осторожностью и просьбами не рассказывать об этой, почти измене, Аркадию. Наши влюбленные дамы видимо считали, что тот от ревности зарежет жениха. Но я, конечно, с радостью согласился, поделившись новостью с другом, которому пообещал рассказать все в подробностях.
Была поздняя осень, но привыкший к холодам Северянин выбрал ресторан "Буревестник" типа "поплавок", недалеко от кинотеатра "Ударник". Тогда, в 1966 году, такие рестораны, разместившиеся в списанных речных теплоходах на Москве-реке, были недороги, демократичны, но работали в основном летом. Этот задержался. Я с детства был воспитан отцом на ресторане "Арагви", куда он любил водить нас с мамой выходным днем. Только там в Москве подавали настоящего цыпленка-табака с особым чесночным соусом, всякие лобио, сациви и прочие грузинские блюда. Родители к тому же запивали это настоящими грузинскими винами, например "Ахмета" или "Чхавери", про которые дилетанты сегодня и не слышали. Однако "поплавок" не подкачал. Внешнюю убогость облупившегося деревянного корпуса он компенсировал душевной теплотой внутри. Играл прекрасный цыганский ансамбль, с настоящим ресторанным репертуаром, но без пошлости. Публика была простая и не скандальная. Наш стол, когда мы пришли, что называется, ломился от закусок, включая икру разного цвета, и спиртного. Жених, вручивший Ларисе букет цветов, словно примадонне, оказался черен, бородат, далеко за 30, немного комплексовал, но угощал щедро, а уж Ларису "танцевал" на все сто.
Выпили немало. В какой-то момент, разгоряченные спиртным, танцами и цыганами, мы с Валентиной отправились искать туалет. Он оказался в отдалении, на палубе, и, что интересно, в единственном экземпляре, не помеченном половой принадлежностью. Решено было воспользоваться им вместе, а там дело дошло и до более приятных вещей. Не знаю, как долго мы пробыли там, но в дверь начали активно стучать. Пока мы лихорадочно приводили себя в порядок, толкаясь и шепчась в узкой кабине, снаружи проявляли нетерпение. С испугу я сильно рванул в сторону шпингалет, и у него отлетел некий выступающий штырек, важная деталь, сама же дверь осталась заперта, причем плотно. У нас не было ни ручки, ни ключей, ничего такого. Единственным шансом расшевелить конструкцию было дергать дверь туда-сюда. Снаружи поняли наш замысел и стали интенсивно помогать. Наконец мы вышли и гордо прошествовали мимо скопившихся у туалета и несколько обалдевших цыганок в цветастых концертных нарядах.
Судя по всему, в зале мы не были давно. Лариса смотрела понимающе. Добрый Северный человек беспокоился, как мы себя чувствуем. Он, как старший и как хозяин вечера, проявлял понятную заботу. Кстати, что он там делал, на Севере, и где, так и осталось тайной. Никто просто и не интересовался. Мне, молодому шалопаю, было любопытно смотреть, как уже взрослый человек серьезно и тактично ухаживает за Ларисой, которая могла трахнуться с моим другом зимой в своем дровяном сарае, пока ее мама готовила в доме чай. Вечер закончился спокойно, а через несколько дней жених уехал, пообещав добиться в следующий раз руки и сердца. Наша невеста, со своей стороны, его обнадежила, как показали последующие события.
Новый, 1967 год, решено было встречать у Ларисы в Пушкино. Родня, желая способствовать ее счастью, куда-то разъехалась, и в пустую "хату" были приглашены, естественно, Аркаша как кавалер хозяйки, мы с Валей и наш друг Щепкин Петр со своей девушкой Мариной. Аркаша, тогда уже увлекшийся всерьез своей будущей женой, но тянувшийся по старой памяти и к Пушкинскому деревенскому уюту, на голубом глазу обещал быть непременно. Даже мы со Щепкиным поверили, что он приедет.
Лариса жила в деревянном домике с террасой, в котором были еще две комнаты и кухонька. Топили дровами печку, был еще самодельный котел, от которого отопление шло в настоящие чугунные батареи. Мы с Петром и его Мариной приехали электричкой, нагруженные бутылками, продуктами и магнитофоном "Яуза-5", весившим килограммов пятнадцать. Можно представить себе, чем потчевало нас телевидение и радио в те годы, если сама мысль встретить Новый год под их песни была невыносима! Не увидев с нами Аркадия, Лариса занервничала. Мы стали ее уверять, что он приедет позже. Хорошо было тогда без мобильной связи! В таких случаях потом можно было наплести что угодно в оправдание. Да и обычного-то домашнего телефона не было ни у Ларисы, ни у Валентины. Однако ближе к 11 вечера даже влюбленная девушка поняла, что наш друг "прокрутил динамо" ей в очередной раз, и, оставив нас за хозяев, ушла встречать Новый год к своим местным друзьям.
Здесь уместно напомнить, откуда возник такой населенный пункт, как Пушкино, и Лариса с Валей. Дело в том, что когда мой друг еще заканчивал школу, мама отправила его отдыхать на юг в так называемый спортивно-трудовой лагерь. Тогда были такие, где великовозрастные дети занимались наряду с активным отдыхом разными посильными сельхозработами. Видимо, мама Аркаши надеялась, что такой лагерь выведет его в отличники и отучит пить, курить и слушать джаз вместо уроков. На деле, конечно, Аркаша окреп именно в этих областях плюс в области сексуальной. Девушек из Пушкино он привез оттуда и познакомил Валю со мной. К моменту действия они уже учились в московских вузах, еще и работали, времени у них было мало, так что наши душевные отношения вчетвером были для нас с Аркашей необременительны. Кроме того, в лагере он подружился с замечательными ребятами из того же Пушкино, настоящими хулиганами, с много говорящими фамилиями Рахмилевич, Каплунович и Бернажу. Последняя, конечно, была не фамилия француза, то есть была именно фамилия француза, одного из второстепенных героев "Трех мушкетеров". Местный Бернажу заслужил эту кличку после того, как в детстве, фехтуя на палках, повредил себе глаз. Я хорошо помню этот роман. Бернажу, задира из стана гвардейцев кардинала, раненый д’Артаньяном, появлялся ненадолго и не был, конечно, одноглаз. Троим друзьям, тем не менее, делает честь такое подробное прочтение книги. Кстати говоря, я никогда не мог понять, почему знаменитый роман Дюма назван «Три мушкетера», ведь главный герой вначале совсем не мушкетер, а потом друзей уже четверо!
После ухода хозяйки мы сели за накрытый стол, и вот буквально, ну просто как в сказке, с боем курантов, в дверь сильно постучали (звонка, как полагается, не было). Почти сразу стали барабанить и в окно. Аркан! - подумал я. - Решил отметиться в обеих точках, придурок! Но в дом из морозной темноты вошли два гостя, в одном из которых мы с Валентиной с трудом узнали Северянина. Другой человек был нам не знаком, лицо его было в запекшейся крови. Пьяны, разумеется, были оба.
Когда разобрались, что к чему и выпили вместе за Новый год, выяснилось, что Северный человек решил сделать Ларисе сюрприз и явиться с подарками неожиданно, как Дед Мороз, но не рассчитал время и силы и потому немного опоздал. Окровавленного Друга он приобрел по дороге, вынув того, по его словам, из-под автобуса. Узнав, что жертве ДТП некуда, в общем, идти, он привез его в Пушкино. На вопрос, где Лариса, сказать нам было нечего, но он очень удивился ее отсутствию. Он, наверно, полагал, что симпатичная молодая девушка собиралась встречать праздник одна.
Сначала все шло хорошо и спокойно под редкое тогда «красное» («Цимлянское») шампанское, которое Северянин привез в достаточном количестве. Но постепенно стал оживать пострадавший Друг. Он, пьянея, стал агрессивен и прицепился к Щепкину. Тот был белобрыс, широк лицом, не то, что я, но Друг и тут справедливо чуял расовый подвох. Почему-то он упоминал недавно снятого председателя КГБ: "как-то мы с Володей Семичастным...". Вечер стал портиться, и обе девушки стали уговаривать меня идти искать коварную Ларису, чтобы она сама разбиралась с непрошеными гостями. Мне порядком надоела пьяная ругань, тем более, что мирный Северянин периодически пытался заснуть за столом. Телефонной связи, я напоминаю, не было в помине, и простая вещь получалась не простой. В морозную пушкинскую ночь мы ушли вдвоем с Валентиной, долго искали в потемках избу, где гуляла местная золотая молодежь, а когда нашли, осторожная Валя посоветовала мне остаться на улице. Предосторожность была не лишней. Спустя некоторое время из дома вышло несколько человек во главе с успевшей изрядно набраться Лариской. Один из них сразу схватил меня за грудки, но девушки закричали, что "это не он". Узнав, что я друг самого Аркадия, ватага пообещала, что все мои враги будут серьезно наказаны. Один был с кочергой. Я начал понимать, что поступаю не совсем, что ли, правильно. Ведь цель нашей вылазки была совсем иная! Но тут мы уже пришли. В дом первой вошла хозяйка и хорошо сделала, так как ввалившийся следом отряд сразу схватился за Щепкина. Девушки вместе с подоспевшей Мариной отбили нашего приятеля, но приезжим уже помочь не смогли. Может, и не сильно хотели. Бедный Северянин и его раненый Друг, вычисленные, наконец, методом исключения, несмотря на слабые протесты, были шумно изгнаны из теплого дома и уведены, как арестанты, в неизвестность. Почувствовав всю несправедливость ситуации, Щепкин забыл обиды пьяного Друга, обматерил меня, оттолкнул Марину и пошел за ними, как жена декабриста.
Ночь уже заканчивалась. Выпив с нами, Лариса пошла догуливать и выяснять судьбу несостоявшегося жениха. А мы легли спать, я с Валей и одинокая Марина в другой комнате. Проснулся я поздно, с больной головой и со знакомым с детства ощущением некоторого душевного непорядка. Ты еще не отошел от сна, но понимаешь - накануне случилась какая-то гадость, и она не исчезнет с новым утром. Огорчала размолвка с другом Петром. Мерещились всякие ужасы, например, жестокое избиение несчастных в глухой ночи пьяной шпаной, которую, по сути, вызвал я. Однако, осторожно заглянув в другую комнату, я увидел мирно спящего на плече у Марины Щепкина. За вкусным завтраком после рюмки водки, обычного послепраздничного удовольствия, которое всем знакомо, Щепкин был добр и остроумен. По его словам, они дошли все вместе по улице до дома, где праздновала Лариса, и там расстались, получив совет не возвращаться. Оставшейся в новогодний мороз на улице троицей было решено идти на станцию и ждать первую электричку в Москву. Ждать надо было долго. Северный человек повторял: "Однако, какой предатель этот Мишка!", намекая, конечно, на ресторан-поплавок, и был прав по-своему. В неотапливаемом станционном здании Северянин, наконец, смог заснуть. Бывалый Друг снял ботинки и, улегшись на скамейку, тоже заснул, с комфортом. Посмотрев на его носки и вспомнив праздничную выпивку с закуской, натопленный дом и ожидающую Марину, Щепкин вернулся и долго грелся, использовав все имеющиеся средства.
Больше Северянина мы не видели. А вскоре и наше с Аркадием увлечение Пушкино незаметно закончилось. Зато остались воспоминания, удивительно надолго, сейчас можно сказать, что на всю жизнь. Имена наших подруг, Ларисы и Вали, стали в нашей компании почти нарицательными.
До недавнего времени, катаясь на велосипеде, я любил доезжать от дачи в Заветах Ильича до Пушкино. До него было километров пять хорошей живописной дороги. Вначале я пытался искать тот Ларисин дом, но безуспешно. А дома у своей девушки Вали я вообще не был, боялся панически, что женят. Прошедшие 40 лет город не сильно изменили, не считая появления магазинов и ларьков эпохи русского капитализма, да и одеваться местный люд стал по-столичному. А может, столица по-местному, кто знает. Деревянный мост через пути на станции рухнул, об этом писали даже. Теперь вместо него подземный переход.
2006 г.