САМ Секретный Архив Максиморона

Брат Дрим
Секретный архив Максиморона. Ч.1.

Когда-то (больше 10 лет назад) я работал на своего друга - был у него водителем на своей "Таврии". Возил его на работу и с работы, а в течение дня возил насосы и прочее по различным магазинам. Нормально жил, короче. Сытно, а главное – весело.
А однажды даже всё лето прожил на даче у этого друга-начальника. Вернее, дача была не его, а его тогдашней жены, но это неважно.
Главное - дача находилась (да и сейчас находится) в курортном пригороде Питера под названием Кавголово, почти на берегу самого большого тамошнего озера. И раньше (ещё раньше) принадлежала Самуилу нашему Яковлевичу Маршаку. Тому самому. И на этой даче гостевал Даниил наш Хармс.
А потом (гораздо потом) там гостевал Максиморон.
И сочинялись ему там следующие стихи:

Здесь, на кавголовской даче
Жил когда-то С.Маршак.
А теперь я, чуть не плача,
Тут ишачу, как ишак.

Нет, не то, чтоб "здесь живу я" -
Эта дача не моя.
Но хозяин тут жирует.
А работаю тут я.

Я не знаю, как маршачил
Предыдущий тут поэт,
Только в том, что я ишачу,
В том, друзья, сомнений нет.

Я в хорошую погоду,
В яркий солнечный денёк
Жгу, пилю, таскаю воду,
А хозяин пьёт чаёк.

А хозяин загорает
И купается весь день
В преферанс, крокет играет…
Отдыхать ему уж лень.
………………
Я не знаю, что там делал
Хармс на даче Маршака,
Но моё худое тело……………….

На этом стихотворение обрывается. А мне не хочется додумывать то, что было придумано более 10 лет назад. Лишь один вопрос меня занимает: что отвлекло меня тогда от досочинения стиха?.. Может, очередная партия в крокет? Или в преферанс?
Ведь он, стих, написан на тетрадном листочке в клетку, поверх расписанной на троих преферансовой пульки. Игроков было трое: "М", "Н" и "К". М – это я. Н – это моя тогдашняя жена. А К – это тот самый друг-работодатель. Костя.

Кстати, сейчас Костю зовут Константином Леонидовичем Шишкиным.
И владеет он сейчас всем тем, о чём рассказывает этот сайт: http://www.gidrosnab.ru/
Прошу, кыгыца, любить и жаловать.

Тем более, что Константин Леонидович обещался в скором времени перевести с плёнки в цифру старые записи пары моих песен (с профессиональной аранжировкой!).
Тех песен, запись которых на современной (тогда современной) звукостудии – так же, как и работу аранжировщика – оплачивал ещё Костя. Из своего кармана, между прочим.

Хорошо, что тогдашняя жена Кости (та самая, которой принадлежала дача Маршака) не разрешила ему продолжать делать этот безрассудный и расточительный поступок.
А то бы был я сейчас популярным автором-исполнителем, и никому из вас руки бы не подавал. Да и не знал бы никого из вас.

А главное: не появилась бы тогда у меня в жизни последняя моя любовь – Лака_Лисица

==-=-=-=-=

Секретный архив Максиморона. Ч.2.

"Подстрочно читается, что на той даче не слишком Вы упахались".
Камент [user=dreamer-x-dreamer] к "Секретному архиву Максиморона. Ч.1."


В то лето на даче Маршака любили бывать друзья и коллеги Кости, как мухи на мёд влекомые туда постоянно нетрезвой харизмой Максиморона.
И однажды получилось так, что каждую половину из 4-х отдыхающих там пар звали Наташа.
Вот эти четыре Наташи там и упахивались, пока их супруги с отвращением пили пиво, через силу обсуждая: идти купаться до второй порции шашлыка, или идти купаться после неё.

Когда обсуждение зашло в тупик настолько, что потребовалось ещё немного противного пива, кто-то из обсуждающих решил принести это пиво при помощи своей половины и пополам с отрыжкой вяло крикнул: "Ната-аша!..".
Обернулись/вышли из-за угла/появились на крыльце все четыре девушки.
Смешно было настолько, что в голове Максиморона тут же родился нежный лирический стих.
Вот он.

Картечь, патроны, патронташ,
Собаки, трубы, ягдташ,
Сокольничие входят в раж –
Идёт охота на Наташ.

В тумане утреннем пейзаж
И взбудоражен юный паж,
Расплывшись, но приняв фиксаж
Идём выслеживать Наташ.

Наездники – почти мираж.
Рубахи белые апаш…
Убрать всех Клавдий, Ань и Маш!
Охота только на Наташ!
…………..
Уже попорчен фюзеляж,
Но нам плевать на всех мамаш,
Когда приходит в город наш
Сезон охоты на Наташ!


Сами понимаете, что после такой темы стихотворения мне не поздоровится от Лака_Лисица , но я настолько сторонник художественной правды, что никакие ****юли от Лисы (и даже пребольный укус за кончик носа, да-да!) не заставят меня отказаться от того, что было.
Особенно, если оно было не вчера-позавчера, а в молодые и ветреные годы, которые уже никогда не вернутся.

Прости, Лиса! Не тяфкай на меня завтра СМСками, пожалуйста!
Потому что завтра я буду дежурить, а когда я при исполнении, мне нельзя быть унылым, виноватым и подавленным. На дежурстве я должен быть весёлым, дружелюбным и общительным!

Ведь в офисе, который я охраняю, работает так много симпатичных и молодых девушек…

=-=-=-=-=

САМ (секретный архив Максиморона) Ч.3.

Оказывается, тот жёлтый от времени листок из-под преферансовой пульки не в клеточку, а в линеечку. И оказывается, на его обратной стороне находится ещё один стих времён дачи Маршака.
Вот он.

Я писал про моря и озёра,
Я пел песни про дальние страны,
Про поля, водопады и горы,
И ни строчки про милую… Странно?

Я писал про страданья и беды,
Я пел песни про войны и раны,
Про доживших до главной победы,
И ни строчки про милую… Странно?

Я писал про литавры и скрипки,
Я пел песни про бой барабанный,
Про объятия, смех и улыбки,
И ни строчки про милую… Странно?

Почему я не пел в своих песнях
Про уют и покой, Богом данный?
Мне не хватит всех слов в поднебесье,
Чтоб о ней рассказать… Это странно?


Этим стихотворением заканчивается часть САМ, посвящённая короткому, но яркому периоду жизни Максиморона на даче Маршака.
По крайней мере, следующие листки в прозрачном "целафановом чухольчике" ясно говорят мне, что в следующий раз я расскажу про мои примерно 20-21 год.

=-=-=-=-=-=

САМ, Ч.4.

Когда я настолько стал любить свою будущую первую жену, что уже не смог учиться вместе с ней в ленинградской "холодилке" по имени ЛТИХП (а также всё время торчать в студенческом театре), то не пошёл на вторую сессию 1-го курса, а пошёл работать в БДТ им. Горького (нынешний АБДТ им. Максимо… ой, Товстоногова). Работать я туда пошёл монтировщиком сцены, потому что ни гримёром, ни бутафором, ни декоратором, ни тем более осветителем я не умел.
А монтировщиком сцены – умел. Чего там уметь-то? Бери декорацию, да неси, куда скажут. Или привязывай кулису к колоснику, да поднимай его наверх!

Про этот период моей жизни, длившийся года полтора, можно рассказывать довольно долго, что не входит в мою сверхзадачу этой части. Скажу только, что монтировщиком сцены (правильно – "машинист сцены") меня туда устроила моя мама.
Она тогда работала литературным редактором в Ленконцерте, и все актёры Ленинграда, желавшие подработать на какой-нибудь площадке вне их театра, старались с мамой дружить. Дружил с ней и актёр БДТ Изиль Заблудовский – папа того самого Заблудовского, который был участником группы "Секрет".

И ещё (в этой части) скажу, что чуть позже меня в БДТ пришёл работать Руслан… э-э… Надо же. Забыл фамилию своего лучшего друга тех времён! Да ладно, не это главное.
Руся, как я его называл, был ещё моложе меня и, наверное, ещё талантливее.
Так что можете себе представить, как мы с ним развлекались в минуты перекуров в помещении для отдыха монтировщиков сцены. В те минуты, когда взрослые дяди по-быстрому играли в нарды, шахматы, домино и преферанс на деньги и курили, а некурящие Максиморон и Руся сочиняли. Неважно что, неважно на какую тему – лишь бы в рифму.

Стихотворение про Наташ (из второй части архива) наверняка навеяно ещё и бэдэтэшным периодом. Потому что однажды мы с Русей весь перекур и всё время во время спектакля перечисляли слова, заканчивающиеся на [аш]. К концу игры-соревнования дяди, играющие во взрослые игры, забросили это дело и азартно смотрели на муки нашей памяти. Кажется, дяди даже ставили на нас деньги.
Неважно, кто оказался тогда победителем. Неважно, кто из нас (уже после спектакля, уже после того, как монтировщики убрали декорации и переоделись) назвал последнее слово, заканчивающееся на [аш] – главное же не выигрыш в игре, а сама игра! Но, к сожалению, не все люди это понимают.
Руся тоже этого не понимал и поэтому мерзко радовался, как ребёнок.

А после того соревнования (которое было, конечно же, не соревнованием, а просто приятным времяпрепровождением) Руся, окрылённый как бы победой, предложил мне поиграть в написание циклов каких-нибудь стихов. Мы подумали, и он взял себе тему "Глаза и лица". А я тогда выбрал тему "Руки и ноги".
На следующий день оказалось, что гадкий Руся пошутил. Что он и не собирался сочинять какие-то там циклы стихов.
А я, как дурак, несколько часов корпел над стихотворениями, которые сейчас и выставлю на всеобщее обозрение.
Вот они.

ИЗ ЦИКЛА "РУКИ И НОГИ"

Я люблю ходить в галантерею
И покупать носки СОБСТВЕННОРУЧНО
(Это очень удачное слово,
Вы поймёте потом, в чём тут соль).

Я ношу их со знанием дела,
Ощущаю их всею ступнёю,
И щиколотку мою щекочет
Приятная махровая резинка.

Потом наступает время,
И появляется первая дырка
На пальце большом. И за нею
Следом – все остальные.

Но дырки я не зашиваю,
Я жду терпеливо мгновенья,
Когда их будет ровно десять.
Тогда я делаю из носков перчатки.

==-=-=-=-=

На другом конце моего города
Есть театр теней. Популярный.
Там руками показывают картины,
Распаляющие воображенье.

Главный актёр этого театра
Живёт со мной в одном доме.
Я с ним никогда не здороваюсь:
Я не уважаю его искусство.

Я умею ногой показывать фигу.

=-=-=-=-=

Поэт ошибся, назвав тельняшкой
Полосатую пешеходную дорожку,
Потому что она – оргАн улиц,
Площадей, проспектов и пешеходов.

И никто из нас не замечает,
Суетливо пробегая по ней обувью,
Что извлекает из дорожки звуки
Исключительно нижней октавы.

И что это – вальсы дорожки,
Её фуги, концерты и оратории,
А не фырканье жёлтых Икарусов
И не треск голубых Троллейбусов.

Так ласкайте дорожку подошвами,
По басам пробегаясь перед работой!..
Но провода – это не струны скрипок.
Не хватайтесь за них руками.

=-=-=-=-=

Если сосчитать все руки и ноги,
Глаза и лица, написанные Пабло,
Если поделить их и помножить,
И даже возвести в какую-нибудь степень,

И определить некоторую закономерность,
И взглянуть на построенный график,
То, может, сумею понять,
В чём смысл жизни?..

=-=-=--=

А роза упала на лапу Азора,
Но это не повод для слёз и позора.
К примеру, инспектор того ж Рыбнадзора:
Владелец и лапы, и чистого взора.
Стоит он на страже страны от разора.
На лапу ему падает и не такое.

=-=-=-=-=

Змея скользит в пустынных песках
Одним лишь усилием своего тела,
Кальмар плывёт в толще воды,
Отталкиваясь от неё мощными плевками.

Мне же нужно постоянно помнить,
Что после правой ноги на землю
Должна наступить левая нога,
А за ней, заметьте, опять правая.

Существование моё на земле
Осложняется ещё и тем,
Что нужно успевать двигать руками
Соответственно ногам и в заданном ритме.

Но больше всего меня огорчает,
Что есть люди на земле, страдающие гораздо сильнее меня,
Ведь им приходится при ходьбе оттягивать носок ноги,
Да ещё поднимать к голове правую руку.

А всё потому, что они не пацифисты.


Не помню, обалдел Руся от этого моего цикла стихов, или нет. Наверное, всё-таки обалдел. И, наверное, настолько сильно, что спустя многие годы однажды позвонил мне и пришёл в гости, чтобы повспоминать о годах нашей с ним работы в БДТ.

И о годе нашей с ним работы в нашем с ним ремонтно-строительном кооперативе "Лагуна РуМа", который мы с ним создали в 1989 году. И из-за которого потом рассорились и расстались.
Расстались потому, что я влюбился во вторую свою будущую жену, и мне стало не до работы в кооперативе, как когда-то – не до учёбы в ЛТИХП.

Лет через десять после расставания (то есть, лет десять назад от сейчас) Руся сидел у меня в гостях, и задорно рассказывал о том, как его стихи печатали в канадском литературном журнале. О том, что у него двое детей. О том, что я тогда был неправ.
А я смотрел на Русю и понимал, что больше никогда не откликнусь на его предложение встретиться и повспоминать.

Потому что за прошедшие 10 лет Руся стал совершенно опустившимся алкоголиком. С длинными бородой и волосами, в мято-жёванном грязном белом костюме и напрочь стоптанными ботинками.
Он подтвердил мои решение тем, что ночью, во сне, наблевал на ковёр, а вечером следующего дня, когда я усаживал его, снова пьяного, на такси, послал меня нахуй.

Через несколько дней мне позвонила мама Руси и попросила помочь ему как-нибудь, потому что он спивается.
Я отказал.
Потому что помнил, что Руслан всегда был настолько прижимист, что практически никогда не платил за водку, которую мы с ним пили вместе. Он говорил, что не настолько сильно любит водку, да и не пьянеет никогда, а я, если мне невтерпёж, могу купить пару бутылочек.

Я не настолько силён, чтобы спасти от Водки человека, которому она отомстила за жадность.

=--=-=-=-=

САМ, Ч.5. "Период Первой Жены – 1".

Этот период длился три года. С 20 до 23 моих лет.
Её звали Олеся (Леська, Оля, Ольга) и познакомились мы в ЛТИХП, вернее, в его студенческом театре. Она училась на факультете, где учили тому, как правильно варить пиво, а я - … Ну, вот. Уже и не помню, на кого я там учился.
Маленький рост, живые глаза, подвижное симпатичное лицо с не очень хорошей кожей – вот и всё, что я могу сказать о её внешнем виде.

Однажды мы пришли на дискотеку в общежитие ЛТИХП, взяли ключ от комнаты, в которой жили мои одногруппники, и начали делать ЭТО. В самый разгар ЭТОГО в балконное окно настойчиво постучали.
Мы оделись, включили свет и увидели комсомольского активиста, жестами требующего открыть дверь.
Мы открыли им (активистов было трое) и узнали, что это был "рейд за нравственность".
На ответ: "Ну, и чем вы тут занимались?", я ответил: "Обсуждали неспокойную ситуацию в Гондурасе".
Олеся прыснула, активист почувствовал себя идиотом и молча увёл остальных. А мы выключили свет и продолжили обсуждение Гондураса.
А потом мы поженились, и Олеся переехала ко мне.

Все нижеследующие стихи написаны Максимороном в тот период. В те три года.
Не все они посвящались первой жене, поэтому некоторые из них я буду предварять предварительными сведениями.
Да и посвящённые ей тоже иногда буду предварять сведениями, потому что в эти три года вошли и моя учёба в ЛТИХП, и моя работа в БДТ, и моя работа маляром-штукатуром, и мой с Русланом ремонтно-строительный кооператив "Лагуна РуМа".
И моё с Игорем АОЗТ "Вьюга" (про Игоря я расскажу как-нибудь потом), и много, чего ещё.

Я даже не буду редактировать написанное тогда – ведь мой благодарный читатель должен видеть, с чего начиналось и как крепло литературное мастерство Максиморона.
Итак.

Еду в толкучке Васильевской линии
И наслаждаюсь двухтомником Плиния.
В этом и есть философский урок:
Имел бы машину – читать бы не смог.

=-=-=-=-=

Ну вот, наконец-то, и нам повезло:
Из наших квартир выползает тепло.
Для всех ленинградцев и наших гостей
Объявлен период открытых частей.

Пускай далеко нам до белых небес –
Объявлен период дебелых телес!
Потупил глаза второклассник-пострел:
Он с нижней площадки наверх посмотрел.

Ещё кто-то в куртке на рыбьем меху,
Девчонки надели уже чепуху,
Смущая того, кто одел пуховик,
В движенье его приводя маховик.

На лавочке в сквере сидят старики,
Забывшие вид обнажённой ноги,
Но им со дня на день напомнят о том,
Когда они сами ходили фертом.

Толпа у своей знаменитой стены
Поспешно снимает чулки и штаны,
Но где-то на крыше роскошная грудь
Укажет лучам самый правильный путь.

Пока не пришло ещё время жары,
Все женщины будут лукаво-мудры
В понятном желаньи подольше продлить
Период открытых… Да что говорить!

=-=-=-=-=

Эпиграмма на первую жену.

Приходится мириться,
Хоть двойственность – кошмар:
В мечтах она певица,
А в жизни – пивовар.

=-=--=-

Эпиграмма на себя

"Глагол, местоимение, частица,
Наречие, причастие, союз…", -
Пишу стихи. Мне хочется мочиться,
Но вдохновенье потерять боюсь.

=-=-=-=-=

Как-то я во сне видал:
По горе шёл Гор Видал.
Метрах в трёх за ним шагал
Живописец Марк Шагал.
В синеоблачной дали
Улыбался им Дали.
А Рабиндранат Тагор
Им дробил гранат в "Кагор".


Забавно… Вспомнил, что последние две строчки последнего стиха рождены не мною, а Лёшей Давтяном (надо же – помню и имя и фамилию!). Он работал вместе со мной и Игорем на одного хитрого молдаванина по фамилии Лунгул. Тот держал ремонтно-строительный кооператив "Оргалит", который я расшифровывал как "ОРГАнизатор Лунгул Имеет Тыщи".

В день, когда Лёша досочинил эти две строчки, мы всей бригадой сидели в актовом зале общежития гардинно-кружевной фабрики, обедали и играли в храп.
А начало этого стиха я сочинил ещё в БДТ.

Мы играли в храп, болтали, ржали, а в это время где-то по общежитию гардинно-кружевной фабрики ходила моя будущая вторая жена.


САМ, Ч.6. "Период Первой Жены – 2".

А следующие несколько стихов были написаны для девочки Ани.
Хотя, что это я? Какая она мне девочка? Мне тогда было 22 года, а Ане – целых 26! Вот с Аней я впервые и изменил первой жене.
Я изменил своей жене с Аней после того, как Игорь изменил своей жене с Аней.

Предыдущей фразой я нисколько не порчу жизнь Игоря, так как со своей женой он разошёлся ещё раньше, чем я со своей второй. А уж репутацию Игоря я ни при каких условиях не смогу испортить.
Помните, я обещал как-нибудь рассказать про Игоря? Вот как-нибудь и расскажу про Игоря.
А сейчас я расскажу про Аню.

С Аней я познакомился на курсах французского языка, на которые ходил для того, чтобы поступить на вечернее отделение юридического факультета ЛГУ им. Максимо… ой, Ломоносова. Да-да, я хотел стать юристом.
И после окончания этих курсов сдал французский на 5 баллов. Экзаменаторша сама удивилась тому, что поставила абитуриенту пятёрку.
А как же ей было не поставить, если я до сих пор помню своё идеальное французское произношение и чисто парижскую фразу: "Же травай данзон кооператив"?

Сочинение я тогда написал тоже на пятёрку, а вечно проблемную историю сдал на четвёрку. В получении мною этой четвёрки принимали участие уже известный вам Руся и пока неизвестный вам Юра. Подробно о Юре я расскажу тоже как-нибудь позже, а пока скажу лишь, что это Юрин бывший армейский друг через ж/д проводника прислал ему для меня прибор, очень похожий на тот, с помощью которого Лопух из "Приключений Шурика" сдавал экзамен в институт.
Только Лопух не сдал, а я сдал.

Что? Стихи, которые я посвящал Ане, учась с ней на курсах французского языка? Ах, да.
Вот они.

1.
Зачем с тобою столько лет
Упорно встречи избегаю?
Не говорю ни "да", ни "нет",
И сам себя потом ругаю?

Зачем живу одной игрой,
Чужие маски надеваю?
Чтоб не сорвал их ветер злой,
К лицу руками прижимаю?

Давно смирился я с судьбой,
И каждый день меняю лица.
Зачем? Мне страшно быть собой:
В тебе боюсь я раствориться.


2.
В конвульсиях задушенная скрипка,
Переживает горестный вокал.
И на лице застывшая улыбка
Перетекает медленно в оскал.

И юноша с разрезом глаз миндальным
Читает сокровенные стихи…
Настойчивый мотив суицидальный
Едва ли искупит его грехи.

Огромная матрона в платье жабьем,
Старуха в фиолетовом трико
Услышат голос, каркнувший: "Алябьев!",
И, потные, задышат глубоко.

Который раз меняют в зале свечи,
Но всё же наступил конец игры.
Усталые, расходятся предтечи
Безумной и губительной поры…


3.
Погибает, увы,
Неразвившийся смерч:
Завтра вечером Вы
Уезжаете в Керчь.

Те, кто были нужней
Тихой песни в ночи,
Через несколько дней
Вас встречают в Керчи.

Им – любовь у воды
И портвейн на молу,
Мне – гитары лады
И камина золу.

Всё же, как я ни горд,
Разливается желчь…
Не люблю я курорт
Под названием Керчь.

Аня действительно уезжала в Керчь, а я оставался в Ленинграде один. Один потому, что моя первая жена уехала на практику в Москву, на завод, производящий пиво.
Чуть позже мы с Игорем (тем самым) взяли гитары, отправились на ленинградский Московский вокзал и поехали к моей жене пить горячее (!) пиво в бутылках, вынесенных ею с завода.

А вечером мы стояли на Арбате, играли на гитарах и пели всё, что могли вспомнить. И делали это БЕСПЛАТНО. Наверное, именно поэтому вокруг нас было столько народу, что все поющие за деньги издалека показывали на своих лицах готовность пришить нас с Игорем.

Это был один из нескольких счастливых вечеров в моей жизни.


САМ, Ч.6. "Период Первой Жены – 3".

Когда мы с Игорем и двумя гитарами ехали в плацкарте в Москву за горячим пивом, вместе с нами ехала вьетнамская девушка Нга. В Ленинграде её провожали родители, и Нга очень сильно и долго плакала.
Пришлось нам всю дорогу веселить её песнями, заказ которых выглядел примерно так:
- Ана Бочакова! Ана Бочакова!
- Что за Бочакова? Ты знаешь?
- Не-а.
- Слышь, Нга, мы такую не знаем. У нас тока Пугачёва есть.
- Да! Да! Бочакова!
- Понятно, Нга. А какую песню?
- "Люна-люна"!
Мы облегчённо вздыхали и затягивали "Луна, луна, цветы, цветы" Софии Ротару. Нга была счастлива.

Потом, когда весь вагон прослушал весь наш репертуар и заснул, Максиморон сочинил стих для маленькой вьетнамки.
Вот он.

Ангел и шпиль на Дворцовой,
В брызгах фонтана дуга
В гости зовут тебя снова,
Двадцатилетняя Нга.

Площади града петрова,
Строгой Невы берега
В гости зовут тебя снова,
Двадцатилетняя Нга.

Дождь ленинградский осенний
И в переулках пурга
Ждут тебя вместе со всеми,
Двадцатилетняя Нга.

Город со дня основанья
Многое видел уже,
Но для него расставанье –
Вечная рана в душе.

Щедрая ласковым словом,
Будь с ним не очень строга.
Ты приезжай к нему снова,
Двадцатилетняя Нга!

На московском Ленинградском вокзале Нгу встретила чуть ли не вся вьетнамская община столицы. Наша попутчица показала общине стих, что-то прощебетала, и её земляки радостно показали нам свои белые зубы.
А мы с Игорем, потому что было ещё очень рано, пошли бродить по летней просыпающейся Москве в шортах, с рюкзаками и гитарами.

До горячего пива, упомянутого в предыдущей части, оставалась пара часов. До концерта на Арбате – целый день.
А до дороги обратно в Ленинград – на пару часов больше целого дня.


САМ, Ч.7. "Период Первой Жены – 4".

Однажды осенью после того лета, когда я пел на Арбате, моя первая жена заболела соплями и лежала дома вместо того, чтобы ходить в институт. И тут раздался телефонный звонок. Трубку поднял я.
В трубке говорил американец.

С этим молодым американцем Олеся познакомилась в Москве, во время недавней практики на пивном заводе. И вот теперь он был в Ленинграде и хотел приехать к ней в гости.
Я пошёл к метро и встретил американца. И повёл его к нам домой, в гости к своей жене.
Американец был очень удивлён тем фактом, что Леська оказалась замужем.

Мы сидели на кухне, говорил о всякой ерунде и поэзии Огдэна Нэша, а потом я повёл очень расстроенного американца обратно к метро.
Мне до сих пор кажется странным, что вся эта ситуация тогда не показалась мне странной. Наверное, потому, что я тогда жил стихами.
Примерно такими.

Ты опять читаешь Куприна,
Ты опять в плену красивых фраз.
За словесным кружевом, одна,
Ты моих, увы, не видишь глаз.

Ты не видишь то, что вижу я,
Мне же не сказать тебе о том,
Как, среди подобных мне живя,
Оживаю в мире я другом.

В мире, где жемчужный есть олень,
Слышащий шаги твои в лесах.
От его рогов ветвистых тень
Путается в наших волосах.

В мире том озёра так чисты,
Что наяды знают всё про нас.
Птиц лесных мотивы там просты,
И ромашки в поле без прикрас.

Дом наш охраняют муравьи,
Колыбельную поёт пчелиный рой.
Они все давно друзья твои,
В этом мире за тебя они горой.

Только ты моих не видишь глаз.
За словесным кружевом, одна,
Ты опять в плену красивых фраз.
Ты опять читаешь Куприна.

Кстати, я вдруг вспомнил, что сначала было лето и Москва с горячим пивом и Арбатом, потом была осень с американцем в Питере, а уже потом, зимой, были курсы французского языка и знакомство Максиморона с Аней.


САМ, Ч.8. "Период Первой Жены - 5".

Однажды моя мама, тогда ещё работавшая литературным редактором в Ленконцерте, составила концертную программу для Музея-квартиры Пушкина на Мойке. Программа посвящалась годовщине гибели Поэта.
За хорошо составленную программу маме дали много билетов, и мы пошли на тот концерт всей гурьбой: я, Леська, Игорь, жена Игоря, мама, тёща и Леськина сестра.

Играли скрипачи, виолончелисты, звучали стихи и песни. А потом вышел хор мальчиков в костюмчиках и запел.
В центре первого ряда хора стоял и пел негритёнок…

Субботний день в музее.
На вход дано "добро".
Экскурсия глазеет
На старое перо,

На стол, кровать, ливрею,
Чернильницу, ключи…
А там, на галерее,
Музыка звучит.

А там, на галерее,
Хор мальчиков поёт.
Скорей туда! Скорее!
Там Поэт ЖИВЁТ!

Чёрт, у меня и сейчас слёзы наворачиваются на глаза.

А тогда, после финального номера, после высоких мальчишеских голосов, после потрясающего соло негритёнка, после алой розы, которую негритёнку подарила девочка из числа зрителей, после аплодисментов и окончания концерта я вышел из зальчика и…
Нет, я даже не заплакал. И даже не зарыдал, наверное.
Короче, "они как брызнут!". Это я про слёзы.

Всё, что помню, - это ошалевшие глаза Игоря, который смотрел на меня и повторял: "Старик, ты чего?! Ты чего, старик?!".
А я не мог сказать ни слова, потому что горло не давало этого сделать.

Всё, что я мог – это отворачиваться от друга, стыдливо вытирать слёзы и думать, что со стороны Максиморон выглядит хоть и нелепо, но зато прекрасно.

САМ, Ч.9.

Надо же, как совпали два стиха из когда-то собранных мною листочков-черновиков! Я тогда случайно напечатал их сразу друг за другом.
Первый – из прошлой части, про гибель Поэта и мои внезапные слёзы, изумившие меня самого.
И второй – который я сочинил одному из друзей, с которыми служил на подводной лодке, года за три до брызганья слезами в Музее Пушкина.
Вот этот.

Близок миг разлуки вечной –
Мы не свидимся, прощай!
В этой жизни быстротечной
Ничего не обещай!

Не мечтай о скорой встрече
И о том, что спят года –
Миг разлуки недалече,
Мы простимся навсегда.

Расставайся без надежды,
Просветлён и невесом,
Вспоминая с грустью нежной
Дни, минувшие как сон.

Нелегко на сердце будет
От последнего "Прости!".
Промелькнуло столько судеб,
И не с каждой по пути.

Окунись скорей в веселье,
Жизни чашу пригуби!
Днём сегодняшним, весенним
Наслаждайся и живи!

Но забвения стеною
Этих лет не закрывай.
Тех, кто всё делил с тобою,
Никогда не забывай!

Бля, я что – Пушкин?! Потому что сразу же после этого стиха напечатан вот этот:

Мы терпели лишенья и страх,
Мы сражались, сраженья кляня,
И сияла в горевших кострах
Справедливость грядущего дня.

Точно. Я – очередное воплощение Пушкина.
Потому что прям, как Пушкин, в дээмбэшные (так говорят на флоте) альбомы ребят своего призыва я сочинил длинню-ю-ю-ющую поэму про то, как мы все уволились из рядов, и чем стали заниматься после этого.
Поэма была очень смешной – ржал весь кубрик. Жаль, что той поэмы у меня не осталось – я не сделал себе дээмбэшный альбом.
Но зато незадолго до ДМБ я был Снегурочкой.

У Снегурочки была коса, сплетённая штурманами из каната, и шапочка, прикрывающая способ крепления косы на голове.
У Снегурочки была шубка, сделанная из марлевой голубой футболки с оторочками из широкополосной ваты, которые обозначали подол, рукава, запах и воротник.
У Снегурочки были Серебряные Сапожки! Которые были сделаны в недрах БЧ-5 по моим устным эскизам о том, как пленные американцы из книги Воннегута встречали Новый Год.
У Снегурочки были обтягивающие шерстяные чёрные треники, присланные мамой Снегурочки, чтобы её сынок не отморозил пипиську.
Ну, и усы у Снегурочки были, а как же иначе? Иначе-то никто и не узнает, что 19-летняя Снегурочка – не салага какая-нибудь, а весной уже домой!

Вы бы тоже уволились из рядов ВМФ в 19 лет, если бы начали отдавать 3-летний воинский долг в 16.

САМ, Ч.10. "Период Первой Жены - 6".

Несколько стихов, рождённых неизвестно, по какому поводу.

Когда я тебя разлюблю,
Мне станет легко и спокойно.
Закончатся мелкие войны,
Которые вечно терплю.

Когда я тебя разлюблю,
Я стану свободен, как птица,
И Господу буду молиться,
Не веруя в то, что не сплю.

Когда я сниму этот груз
С души, истекающей кровью,
Пресыщенной этой игрою,
Жестокой и сладкой на вкус,

Когда я пойму, наконец,
Что в мире никто мне не нужен,
Что был лишь на время мне ссужен
Забытый терновый венец,

Тогда я, наверно, умру,
Оставшись без жизненной силы,
Что черпал из уст моей милой,
Проснувшись едва, поутру.

=-=-=-=-=

Буду изысканно моден,
Буду остёр на язык,
С Вами опять о погоде
Поговорю. Я привык.

Будете снова в печали,
Будете взор отводить,
Раньше Вы мне отвечали –
Нынче Вам лень говорить.

Буду я ласков и нежен,
И утончённо умён,
Меланхолично небрежен
И романтично влюблён,

Эгоистично назойлив,
Чуточку, может, болтлив,
Но Вы простите мне (ой ли?)
Сил необычный прилив.

Буду наивно беспечен
И по-мальчишески смел…
Я не прощу Вам тот вечер.
Я Вас убить не сумел.

=-=-=-=-=

Когда, мечтой заворожён,
Я замок выстрою воздушный
И, красотою оглушён,
Увижу взгляд твой равнодушный,

Когда появится любовь
В моей душе опустошённой,
Но вместо нежности я вновь
Увижу взгляд твой отрешённый,

И вечной радости взамен
Среди поляны земляничной
Я, встав с изодранных колен,
Увижу взгляд твой безразличный,

Когда обрушатся мосты
Над еле теплившейся лентой,
Тогда скажу: "А шла бы ты…
Гулять с лицом индифферентным!".

=-=-=-=-=

Пусть одиночество возьмёт меня за руку,
Пускай тоска начнёт отсчёт душевных травм,
Пускай отчаянье подсунет мне базуку,
И все увидят, как красив горящий храм.


Я даже не заметил, как из меня исчезла любовь к Первой Жене.
Она продолжала весело учиться в Холодилке, а я работал сначала в БДТ (по вечерам), потом маляром-штукатуром (сутками) на разных объектах, преимущественно – женских общежитиях…
Только не подумайте, что я там в этих общежитиях того-самого! Что вы!
До Ани я был очень верным мужем, несмотря на голодные глаза одиноких жительниц этих заведений. Но однажды я таки сумел притащить домой мандавошек.
И было это так.

Работали мы с Игорем в очередной общаге, кажется, "Красного Треугольника". Ну, Игорь-то, понятно, не только ремонтом занимался, а я – ни-ни. Я – только ремонтом.
И вот однажды, стараясь завершить ремонт очередной общажной квартиры пораньше, мы в очередной раз работали сутки подряд – красили последние стены в туалетах и ванных. Надышались масляной краской и очень устали.
И решили поспать прямо в гостях у гостеприимных общажных девушек, которые утром ушли работать на свой Треугольник.

Игорь разделся до трусов и лёг на одну из кроватей как положено – под одеяло в пододеяльнике, на простыню, а я побрезговал. Я тоже разделся до трусов, но лёг прямо на одеяло, укрывшись другим одеялом.
И вот с какого-то из этих одеял (а может, и с обоих) я и словил мандавошек. И гордо принёс их домой.
О чём узнал гораздо позже, решив однажды посмотреть, что же это у меня так сильно чешется в паху. Да и на жопе. Да и на ногах.

Не буду описывать свой ужас от увиденного. И ужас Первой Жены от вести радостной такой.
Скажу лишь, что мы быстренько (прямо среди ночи) пошли в ванну и сбрили друг с друга всё, что только могло послужить укрытием для этих маленьких мерзких животных.

Как сейчас помню – дело было зимой.
Помню я это потому, что свой очередной день рождения я встречал на одном из объектов (подвал рядом с Адмиралтейством) и ходил в трениках, одетых под джинсы – чтобы коллеги при переодевании не увидели, что у меня лысые ноги, и не засмеялись обидно.
А мои лысые подмышки и грудь скрывала какая-то другая одежда.

Я не моралист, ребята, но не могу удержаться от нравоучительного назидания: если уж вы решите получить мандавошек, то получайте их не так по-идиотски, как это сделал я, а хотя бы с сопутствующим процессу удовольствием.



САМ, Ч.11. "Период Первой Жены - 7".

Несколько стихов разной длины, но одного направления.

Девицы, восклицающие "Ах!",
Когда их спутников ногой пинают в пах,
Мне нравятся гораздо больше тех,
Которым этот вид внушает смех.

"Завистливое подражание Евсеева Есенину". Написано в период учёбы в ЛТИХП.

Стать знаменитым поэтом –
Это желаний предел.
Жёлтой блестящей монетой
Я бы в кармане звенел

Я бы порой хулиганил,
Я бы имел дикий нрав.
Только нет денег в кармане –
Чем заплатил бы я штраф?

В пьяном кабацком угаре
Я бы нарвался на нож,
Только мне денег не дарят –
Где их на пьянку возьмёшь?

Мой гардероб бы достался
Всем во дворе кобелям,
Только себе-то на галстук
Мне не найти ни рубля.

Всё, что я в жизни умею, –
Это плохие стихи.
Я на обед не имею
Даже свиной требухи.

Радости сытой отрыжки
Мне никогда не узнать…
И остаётся вприпрыжку
За комсомолом бежать.

=-=-=-=

Написано в период работы в БДТ. Тогда, ещё при Советской власти, БДТ часто ездил на зарубежные гастроли, из которых участники гастролей приезжали изрядно обогащёнными. Понятно, что в цехах обслуги (да и в актёрском цеху) постоянно шли дрязги и плелись интриги из-за того, что каждому хотелось обогатиться за границей.

Каждому хочется славы,
И всенародной притом.
Только добытой забавой,
А не упорным трудом.

Каждому хочется денег.
Денег на всех не хватат,
И в коллективе частенек
Алчущий чей-нибудь взгляд.

Каждому хочется власти.
Власти не любят народ:
Хлеб вырывают из пасти,
Кляпы втыкают им в рот.

Каждому хоцца удачи
И непременно во всём.
Люди, давайте поплачем!
Может быть, души спасём…

=-=-=-=-=

Во время праздника у Поли
Моя душа умчалась в поле,
И долго там её рвало…
А Полин муж мне дал в табло.

=-=-=-==

Заглянул мне в душу кто-то,
Посмотрел, промолвил: "То-то!",
И ушёл, грозя перстом.
И подумал я: "Дурдом…".



САМ, Ч.12. "ППЖ - 8".

Подборка Периодических стихов, подобранная лично Максимороном.

Я стал популярен в известных кругах,
И это, признаться, мне льстит.
Листки черновые в дрожащих руках
Для сердца – приятнейший вид.

Когда в упоеньи вздымается грудь,
И взор неги сладостной полн,
И девушке юной всю ночь не уснуть
Средь бурных фантазии волн,

Когда как молитва мой стих зазвучит
В её пересохших губах,
И ангел, волнующий души в ночи,
Ожёгшись о жаркое "Ах!..",

Дарует ей лёгкий и радостный сон,
Который не тронет заря,
Тогда я скажу о себе: "А ведь он,
Ей-Богу, родился не зря!".

=-=-=-=-=

Я не просто смертный –
Это очевидно.
Слишком я заметный,
Сразу меня видно:

Поступь серафима,
Плечи полубога…
Проходящий мимо
Выглядит убого.

Совершенство тела
Вкупе с интеллектом!
Поклоняться смело
Могут мне все секты.

=-=-=-=-=

"Признание"

Мне стыдно, люди, перед вами.
Я не такой, как вы. Я гений.

"Догадка"

Быть может, в прошлой жизни я
Свершил чего-нибудь такое,
И мне в награду от судьбы
Теперешнее положенье?

"Ошибка"

На мир взираю удивлённо:
Как я возрос на этом поле?!

=-=-=-=-=

Девятнадцать Королей присягнули мне на верность,
Девятнадцать Королев подарили мне венки,
Тридцать восемь их детей поклонились мне манерно,
И простил я всем грехи их мановением руки.


На этом стихи, написанные мною и Максимороном в Период Первой Жены, закончились. По крайней мере, те, которые я раньше нигде не публиковал (за исключением, быть может, двух-трёх).
Если в разрываемых мною бумажных кипах, хранящихся в моей комнате тут и там, найдётся ещё что-нибудь, я непременно запечатаю это в ноут и выложу сюда.


САМ, Ч.13. "Период Второй Жены - 1".

Период Второй Жены (ПВЖ) был гораздо более долгим, чем ППЖ – целых 17 лет, с 1990 по 2007 год. И ознаменовался этот период в первую очередь тем, что в его начале меня пёрло не столько на стихи, сколько на песни, которые в ППЖ только-только дали свои ростки в Максимороне.
А под конец ПВЖ меня пропёрло на прозу. Ростки которой проявились в Максимороне ещё аж в ППЖ.

Для начала я опубликую ту прозу Максиморона, которая родилась ещё в ППЖ. Ту, про которую можно смело сказать, что это уже не школьные сочинения и не армейские письма. А те самые ростки.
Вот они (напоминаю, что в этих ростках не отредактировано ни слова – как напечатано лет 20 назад, так и перепечатано сейчас).

ПРОЗА ЖИЗНИ

Писатель Фёдор Шприць писал саму жизнь. Он был не из тех литераторов, которым для творчества хватало стула, стола и пишущей машинки, а всё остальное они высасывали из пальца. Шприць не мог обманывать своего читателя, который, как он был уверен, ещё найдёт его в серой массе бездарностей. По этому поводу он не раз в пух и прах разругивался со своим другом Сеней Фаршем, провозглашавшим первичность художественного вымысла.
- Ведь ты же не журналист, Фёдор! Не летописец Нестор и не архивная крыса, ни на букву не отходящая от обыденности и будней! – кричал в запальчивости Сеня. – Тебе что, в детстве никогда не читали сказок?
- Мне их всю жизнь читали, хватит, - бурчал в ответ насупившийся Шприць. – А если кому не хватает слов, чтоб написать всё как есть, пускай выдумывает всякую ерунду художественную.
- Ах, вот как! Уж не меня ли ты имеешь в виду? – шипел Сеня, прекрасно понимавший, что его.
- Семён мне друг, но истина дороже, - угрюмо цитировал Шприць.
После этого Фарш обычно обзывал друга летописцем Нестором и архивной крысой и уходил навсегда до следующего раза.
А Шприць, послонявшись для успокоения по квартире, отправлялся "на натуру", как он называл свои походы в магазины, сберкассы или просто в центр города, где и делал зарисовки будущих образов и характеров. Ему не раз приходила в голову позаимствованная откуда-то мысль о творческой командировке куда-нибудь на море или в среднеазиатское село, но вслед за это мыслью приходила своя, выстраданная: "Где взять деньги?", и Фёдор отказывался от безумных прожектов.
Одним из любимейших способов познания жизни у Фёдора было также путешествие в городском транспорте, особенно на трамвае. Ради этого он даже бросил курить, покупая на сэкономленные деньги единые билеты для проезда. И поэтому в журнале, где Фёдор ежегодно печатал один рассказ, он пользовался заслуженной славой ходячего справочника улиц города.
Вот и сегодня, несмотря на сильный мороз, Шприць вышел из дома с утра пораньше и зашагал прямо к трамвайной остановке.
Через полчаса синего Фёдора занесла в трамвай плотная масса сосредоточенных людей. Кто-то даже уступил ему место у замороженного окна. Шприць немедленно принялся ковырять ногтём сантиметровый слой снега и дышать на стекло, вытягивая губы трубочкой. Отогреть до прозрачности ему удалось только кружочек диаметром в сантиметр. Решив, что этого достаточно для наблюдения за течением жизни, Шприць приник к иллюминатору.
Первым человеком, привлёкшим его внимание, была бабушка, махавшая костылём кому-то вслед.
- Н-да… - пробормотал Фёдор. – Вот так начинается день…
Между тем бабушке вовсе не казалось, что день начинается как-то не так. Всё было как обычно: дрессировщик Кугель из седьмой парадной опять скупил все яблоки для своего больного верблюда, и довольная скотина несла их на горбах домой.
- Спекулянт! – кричала Клавдия Мироновна, и пар из её разгорячённого рта обволакивал всю очередь к пивному ларьку. – Не может нормальный зверь столько сожрать!
Она переложила костыль в другую руку и принялась излагать очередную версию обвинения:
- Самогонщики! Яблочную наливку гонют! От двери за километр сивухой тянет, а они всё: "Это запах животного, это запах животного"! Будто я в зоопарках не бывала! Вот понюхаешь у меня костыль!
Клавдии Мироновне не нужны были яблоки, она любила огурцы, но кому-то же надо защищать справедливость, если всем плевать.
Она стала перекладывать костыль обратно и сунула его как раз под ноги майору, шедшему из магазина с сумкой и портфелем. Майор судорожно взмахнул руками, но, видимо, вспомнив, что он всё-таки офицер Советской Армии, разжал руки и, прижав их по швам, аккуратно лёг затылком на ступени.
Дальше ноша майора действовала самостоятельно. Портфель, не оставив в этой истории никакого следа, исчез в сугробе до весны, когда его нашли дети и наделали из секретных документов, на время взятых майором из части, много самолётиков и корабликов. Сумка же, в которой лежали яйца и пакет с молоком, взметнулась на высоту второго этажа и, выбрав жертву, пошла на снижение.
Жертвой оказалась продавщица Катя из овощного отдела, специально отпросившаяся на полчаса, чтобы сделать причёску для дня рождения, на который её пригласили. Довольная и сияющая Катя, даже не надев шапку, чтобы не испортить великолепие на голове, бежала в магазин покорять покупателей.
Через секунду она билась в истерике и вырывалась из рук прохожих, чтобы набить майору морду.
Поднявшийся майор с мукой на лице вспоминал, кто он такой и что ему надо делать.
Клавдия Мироновна, явно не желающая помочь ему в этом, тихонечко засеменила домой. Её ждало много домашних дел.
Среди добрых людей, отряхивавших майора от снега и настойчиво повторявших: "Домой. Вам надо домой. Идите домой", был дантист Писарев, который выгуливал свою собаку – сенбернара Тяпу. Это Тяпа, со свойственной ему добротой, подтащил к месту происшествия Писарева, несмотря на то, что дантист упирался изо всех сил. Писарев хорошо помнил, как год назад около этого самого магазина он подошёл к плачущему навзрыд мужчине в грязном пальто и в очень вежливой форме предложил свою помощь. В ответ на что мужчина поднял на него глаза, по которым Писарев сразу всё понял и захотел домой, и с криком: "А, шляпа! Вот из-за таких, как ты, всё!", заехал дантисту в ухо. Как потом оказалось, мужчина просто тосковал по разбитой бутылке портвейна.
После того случая Писарев понял, что в жизни всякое бывает, и только Тяпа смог заставить его отступить от принятых им с той поры норм поведения. Дальнейшее развитие событий показало, что собака не всегда – друг человека.
Дождавшись осмысленности в глазах майора, дантист Писарев стал помогать успокаивающим продавщицу Катю, на голове у которой уже стал схватываться импровизированный гоголь-моголь.
В это время от бурно обсуждающей происшествие, но не двигающейся с места очереди к пивному ларьку отделился мужчина в грязном пальто. Лицо его искажала напряжённая мысль. Но, по мере приближения к кудахтающей толпе, взгляд мужчины теплел, и по лицу его расплывалась нехорошая улыбка. Подойдя к дантисту, грузчик Гусев уже знал, чего хотел.
- А, библиотекарь! – торжествующе начал он. – Вот, где встретились! Никак, к девушке пристаёшь, гад?
И, не дождавшись объяснения очевидцев и признания Писарева в том, что он не библиотекарь, Гусев нанёс дантисту любимое оскорбление действием – смачно съездил по уху.
Народ ахнул. Завязывался очередной акт трагедии.
Отлетевший от удара далеко в сторону Писарев, чтобы удержаться на ногах, стал хвататься руками за кого попало и, наконец, рухнул, как подрубленный баобаб, увлекая за собой ещё несколько человек из ближайшего окружения. В это окружение попал и инкассатор Вова Зуев, который был молодым и неопытным инкассатором, и которого, в порядке тренировки, для первого раза послали забрать утреннюю выручку магазина №14, в тот день составившую 94 рубля 23 копейки.
Нечего и говорить, что насквозь проинструктированный Вова ещё со вчерашнего вечера отдал комсомольский билет и фотографию Виктора Цоя своей маме, Ирине Семёновне, и попросил, если что, передать Наташе, что пусть она оставит гитару себе.
И вот это Вова Зуев, готовый в любую минуту отразить нападение банды рецидивистов на астрономическую для него сумму, оказавшись на снегу под грудой жарких тел, решил, что настало время геройски умереть. С криком: "Врёшь, не возьмёшь!", он открыл беглый огонь из вверенного ему инкассаторского оружия. Но, благодаря неопытности стрелка, список жертв перестрелки ограничился сенбернаром Тяпой, который полез и в эту мясорубку, чтобы помочь кому-нибудь. И получил лёгкое ранение в лапу.
Косвенной жертвой пальбы стал также опустившийся спортсмен Рюхин, которому сегодняшнее стояние в очереди к пивному ларьку далось с особенным трудом, потому что вчера у него была годовщина его чемпионства. Когда Рюхин, уняв дрожь в губах, потянулся ими к янтарной влаге, пролетавшая мимо Вовина пуля вдребезги разбила его светлую мечту, бывшую в этот день ещё светлее, чем обычно.
Райское блаженство приказало долго жить, и Рюхин вышел на тропу войны. Обведя налитыми кровью глазами сектор обстрела, Рюхин вполне логично решил, что вооружённый конфликт начал представитель вооружённых сил. Кучу барахтающихся и ещё не успевших разбежаться граждан помутившийся разум Рюхина принял за мирное население, упавшее на землю перед майором-агрессором, который одиноко смотрел на землю.
- Долой портупейщиков! – страшно закричал Рюхин, и весь народ из очереди к ларьку, введённый этим криком в заблуждение, откликнулся на призыв. Фигура майора с расширенными от ужаса глазами исчезла в сплошном месиве тел, чтобы через несколько секунд быть вытащенной оттуда истекающим кровью Тяпой.
Молотобойцы не заметили пропажи главного героя – начало было положено. Весело мелькали кулаки, приятно похрустывали зубы, задорно крякали выбывающие из борьбы. Проходивший мимо маленький мальчик спросил у мамы:
- Мама, а что это дяди делают?
- Другим дядям работу, - был ему ответ.
И действительно – соскучившиеся милиционеры, радостно галдя, уже обступили поле брани, ожидая, когда наступит время собирать камни.
Обстановка нормализовалась только к обеду, когда были выявлены и допрошены все свидетели, включая верблюда дрессировщика Кугеля по имени Игнат. Участковый Шишкин, правда, так и не понял, что же произошло на пятачке у магазина, и кто был зачинщиком. Ни мужик с разбитой рожей и порванным грязным пальто, ни офицер, ни псих с пистолетом не могли сказать ему что-нибудь вразумительное. Пришлось Шишкину доложить обо всём начальству, записать данные допрошенных и отпустить их по домам.
Хмурые и невесёлые, разбредались люди в разные стороны. Пошёл снег. Из-за железной дороги потянуло свинарником. В ларьке кончилось пиво. Понурый Рюхин стоял на тротуаре и задумчиво смотрел на запад. Потом сильно шмыгнул носом, отхаркнулся и, плюнув в подъезжающий трамвай, побрёл к магазину – стрелять деньги на водку.
Иллюминатор, в который смотрел Шприць, вдруг стал зелёным и непрозрачным, как сопля. "Н-да-а… - подумал Фёдор, сделавший круг по всему городу. – За весь день – ничего интересного… Пора домой".
Писатель вылез из трамвая и, опустив голову в воротник, уныло пошёл обедать.

=-=-=-=-=

САМ, Ч.14. "ПВЖ - 2".

МАЛЕНЬКИЕ РОСТКИ БОЛЬШОЙ ПРОЗЫ

Про эти зарисовки я уже и не помню, где и как они писались – шутка ли, почти 20 лет прошло.
Но читать вы их будете здесь и сейчас.


Пошёл бы я завтра на работу, отработал бы своё положенное. Потом пошёл бы домой, по пути зашёл бы в магазин, купил бы чего-нибудь поесть. Вечером поел бы, посмотрел бы телевизор, или книгу бы почитал. Потом чаю бы попил и стал бы спать укладываться. Потом мне бы позвонили в дверь. Я бы открыл, а мне бы сказали: "Мы знаем, для чего вы живёте".
То-то я бы удивился.

=-=-=

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.
Маркс был прав. Если бы это не сказал Блок, это сказал бы я.

=-=-=

Половина человечества учит других, половина учится у других.
Я же учу самого себя. Мне есть, чему у себя поучиться.

=-=-=

Конев писал прекрасные стихи, воспевающие Женщину. У Луговского хорошо получались рассказы о любви к животным. Шмагин трудился над романом о ценности каждого человека как личности.
Луговский был садистом, Шмагин – наркоманом, а Конев – педиком.

=-=-=

Интересно читать предсмертные записки.
Особенно свои.

=-=-=

Во дворе дома, где живёт Галкин, по вечерам собираются доминошники. Они стучат, кричат, пьют, курят, ругаются. А один, когда мимо проходит Галкин, всё время бьёт его в ухо.
Галкин не любит домино.

=-=-=

Голубев пошёл на пляж и обгорел. Вечером он лёг спать и обмочился. На следующий день он познакомился с девушкой и опозорился. Вечером он скушал бутылку водки и облевался. На следующий день он сломал бритву и оброс. Вечером он упал с кровати и обматерился.
На следующий он выбросился из окна.

=-=-=

Когда я умру, пусть обо мне загрустят те, кому я был дорог.
Пусть ветер сумерек донесёт до моих холодных губ соль всех морей, когда-нибудь насылавших на меня белых барашков, предупреждающих о необходимости расставания.
Пусть предрассветный туман передаст мне последний поклон от всех деревьев, когда-либо помогавших мне найти тропинку к дому.
Пусть полуденное солнце проникнет в мою комнату, чтобы напоследок согреть мои веки перед дальней дорогой.
Когда я умру.
И пусть мои друзья видят меня в своих снах, потому что я буду оберегать их от злого рока.
И пусть мои случайные попутчики вспомнят обо мне в очередном своём пути, потому что я принёс им удачу.
И пусть девочка, которой я когда-то помог завязать бант, будет счастливой, потому что я так хочу.
Когда я умру.
И пусть все женщины, которые меня когда-либо любили, придут на мою могилу.
И пусть они в кровь расцарапают друг другу рожи!

==-=-=-=-==

САМ, ч.15. "ПВЖ-2"

Далее я выкладываю единственный стих с известной точной датой написания. Судя по оной, стих относится именно к Периоду Второй Жены.
И, судя по содержанию, стих был не только напечатан, но и вручён адресату.

Ты прости меня, голуба, -
По-другому я не мог.
Может, это было грубо,
Но ты тоже хороша.

Ты могла мне улыбнуться,
Прошептать: "Не уходи…".
Я б решил тогда вернуться,
А теперь вот видишь, что!

А теперь меж нами ссора.
Мы, обиду затаив,
Никакого разговора
Между нами не ведём.

Ты на кухне овощ жаришь,
Но лишь только подойду,
Ты по роже мне ударишь –
Это точно знаю я.

Как же наши отношенья
Нам с тобой восстановить?
Я прошу – прими решенье,
Я тотчас же соглашусь.

21.12.91.
Евсеев М.В.


Вторая жена как-то рассказывала, что в Южно-Сахалинске, куда она улетала в отпуск и куда я слал ей телеграммы в стихах, почтальонши по очереди ходили к ней домой вручать эти телеграммы.
Чтобы посмотреть на ту, которой пишут такие красивые стихи.

Жаль, что они тоже не сохранились. Не почтальонши – стихи.