Она изо всех сил толкала машину вперёд и вправо, чтобы вишнёвая «Вольво» успела обогнуть КАМАЗ, прежде чем из-за горушки вынырнет потрёпанная «Лада». Крылья за спиной напряглись, упираясь в воздух. Чувствовалось, что машину, которая сейчас вынырнет из-за горки, тоже толкают крылатые, но не вперёд, а назад. И благодаря совместным усилиям их крыльев, да еще мастерству нарушителя, столкновения удалось избежать. В «Вольво» не было никакой заминки, хозяин был готов к такому обороту, хотя и надеялся на пустую дорогу за пригорком. Крутанул руль вправо, надавил на газ, прошёл в считанных сантиметрах от обгоняемого грузовика. А в «Ладе» испугались все. И на тормоз водитель нажал секунду спустя, и руль крутанул чуть позже, чуть не вылетев на обочину. Но уже не было нужды в сём манёвре: вишнёвая иномарка скрылась за маленькой высоткой, обогнав-таки КАМАЗ. Ангел-хранитель 2БИС8ОРГНИП643 распластала крылья по крыше машины, совершенно обессилев.
«Не выдержу! Не справлюсь! Погибнет! – думала она. – Что делать? Я не хочу его терять».
Сквозь крышу машины она видела его затылок с перьями седых волос, расплываясь в нежности, не свойственной ангелам. Рука протянулась внутрь и погладила его по голове, по седым перьям, которые переполняли её тихим щенячьим восторгом.
– Ну, зачем же ты так, глупый? Ну почему тебе так надоело жить? – в отчаянии вопрошала она, но вопрос её остался без ответа, потому что подопечные редко слышат своих ангелов.
Ночью она свернулась в комочек и прижалась к нему, уткнувшись в подмышку. И он опять ничего не почувствовал, только млел от мурчанья кошки, которой ангел вовсе не мешала. Кошке даже было лучше с ней, потому что от двери не дуло. Бестелесная, а поток сквозняка огибал её, как живую. Кошка давно уже с ней подружилась. А в самый первый раз, на следующий день после того, как 2БИС8ОРГНИП643 приставили к её подопечному, кошка пыталась фыркать. Но быстро перестала, ведь с ангелом было не так скучно, когда хозяин спал или принимал ванну.
Она была странным ангелом. Другие парили где-то невдалеке от своих подшефных, готовые в любой момент прийти на помощь, а она с первого же дня летала за своим, как приклеенная. Сидела у правого плеча, когда он пил чай без сахара и до глубокой ночи пялился в экран монитора, готовя лекцию или презентацию. И забиралась к нему в холодную постель, пытаясь согреть её своим неслышным дыханием, чтоб не замёрз, чтоб не заболел. И летела перед его машиной, несущейся на скорости 180 по пустому извилистому шоссе, договариваясь с ангелами тех, кто ехал перед ним или навстречу, чтобы те тоже проследили за своими подопечными. Сколько раз она летала под потолком операционной, пока он вкладывал душу в очередного пациента!
Он. Единственный, ради кого она теперь существовала. Она не пыталась узнать, кем была в прошлой жизни. Оставила ли она кого-нибудь на Земле? Сокрушался ли кто-нибудь о её уходе? Сколько лет ей было, когда она переселилась? Некоторые летали, упрашивали канцеляристов, в качестве подарков показывая им картинки из жизни своих подопечных. Иногда кого-нибудь удавалось уломать, и тогда сообщалось: ты был мужчиной, французом, директором большой фирмы. Умер от инфаркта в постели с любовницей. А ты женщина, негритянка из Лас-Вегаса. Стриптизёрша и наркоманка. Про чистилище они и сами помнили, а свою работу ангелами-хранителями считали отпуском.
А она была странным ангелом. Другие частенько халявили, слетаясь на посиделки, оставляя подопечных без надзора, ленясь просчитывать ситуации и что-то подсказывать своим. Рано или поздно они оставались без своих подшефных, и тогда совет Координаторов принимал решение, куда их направить. Приставить ли к новенькому, отправить в чистилище, поставить на административную работу или хозобеспечение? Выбор не так уж и велик.
Но как бы ни сачковали другие, она своего не отпускала ни на минуту. Ночью и днём, на работе и дома, в постели и в бане – везде она была рядом. Нервно кусая свои крылья, она висела под потолком, когда к нему приходила его женщина. Просто женщина, не та, которая должна писаться с большой буквы. Они дежурно целовались, дежурно ели, дежурно ложились в постель. И тогда она не грела её своим дыханием. Больше всего она хотела не видеть, что происходит дальше, но и улететь не было сил. И в это время она здорово не любила женщину с маленькой буквы. И если они всё-таки распалялись и ласки переставали быть дежурными, ангел уже не кусала свои крылья, она их грызла. Она была странным ангелом.
Но иногда они страшно ругались, и тогда 2БИС8ОРГНИП643 ненавидела эту женщину, смеющую причинять боль её подопечному. Мужчине. Её Мужчине. А ведь ангелы не могут ненавидеть.
Она была странным ангелом. И ей было очень тоскливо, потому что её опекаемый стремился к смерти, а она не могла относиться к этому равнодушно, как многие другие хранители (мол, что на роду написано…).
И потому, что была странным ангелом, улучив момент, когда с ним не должно было случиться ничего плохого (ведь на операции ничего не должно случаться с хирургом, правда?), она решила слетать к своему непосредственному начальнику.
***
Если б кто мог представить, насколько у Координаторов тяжёлая работа! Мало того, что надо следить за тем, как работают хранители, так ещё и людские жизни периодически приходится прослеживать. А ведь встречаются и такие люди, за которыми глаз да глаз нужен. Беспокойные они, а Координатору приходится заботиться о том, чтобы с ними ничего не случилось. Ведь именно такие, беспокойные и неравнодушные, и нужны. И определённую селекцию проводить приходится, чтобы таких получалось больше. Вот и крутятся Небесные Координаторы – Руководители Первой Ступени – день-деньской не покладая рук, не смыкая глаз. А тут ещё сумасшедшие ангелы прилетают с дурацкими заявлениями на подпись.
– Координатор, прошу воплотить меня. Согласно пункту 5 статьи 98 Небесного Устава ангел-хранитель имеет право на воплощение, если представит убедительные доказательства того, что во плоти он сможет лучше осуществлять свои функции. Наиболее подходящим объектом для воплощения будет привлекательное женское тело тридцати-сорока лет.
– И ты их можешь представить, доказательства?
– Да! Я люблю его!
– Как подопечного, надеюсь?
– Нет, как самого лучшего на свете мужчину!
Координатор опешил:
– Как ты можешь любить? У тебя и эмоций-то нет. Ты энергоинформационная сущность! Ты не мужчина и не женщина, ты бесполое существо.
– Возражаю. Я очень чётко идентифицирую себя с женщиной. И эмоции у меня есть.
– Так ты что, даже вожделеешь его?
– Не знаю, не уверена, что это так. Мне просто хочется спать с ним рядом. Мне хочется беседовать с ним. Мне хочется гладить его по голове. Мне хочется знать, что он любит меня.
– С ума сошёл, ангел-хранитель, тоже мне.
Координатор разозлился не на шутку. А ведь по статусу не положено. Обязан быть спокойным и вежливым. Уперевши взор в точку на небосводе, он завопил:
– Канцелярия? Проверьте, подождите секунду, какой у тебя номер?.. Номер 2БИС8ОРГНИП643. А подопечного?.. Номер подопечного ТР091БОНГ476ТИ. Что?! А вы куда смотрели, олухи царя небесного? Теперь всё ясно, раз они в жизни встречались… ладно, это я уже не вам.
Координатор присел прямо в пространство, не утруждая себя подгонкой облака под своё полупрозрачное седалище.
– Ну что, проглядели, когда тебя к нему приставляли. Пересекались вы с ним. Вспоминаешь?
Он махнул рукой перед её глазами.
Вдруг стало больно. Сердце сжалось.
Ей девятнадцать. Расписалась
В ближайшем ЗАГСе за углом.
Избранник – юноша, вьюном
Вокруг неё ходивший вечность.
И вечность та
Аж длилась целых года два.
Сдалась на милость. За бортом
Остались редкие друзья.
И что с того, что нелюбим?
Зато теперь у них семья.
Семейный ужин без свечей
И миллионы мелочей,
Рубашки, галстуки, портфель
И ночью скучная постель.
Беременность, ребёнок, дом,
И снова ЗАГС, там, за углом.
Да, развелись они тогда.
И виноватою себя
Она считала,
Почему? Да потому,
Что раз другого повстречала.
Она всё вспомнила. Как повстречала своего нынешнего подопечного.
Июнь, который в Петербурге редко бывает лучше октября. Но в тот день было жарко, как на юге. Сирень душила своим ароматом, кое-где уже начинали косить траву, и пронзительный запах будущего сена врезался в лицо. Она и муж пошли провожать друзей после его дня рождения. Пока мужики на прощание травили неприличные анекдоты, она отошла в сторонку, к парапету набережной. Внизу, у спуска к воде, стоял молодой худощавый парень. Услышав её шаги, он обернулся. Затмение нашло на обоих. Их одновременно что-то пронзило. Они смотрели друг другу в глаза, и казалось, что всю жизнь они ждали этой встречи. Минут пять никто не шевелился. Потом одновременно сделали шаг друг к другу, но тут раздался пьяный голос её мужа:
– Зайка, ты что там делаешь?
Она дёрнулась, как ошпаренная. Умоляюще посмотрела на парня, но тот остановился как вкопанный. Её плечи опустились, и она побитой собакой повернулась к мужу. Ранее просто нелюбимому, а теперь враз ставшему постылым. Но пошла за ним послушно, как на привязи. Рискнула оглянуться, но парень наверх не поднялся.
На следующий день она подала на развод. Из-за ребёнка их отправили в суд. Там дали полгода на раздумья. И всё это время она бегала на набережную в надежде встретить худощавого парня с большой родинкой на скуле. Она представляла, как она целовала бы эту родинку, как потом переходила бы к носу с горбинкой, как потом целовалась бы с ним до полной потери пульса. Однажды ночью ей приснилось, что они занимаются любовью, и она стала таять в его руках. Но пробуждение было ужасным. Оказалось, что это соскучившийся по женскому телу муж, которому после подачи заявления было отказано в близости, решил овладеть ею спящей. И очень порадовался тому, что она начала отзываться. Жестокое разочарование и отвращение, охватившие её, придали ей сил, и она скинула почти бывшего мужа на пол. Разозлившись, он попытался её изнасиловать, но получил такой отпор, что убежал на свою раскладушку и больше таких попыток не предпринимал. Но теперь он затаил обиду. И алименты постарался платить ей крохотные, с гулькин нос:
– Ты захотела развода, ты и выкручивайся.
Хорошо, что сын был беспроблемным мальчишкой. Спокойно ходил в детский садик, спокойно отходил в школу. И так же, как по накатанной, поступил в институт, избавившись на ближайшие пять лет от армии. А она всё это время выглядывала среди прохожих на улице и пассажиров в транспорте родинку на скуле и тонкий нос с горбинкой. Так и не выглядела ничего.
А потом при пустяковой операции ей случайно задели артерию. Успели найти в глубине тела фонтанирующий сосуд, пока она совсем не истекла кровью. Оставили бы всё как есть, и она до сих пор искала бы среди прохожих его лицо. Но хирург решил подстраховаться и сделал переливание крови. В карте было написано, что группа крови у пациентки четвёртая – подать сюда четвёртую. О том, что кровь донора и реципиента необходимо перед переливанием проверять на совместимость, все в операционной, конечно, знали. Но было не до того: устали, перенервничали, да и лень было. В карте-то написано, что четвёртая. А у неё на самом деле – первая, нулевая. И реакция агглютинации* была – будьте-нате. Муниципальный гиппократ вставил ей иглу для переливания и отошёл. Никто и не заметил, как она тоже отошла, только не в сторону, а в мир иной.
*Агглютинация – склеивание эритроцитов переливаемой крови в крупные комочки, которые могут закупорить сосуды получателя крови и вызвать тяжелые осложнения и даже смерть.
***
– Вспомнил? Вспомнила? Но то, что ты его любишь, ещё не является доказательством того, что воплощённой ты сможешь его уберечь.
– Смогу. Он ищет смерти. А ищет из-за того, что не видит смысла в жизни, из-за того, что устал от неё, и из-за того, что не встретил Свою Женщину. Хотя те воспоминания, которые вы мне сейчас показали, многое объясняют. Он встретил, но не сделал нужного шага, впрочем, как и она. Или я. Из-за этого ему ещё больнее, и он разрушает сам себя своими мыслями. Если я та женщина, которая ему нужна, он станет спокойней. Прекратятся эти безумные гонки по шоссе. Он начнёт жить, а не умирать. Мы нужны друг другу. И надо исправить нашу ошибку. Согласитесь, ничего случайного не бывает? Поэтому канцелярия проглядела наши пересечения и приставила меня не к кому-нибудь, а именно к нему.
– А Бог его знает, почему. Но я у него не побегу спрашивать.
– Так вы меня отпустите вниз?
– Уговорил… ла. Бог с тобой, иди. Сейчас гляну, вместо кого можно тебя поставить. Ага, самый подходящий момент. У твоего подопечного сейчас на столе умирает пациентка. Правда, не тридцать-сорок, как ты просил… ла, а сорок три, и не самая привлекательная, но, я думаю, ты ершиться по этому поводу не будешь. Если ты та, что ему нужна, то и в шестьдесят смогла бы его обаять. Её душу мы заберём, а тебя вместо неё подселим. Ну что, пошла?
– Конечно, да! – ангельски тихо завопила она. – Ведь таким образом я его избавлю от горчайшего разочарования. Я-то ведь знаю, как он переживает смерти своих пациентов.
Координатор хмыкнул. И уже серьёзно произнёс:
– Ну, с Богом!
Через секунду она поняла, что что-то упустила. Но додумать не успела. И всё равно уже было бы поздно. Ничего не вернёшь. Она уже была в теле.
***
Роман Александрович в сердцах швырнул свою шапочку в дальний угол. Перчатки скинул уже в коридоре. Ну, вроде уже чуть-чуть оставалось, ну ещё капелька, и всё бы успели. Пять минут, всего лишь пять минут! И ведь всё важное сделали, только кожу зашить и осталось. Практиканты зашили, пока он колдовал над ней, пытаясь вернуть к жизни. Запаса не хватило.
Хотелось рычать, хлопать дверью, ругаться матом, в конце концов. Надо скорей уйти с глаз долой, пока ни на кого не наорал. Дебилы в приёмном покое, карту оформляли. Её надо было срочно в операционную поднимать, а они там… Эх, поубивал бы гадов! Хорошо хоть взрослая, маленьких детей нет. Большие переживут смерть матери, ничего. А эта финтифлюшка, ассистентка называется… Каждое её действие контролировать приходится. Вместо того чтобы на операции сосредоточиться. А ей гораздо важнее в операционную войти при макияже и с укладкой, которую всё равно надо под колпак упрятывать. Чёртова прохиндейка. Видел Роман Александрович, что она давно положила на него глаз, и злился. Даром она не нужна была ему, вертихвостка поганая. Уже вторая смерть за месяц при ней. Раньше, при Людмиле Борисовне, такого не было. Да и при других тоже. А эта только несчастья приносит. Уходить, уходить к чёртовой матери из медицины! Надоело! Ещё пара смертей на столе, и хоронить можно будет его самого.
– Роман Александрович, – по коридору, спотыкаясь, бежала та самая вертихвостка. – Роман Александрович, она глаза открыла.
Спринтерский бег по коридору, короткая мысль: «А не такая уж и плохая эта финтифлюшка».
Операционная медсестра напялила на него новую шапочку. Точно, пациентка лежала с открытыми глазами. Её взгляд сфокусировался на вошедшем.
– Ярослав, – тихо позвала она. – Ярослав, подойди.
Медсестра и вертихвостка ничего не поняли, ведь его звали Романом. Но он-то знал, что Роман он только на работе, а в миру Ярослав. Никогда ему имя Роман не нравилось. Женское оно какое-то, как женский роман в мягкой обложке. А тут и астролог какой-то определил, что носит он не своё имя. Первое, которое ему пришло на ум, он и взял себе. Тот же астролог проверил это имя на совместимость с ним самим и одобрил выбор. А документы Роман-Ярослав так и не собрался поправить. Слишком много дипломов и сертификатов было выдано на имя Романа Александровича. И слишком долго объяснять на многочисленных работах, зачем и почему ему вдруг приспичило переименоваться.
Сейчас Ярослав недоумевал, каким образом пациентка, которую привезли в больницу без сознания, узнала его сакральное имя?
– Ярослав, – улыбнулась она ему бледными губами, – я вернулась ради тебя.
И отключилась. Пульс и дыхание были нормальными, все решили, что ещё действует наркоз, и приводить её в чувство не стали. Ассистентка с медсестрой подумали, что это обычный наркозный бред, и только Роман Александрович остался задумчив.
На следующий день на обходе он оставил её палату напоследок.
Как только Роман Александрович вошёл, её лицо озарилось улыбкой. Он раньше думал, что это такой расхожий штамп – «озарилось», а сейчас воочию увидел, как преобразилось её лицо.
– Здравствуйте, доктор, – она первая поприветствовала его, хотя она единственная в палате не должна была его знать – всё по той же причине, из-за отсутствия сознания. Роман Александрович весь прошедший день рылся в своей памяти, думая, когда же и где он мог её встретить. Ничего на ум не приходило.
– Здравствуйте, – ответил он всей палате. К ней он подошёл в последнюю очередь. Пощупал пульс, потрогал лоб. Попросил показать живот и пропальпировал его, хотя не очень-то это было нужно. Ему показалось, что пациентка жмурилась от его прикосновений так же, как его кошка, а должна была бы морщиться от боли.
Держа её руку в своей, как будто ему до сих пор был важен её пульс, он спросил:
– Вы помните, что вчера говорили в операционной?
– Да, Ярослав, помню. Это действительно так.
– Объясните, – немного невежливо потребовал он.
Она улыбнулась джокондово.
– Давайте не здесь и не сейчас. Выйду из больницы и всё вам расскажу… что сама знаю. Когда вы меня отпустите?
– Через недельку, я думаю.
– Сможете потерпеть неделю?
Вопрос показался издевательским.
– А у меня есть выбор? Мне кажется, вы мне его не оставили.
***
После ухода врача она ещё долго лежала улыбаясь.
Мысли ещё были смутными. Вроде Координатора помнила, воспоминания, показанные ей, тоже помнила. Но не бред ли это? А жизнь, которую прожило это тело, она не помнила совсем. Приходили родственники. Муж. Невысокий, с пузиком больше, чем у женщины на девятом месяце. Виновато ёрзал на стуле. Боялся, что она его обвинит.
И правильно боялся. Накануне он пришёл к ней поговорить о даче, на которой летом жила дочка. Он ведь тоже имеет право на половину? Она это понимает? Ведь покупали совместно, как супруги. Конечно, она назвала его сволочью и попыталась выгнать вон. А он заартачился и стал её отталкивать. Дотолкался. Она упала спиной в раскрытую дверь туалета. Что-то задела, и ломик, мирно стоявший в углу, которым несколько месяцев назад выдалбливали могилу погибшей собаке, услужливо передвинулся под её спину. Вольдемар даже своим животом почувствовал, как передёрнуло у него там что-то, как затвор у автомата… почувствовал, как сочно вошло железо в тело. Вошло и чавкнуло. Да, он успел её подхватить, и поэтому ломик не проткнул её насквозь, но и того хватило. Милиция сегодня уже допытывалась, что, как и почему. Но решили подождать, пока не получат показаний от потерпевшей. Надо её уговорить ничего не рассказывать. Бог с ней, с дачей. Обойдётся его Юлька без всякой дачи. Пусть дочка спокойно своих сорванцов там растит. А чего это бывшая супруга вздыхает?
А она облегчённо вздохнула, когда случайно выяснилось, что он бывший. Дочка начала что-то рассказывать про ребятишек. Ого, а она, оказывается, бабушка. Вдвойне. Узнать бы, как дочку зовут. А может, признаться? Не в том, что чужая, а в том, что после клинической смерти амнезия возникла? Наверное, это выход. Ведь жизнь Светляковой Ларисы Ларионовны была для неё за семью печатями. Если бы врач не зачитал из карты вслух её новое имя, она бы и этого не знала. Она закрыла на несколько секунд глаза, потом обвела ими палату.
– Вы знаете, а я ведь ничего не помню. Совсем ничего. Ни кто я, ни кто вы.
Дочка и бывший муж ошарашено молчали. Каждый о своём. Он думал, что это очень даже здорово. И бывшая жена жива, на нём греха нет, и память у неё отшибло. Теперь, если даже что вспомнит, можно будет на галлюцинации списать. Дочке же такой расклад не сильно нравился, но и не обременял особо. Если память не вернётся, то надо будет много времени с ней проводить, чтобы восстановить хоть что-то. Но как это сделать, когда у тебя семья и живёшь ты на другом конце города? Придётся по телефону. Это не смертельно. Дочка успокоилась, а Вольдемар ещё долго сюсюкал, считая, что потеря памяти превращает человека в глупого ребёнка.
Родственники наконец ушли, оставив ей груз информации об её прошлой жизни, то бишь настоящей… Нет, всё-таки прошлой. Ох, не разберёшься. Короче, о жизни Ларисы. Своего другого имени она не помнила. Хотя… Имя Марина ей чем-то близко.
А то, что была ангелом, не приснилось ли ей под наркозом? Стоп, а как же доктор? Доктор был. И она точно знала, что он Ярослав, а все почему-то называли его Романом Александровичем. Но он-то откликается на Ярослава? Кто прав? Она или они, все другие? Зажмурившись, она увидела вишнёвую иномарку, готовую врезаться в «Ладу», выпрыгивающую из-за пригорка. Лопатки почувствовали вибрацию от хруста напрягшихся крыльев, спинные мышцы заболели.
Лариса долго лежала с закрытыми глазами, пытаясь воссоздать разрозненные картины. Ярослав в обнимку с кошкой. Ярослав за рулём. Ярослав на набережной, у самой воды. Вот он поворачивает голову, вот делает шаг, вот замирает. И как он оперирует, она тоже знает. И почему его Романом зовут. И как у доски стоит, точней у экрана, она тоже видела. Что же это получается? У неё нет никакой информации о жизни Светляковой Ларисы и предположительно Марины, но про доктора она знает всё. Вплоть до того, какое бельё он носит и какой носок надевает первым. Выходит, она и правда ангел? Кому скажи, и тут же она станет белой-белой. И руки будут отведены назад, как крылья, в белой смирительной рубашке. А в сумасшедшем доме она своей миссии выполнить не сможет. Уберечь – это инстинкт. Он сильней неё. И вся новая жизнь Ларисы может быть подчинена только этому инстинкту. Берегиня. Хранительница.
А для того, чтобы успешно выполнить свою миссию, придётся подлаживаться под реалии. Она теперь Лариса. И надо вжиться в эту роль. А для начала надо себя узнать.
Она попросила у соседки по палате зеркало и добрела с ним в руках до туалета. Зеркало было небольшим, и она, по кусочкам составляя мозаику, осмотрела себя. Да-а. Не то. Ожидала большего. Лицо из серии «а, ладно, она накрасится». Морщинок, правда, нет. Только слабые намёки на них. Но мешки под глазами. Или это после операции? Не красит такое. Немного седых волос. Почти не видно, но всё равно надо будет этим заняться. Ресницы густые и достаточно длинные, но не чёрные. Голова немыта, про волосы ничего не сказать. Лариса сняла халат и начала себя разглядывать в крохотное смотровое окошко зеркала.
Ничего утешительного. Когда-то это тело было красивым. А сейчас заплыло жирком, мышцы стали дряблыми. И было это непривычным. Значит, в первой жизни у неё всё было не так, или умерла она молодой. А сын? У неё ведь там был сын? И вроде даже взрослый. Значит, совсем молодой она не умирала. Но больше ничего не вспоминалось. Вот бы сюда Координатора, чтобы показал, как всё было.
Но как бы то ни было, раз она в теле, то есть во плоти, то должна будет за этим телом ухаживать. И начинать надо не с понедельника, а прямо сейчас.
Мышцы туловища напрягать было ещё нельзя. Заштопанное место болело. А вот если бы лёгкое было задето, тогда всё было бы намного хуже. Валялась бы она ещё в реанимации с дренажными трубками. А у неё ерунда. Подумаешь, поцарапано ребро, порваны мышцы и сосуды. Всё мелочи. Всё зашил Ярослав, её подопечный. Но как бы ни были относительно легки повреждения, из всего гимнастического комплекса оставались только упражнения для ног, да и то не все. Минут пятнадцать Лариса муштровала себя. И дала слово каждые четыре часа выходить на чёрную лестницу и давать себе нагрузку.
Утром прибежала дочка и принесла заказанные матерью шампунь, косметику и – удивлению её не было предела – учебник китайского языка.
– Зачем он тебе на старости лет, да ещё в больнице?
– Спасибо, доченька, приласкала на старости лет, – шутейно передразнила она пока ещё чужую дочь.
Та застеснялась, мол, совсем не то хотела сказать.
– Учить буду, чтобы мозги не ржавели, – интересно, была она раньше такой упрямой? Даже упёртой.
***
Каждый день Роман Александрович, входя в одиннадцатую палату, натыкался на её улыбку. Как будто она заранее знала, что он сейчас войдёт. Или весь день улыбалась? Но всё-таки ему казалось, что улыбка предназначена ему. И каждый раз он находил свою пациентку всё симпатичней. Привыкал, что ли, потихоньку? Или она действительно расцветала? Он обратил внимание, что уже на второй день после операции она была причёсана и накрашена. Редко кто так быстро входил в колею. А перед выпиской ему показалось, что она даже стройнее стала. На операционном столе ничего особенно красивого он не заметил, ни талии, ни бёдер. Лежало тело и лежало. А сейчас это тело было явно женским. Роман Александрович рассердился на себя. Что за ерунда? Она пациентка.
Золотое правило, выработанное ещё в студенческие годы: в институте, на работе, с однокурсницами, коллегами, пациентками – никогда и ни под каким соусом никаких шуров-муров. Мудрый дядька вложил эту истину ему в голову, и та хорошо в ней закрепилась, что помогало ему обходиться без потрясений на рабочем месте. И влюблённые пациентки всегда им осаживались, порой довольно резко. Хуже было, когда в него умудрилась влюбиться временная начальница. Заведующая отделением в провинциальной больнице, куда он был откомандирован для обучения местных врачей работе на новом оборудовании. На его счастье, он в ту пору был женат по второму кругу и, хоть не был верен своей жене, попытался убедить в этом влюбившуюся в него даму. Эту как раз резко осаживать было нельзя. От любви ведь до ненависти не один шаг, а гораздо меньше. Не та интонация, жест, взгляд, и всё, прощай, работа, карьера. Осложнения обеспечены.
Долго он выплывал из этой ситуации. Она ждала, надеялась и верила. И человеком она была неплохим, и всё у неё было как надо, но… коллега. Тем более – начальница, старшая по званию. Низ-зя! Чтобы окончательно охладить её пыл, он даже дал ей повод сомневаться в его половой ориентации. От жены никогда так не приходилось прятаться, как от неё. Если раньше за двухмесячную командировку у него набегало два-три коротких романа, то тогда и одного толком не получилось.
А сейчас что-то непонятное с пациенткой творится. Такого он ещё не видел за двадцать лет работы. Она не была похожа на обычных влюбившихся мартовских кошек. Она как бы присутствовала при нём. Ему казалось, что, даже когда он выходил из палаты, она шла рядом с ним и весь день сопровождала его. А ещё ему казалось, что он видел её глаза когда-то раньше, но он никак не мог вспомнить где. Или нет… Глаза были похожи на глаза той девушки на набережной.
Ему тогда было так плохо… Работа не клеилась, диссертация не писалась. С женой развёлся, не сошлись во мнениях, как он должен себя вести при такой мизерной зарплате. Профессорская дочь, а замужем за аспирантом со смешной аспирантской стипендией. Тесть с тёщей готовы были содержать молодых по самому высокому разряду, а он артачился. Считал, что можно и поскромнее пока жить. А жена хотела жить так, как привыкла. А ему бутерброд с сырокопчёной колбасой в глотку не лез, и левисы не надевались. Разошлись в полном непонимании.
И вот, без жены, без детей, без денег, в холодном городе Достоевского, который высасывал из него все соки, он задумался, а есть ли смысл жить дальше? Не проще ли сейчас, вот прямо сейчас шагнуть в воду и не предпринимать никаких усилий для того, чтобы выплыть? Нева плескалась крупными волнами у самой кромки гранита. Надвигалось небольшое наводнение. И решение казалось самым простым и правильным из всех возможных. Он долго смотрел, заворожённый, в серую воду и, может быть, готов был шагнуть. Но тут раздался какой-то шорох наверху, и он повернул голову. Там, на набережной, стояла девушка. Он плохо запомнил её лицо, и фигура ускользнула от его внимания. А глаза, глаза притягивали к себе. Он развернулся и сделал шаг к ней. И остановился, не зная, что ей сказать. Что его пробило током, как только он её увидел? Смешно. Ей такое могут говорить каждый день, что, всем верить? Девушка смотрела на него не отрываясь. Наконец он почти решился и сделал первый шаг, и она, кажется, тоже. Но тут уши резанул пьяный голос:
– За-ай-ка, ты где? Ты что тут делаешь?
Девушка дёрнулась, как от удара, посмотрела на него в последний раз и, ссутулившись, побрела к зовущему. Было желание кинуться, схватить за руку, остановить, оставить около себя. А если тот, который пьяно тянул: «За-ай-ка», посмеет что-нибудь ему сказать, то несколькими ударами заставить его лечь. Но… кто он такой, чтобы вмешиваться в чужую жизнь? Ведь она не звала его. Значит, и лезть нельзя. Могло и показаться, что по ней тоже искра пробежала.
На следующий день он написал заявление в Афган. Военком повертел его в руках, спросил:
– Сейчас чем занимаешься?
– В аспирантуре. Диссертацию пишу. В июле защищаться.
– Иди-ка ты защищайся. Защитишься, тогда и приходи. Поговорим. А сейчас нечего тебе здесь делать. Иди, иди. Приём окончен.
И как только комиссар понял, что Афган был для него законной формой самоубийства? Покончить с собой не удалось. Сначала девушка помешала, потом военком догадался, зачем он просится. Больше попыток он не делал. Не было сил. Стал жить так, как жилось. Единственное, что оставалось интересным – медицина. Но и с ней не так всё просто было. Спрашивается, зачем спасать человека, если он всё равно сам себя тут же постарается угробить? Ты делаешь ему сложнейшую операцию на сердце, а он при первой же вылазке в туалет подбирает там хабарик и с наслаждением его смолит. Чудеса, да и только!
***
Она назначила ему встречу на удивление близко от его дома. Улица была пустынной, по ней проезжали машины, но пешеходов почти не было. Одинокая фигура на скамеечке была видна издалека. А вот как она вычленила его машину в потоке, когда она по определению не должна была знать ни марки, ни цвета, ему было не понять. Да на таком расстоянии он и сам бы свою машину не узнал! Но стоило ему повернуть с набережной, как она поднялась и пошла к тротуару. И опять она улыбалась. Он уже начинал на неё злиться из-за этой улыбки. Ну сколько можно? А вдруг блаженная? И испугался своей мысли. Если честно признаться самому себе, то пациентка ему нравилась. Как человек однозначно. Возможно, и как женщина. Но правило есть правило, и исключений из него делать нельзя.
Он не стал выходить из машины и открывать перед ней дверцу. Не свидание же. Да и она не ждала от него такой показной вежливости. Он просто перегнулся через пассажирское сиденье, чтобы впустить её.
Салон сразу наполнился её духами. Нерезкими, их не было много, пряно-сладкими и нежными одновременно. И основная нота её духов переплеталась с запахом его туалетной воды, демонстрируя полную гармонию. Сознание не отметило такую мелочь, ведь основной вопрос, который его мучил: откуда она знает про Ярослава? Так называли его только близкие друзья и родные.
Она сидела в машине и продолжала улыбаться. Слегка, совсем немного, но при этом глаза у неё лучились, и от них намёком разбегались лучики будущих морщинок. Он видел, как её взгляд пробежался по его рубашке и галстуку, и впечатление у него было, что она кивнула им, как старым знакомым.
Да, это была одна из любимых его комбинаций, он часто надевал именно эту рубашку в мельчайшую клеточку и цеплял сверху именно этот бордовый галстук, купленный в Риме в прошлом году. Но она видеть их раньше не могла, потому что он никогда не носил эту рубашку под халатом. И уж тем более с галстуком. Или это просто жест одобрения? Его порой удивляло, как другие умудрялись вешать на себя некие безликие тряпочки фасона семидесятых годов и убогих расцветок впридачу, да ещё сопровождать это «великолепие» скучной серо-однотонной рубашкой. Серой не по расцветке, а по оттенку. Или стиралась она уже раз двести, да не одна, и полиняла?.. Похоже, вкус у пациентки есть. И сама она выглядела неплохо. Даром что только сегодня из больницы.
– Куда поедем? В кафе посидим? – вынес предложение Ярослав-Роман.
– А давайте пройдёмся по парку. Если сейчас проехать прямо, а потом свернуть налево, за железной дорогой будет чудный парк. Почти лес, но с тропинками и лавочками.
Ему не надо было рассказывать про этот парк. От его дома до него можно было дойти пешком за пять минут. И он там иногда бывал. Опять совпадение?
Доехали молча. Он не знал, о чём говорить, и злился. На неё: вон, опять улыбается. На себя: что за дурацкий интерес к пациентке?
Она и не думала дожидаться, когда он обежит машину и откроет ей дверцу. Вышла сама. И правильно. Выглядит это открывание настолько по-идиотски! Как будто все мужчины должны уподобляться швейцару у ресторана. Неужели современная женщина не в состоянии нажать на рычажок и выставить ножку на асфальт? Настроение капельку улучшилось.
Пока они шли по тропинке, говорить было неудобно. Но вот они уже по аллее дошли до поворота, а ничего, кроме пустых фраз, друг другу ещё не сказали. Вопросы были у него, но он их не задавал. Боялся, что ли?
Они свернули. До ближайшей скамейки дошли молча, но не присели и медленно зашагали дальше. Солнце ещё пробивалось сквозь деревья, ветерок шевелил ветки, и маленькие солнечные зайчики скакали по гравийной дорожке. Щенок, выведенный на прогулку, бегал за особо яркими шевелящимися пятнами и непонятливо вертел своими длинными ушами, когда зайчик куда-то пропадал.
Хозяева щенка давно прошли мимо, а Ярослав всё никак не мог спросить. И первой начала она.
– Я знаю, вам в первую очередь хочется выяснить, откуда я узнала, что вы Ярослав. Мне немного страшно вам это объяснять, потому что, по всей вероятности, вы мне не поверите.
Оп-паньки, многообещающее начало. Другими словами, она сейчас будет нести ахинею. То-то она вечно улыбается! Блаженная, не иначе.
– И что такого вы мне можете сказать, что я вам не поверю? – постарался он придать своим словам саркастический оттенок.
Она взглянула на него, улыбнулась чуть шире, но глаза у неё при этом стали грустными.
– Я твой ангел-хранитель, Ярослав…
Ярослав беспардонно пробурчал:
– Здравствуйте! Я ваша тётя!
– Я действительно твой ангел-хранитель, Ярослав… Ты напрасно смеёшься, дослушай, пожалуйста. Во время операции та, другая женщина, Светлякова, умерла. А я пришла вместо неё. Я просила воплотить меня, потому что не была уверена, что смогу помочь тебе сверху. Ты ведь постоянно ищешь смерти. И я очень устала всё время бороться за твою жизнь. Когда-нибудь моих сил просто не хватило бы.
Он не остановился, не замедлил шага, даже выражение лица не поменял. А мозг со скоростью дореволюционных компьютеров, занимающих собой огромные помещения, перебирал варианты:
1. Врёт. Зачем ей это нужно? Но при этом она действительно что-то про меня знает. Откуда?
2. Заблуждается. Во время клинической смерти ей могло привидеться что угодно. Бывает. Но опять же, откуда она про меня знает?
3. Сумасшедшая. И снова, откуда она про меня знает?
4. Говорит правду. Но такого не бывает. Зато такой расклад хорошо всё объясняет. И неожиданное воскрешение после прекращения многократных попыток реанимировать её. И амнезию тоже.
– Ярослав, я же говорила, что ты мне не поверишь. Я не вру, и я не сумасшедшая. Разреши, я попробую тебе доказать.
– Попробуйте, вдруг у вас это получится?
– Хорошо, давай по порядку. Ангелом я стала недавно, причём сразу после смерти и краткого обучения. Твоего предыдущего хранителя, кажется, отправили работать в архив. Свою предыдущую жизнь я почти не помню. Мне показали только короткий отрывок, связанный с тобой. Может, ты тоже вспомнишь? Набережная у Академии художеств, рядом со сфинксами. Июнь. Какой год, не знаю. Но не меньше десяти лет назад, а скорей всего, лет пятнадцать. Ты стоишь внизу, у самой воды, которая поднялась до первой ступеньки…
***
Она говорит, может быть, он вспомнит? Да как ему не вспомнить, когда эта картина постоянно всплывает перед его глазами?
Сколько раз он потом ругал себя за своё малодушие! Единственный раз встретил женщину, которая его пронзила, и что? Где она? Он дал ей уйти, не остановил, отдал другому на поругание. Ведь видел, что она не хочет идти к зовущему – дал бы знак, что готов вмешаться, и пусть бы она решала, кого выбирать. Нет, стоял спокойно, боялся ответственности. Ведь это не одно и то же, сама бы она решила остаться с ним, бросив того, другого, или он бы её к этому подтолкнул? А вдруг бы не заладилось, а то, что было, уже разрушилось? Да, струсил он тогда. Не мужика побоялся, нет. Побоялся вмешаться в ход судьбы, побоялся принять решение. И расплачивался потом долгие годы.
Когда его не взяли в Афган, он попытался уйти в пьяный загул. Но не получилось. Алкоголь очень быстро стал ему противен, равно как и те, с кем он его делил. Пить в одиночку радости тоже не доставляло. Оставалось не пить. Тогда он сосредоточился на диссертации. А Лариса, которая не Лариса, ошибается, не десять-пятнадцать лет прошло, а семнадцать. Диссер прошёл легко. Ярослав настолько был зол на всё, что его ничто не могло отвлечь. У других аспирантов семьи, свидания, работа, проблемы с родителями, с жильём, со здоровьем. У него не было никаких проблем. Он был один. И он был зол. На пишущей машинке от сильных ударов то и дело вылетали клавиши. Привычными движениями он их ставил на место и снова стучал. И выстучал. На работе проставился по поводу защиты. Родители порадовались. Верней, отец и мачеха. А жена не порадовалась. Потому что не было её, жены.
Пару лет он злился, а потом его всё-таки познакомили с одной интересной особой, и он решил снова попытать счастья. А вдруг? Вдруг забудутся те глаза на набережной, жарким июньским вечером привидевшиеся ему? Или ему всё показалось? Мираж в волнах? К чёрту мираж! Вот, есть живая, симпатичная, умная. Надо попробовать. Попробовал. Скандалы вспыхивали чуть ли не ежедневно. И, положа руку на сердце, виноват в них был он. Это его всё раздражало, это он ко всему придирался. А жена смела ему отвечать, огрызалась. Даже года они не промучились, разбежались. Тёща, мудрая женщина, всё понимала. Пыталась объяснить дочери, как надо себя вести с мужем, но ту гордость заела. Чтобы она, да подлаживалась под кого-то там? Да не будет такого никогда! Она себя не на помойке нашла.
Потом он постоянно доучивался, получал новые врачебные специальности, и опять это давалось ему легко, потому что он оставался так же зол на всё вокруг. И мало что могло отвлечь его от того, что было ему в данный момент хоть сколько-нибудь интересно. Хотя настоящего интереса, страсти к чему-либо он не испытывал. Денег ему хватало даже на несколько завышенные запросы. Семью содержать не приходилось, и он медленно, но верно становился законченным эгоистом (незаконченным он был и так).
И всё время его преследовал взгляд той девушки с набережной. А сейчас ему говорят, что вот она, только перевоплотившаяся, идёт рядом? Что за чушь? Не может такого быть! Но никто про ту девушку от него не слышал. Утечки информации не было. Ни разу в жизни он не напивался настолько, чтобы нести пьяный бред, который кто-нибудь мог подслушать.
Тогда откуда эта женщина про неё знает?
– Ярослав, – вывела она его из задумчивости, – ты ведь никому ещё не рассказывал, как неделю назад на Приозерском шоссе ты мог столкнуться с «Ладой»?
Он удивлённо посмотрел на неё. И это знает?
– Я не видел, «Лада» это была или нет. Темно было. Только фары и были видны.
– Зато я видела. Знаешь, почему тогда аварии не произошло? Я изо всех сил толкала твою машину вперёд, а три других ангела притормаживали «Ладу». В ней три человека сидели, потому и ангелов трое. Вот почему вы с ней не встретились. У меня даже сейчас при воспоминании спина у основания крыльев болит. Хоть их уже и нет.
Он был ошарашен. Про возможную аварию он никому не рассказывал. Для всех он был суперводителем, и терять свой имидж, повествуя об элементарной ошибке, недостойной даже новичка, не стоило.
– Если это действительно так, то я не знаю, что говорить. То ли спасибо, то ли не стоило. Смерть наступает только один раз.
– Ярослав, я твой ангел-хранитель, и я обязана позаботиться о том, чтобы ты не закончил свою жизнь, не выполнив своего предназначения. И тем более не провёл её в инвалидной коляске или овощем на кровати.
– Интересно, а что у меня за предназначение такое, которое не позволяет мне умирать?
– А вот этого я не могу тебе сказать. Ты должен найти его сам.
– Хорошенькое дело! Значит, у моей жизни есть какой-то высокий смысл?
– Конечно, есть! А ты как думал? Неужели мир должен впустую потерять затраченную на тебя энергию? Ты думаешь, ты просто так такой умный, талантливый, красивый…
– Ну уж, скажете тоже, красивый, – перебил её мужчина.
– Конечно, красивый, – бесстрастно подтвердила свои слова Лариса-ангел. Ярослав не заметил, с каким трудом далось ей это спокойствие. Ведь она всегда любовалась его лицом, с нежностью прикасаясь взглядом к дивным длинным чёрным ресницам, к носу с горбинкой, резко очерченным скулам. И жилистая его фигура ей нравилась. Ею она тоже готова была любоваться целыми днями. Её пребывание в качестве ангела имело свои преимущества. Она в любой момент могла смотреть на него. Ярослав в итальянском костюме, Ярослав в джинсах и голубой рубашке в мелкую клеточку, Ярослав в операционной в хирургическом одеянии, Ярослав в душе без одежды, его голова на подушке, со слегка приоткрытым ртом. Лёгкое подхрапывание временами её умиляло, так же как его не самая лучшая привычка ковырять в зубах пальцем. Ей нравилось в нём всё. До последней капельки, до последней клеточки.
Будучи во плоти, она теряла эту возможность вечного любования. Но у неё появлялась возможность быть гораздо ближе… И тут Лариса похолодела. Она вспомнила свою последнюю мысль в момент воплощения. Отменить воплощение… Потому что… Потому что Ярослав НИКОГДА не заводил романы с пациентками. То есть ни при каких обстоятельствах она не могла стать не то что женой, но даже просто любовницей. А она должна всё время находиться рядом с ним. Обязанность и потребность. Потребность и обязанность. Святая обязанность, возложенная на неё небесным Советом. Она должна спать рядом с ним, должна всё время дышать одним воздухом с ним, везде, где только можно, она должна сопровождать его.
– Конечно, красивый, а с умным и талантливым ты согласен?
Ярослав решил не отвечать на вопрос, показавшийся ему вежливой подковыркой.
– А всё-таки, какие-нибудь ещё доказательства имеются?
– Вспомни, пожалуйста, какое-нибудь событие из своей жизни за последние восемь месяцев. О котором больше никто не знает. Задай мне вопрос о нем, а я отвечу.
– Кто первым позвонил мне в Новом году?
– Андрей, и сообщил тебе, что решил жениться. Это тебя привело в расстроенное состояние духа.
Блин, об этом могла бы и не напоминать, о расстроенном состоянии.
– Эксперимент не отличается чистотой. Вы можете читать мои мысли.
– Хорошо, спроси меня о чём-нибудь, что ты наверняка не знаешь, но сможешь проверить.
– Куда я засунул Сашкину книжку?
– Она завалилась в щель между тумбочкой и диваном. Придёшь домой – посмотришь. А сейчас, если хочешь, давай вернёмся к машине. Там я тебе покажу, где всё это время лежала твоя любимая зажигалка.
– Тогда, может быть, вы ясновидящая?
– Ясновидящие – люди с даром, врать они не могут по определению. Будь я ею, немедленно призналась бы в этом. Ангелы, кстати, тоже врать не умеют.
– Хорошо, я поверил вам, вы мой ангел-хранитель. Что дальше?
Вот оно, самое трудное. Как объяснить ему, что должно произойти?
– Я должна всё время быть рядом с тобой, Ярослав, – тихо произнесла Лариса. Но он услышал. Он уже был готов к этой фразе.
– И в каком качестве вы себя видите рядом со мной? – он не пытался скрыть иронию.
Подавленная его тоном, Лариса ещё тише сказала:
– Я могу быть другом, женой, любовницей, телохранителем, домработницей, кем угодно, но я должна быть рядом.
– И самый предпочтительный вариант – быть женой, не правда ли?
Лариса покраснела. Все её желания выставлялись в совершенно неверном свете. Да! Она больше всего мечтала о том, чтобы быть настоящей женой, которая имеет полное право заботиться о своём муже. Она хотела этого, даже будучи ангелом, нарушая все мыслимые законы. Но…
Постели он ей коврик у своей постели, она спала бы на нём, свернувшись калачиком, как спят собаки около кровати хозяина. Потому что её задача – не быть женой, а сберечь ему жизнь, чтобы он мог выполнить своё великое предназначение. Действительно великое. Справиться с таким делом могли всего несколько человек на всём земном шаре. Ярослав – один из них, но для выполнения своей миссии ему пришлось бы научиться альтруизму (который у него был изначально, но он старательно подавлял его в себе), и сохранить свою жизнь надолго, потому что предназначение его понадобится Вселенной гораздо позже. И если для подготовки Ярослава к этому дню роль жены была наилучшим вариантом, значит ей и надо быть женой. Но не любой ценой. Да, ей хотелось быть рядом. Это было её собственное желание, сильное, но не всепоглощающее. Оно было всецело подчинено её предназначению. Предназначению ангела-хранителя. Берегини.
Слова Ярослава, точней, его интонации просто возмутительны. И единственное ему оправдание – в том, что он ещё не понял, как относиться к такой новости.
– Ярослав, ты мне всё ещё не веришь. Да, будучи женой, мне проще всего справиться с моими обязанностями, но это вовсе не обязательное условие. Тем более что я прекрасно знаю, что твои отношения с Полиной ещё не пройдены до конца. И ты не можешь вот так, с бухты-барахты, их прекратить. Пусть она не ждёт от тебя предложения, но она ещё не готова с тобой расстаться. А про себя ты и так всё знаешь. Вам хорошо отдыхать вместе, а большее вам не под силу. И знаешь, хоть я утверждаю, что она не твоя женщина, всё-таки там, наверху, я прикладывала все усилия, чтобы сохранить вашу связь. Вспомни, когда вы с ней страшно поругались перед твоим отъездом в Африку, помнишь, как твой друг из кожи вон лез, чтобы вас помирить? Я договаривалась с его ангелом и с ангелом Полины, чтобы они как могли влияли на них. И тебя я пыталась смягчить. И совместными усилиями нам удалось вас соединить. Понятно, что это ненадолго, но тебе нельзя быть совсем одному. А от тебя я прошу только одного: подумай, в какой роли ты хотел бы меня видеть, пока вы вместе. А когда ты будешь свободен, тогда мы поговорим о других вариантах. Но, опять же, я не могу заставить тебя взять меня в жёны. Просто если у тебя будет другая женщина, не я, мне будет сложнее выполнять свои обязанности. Вот и всё. Мало кто поймёт, что другая женщина является не соперницей, а хранительницей.
Какое-то время они шли молча. Расстояние между ними тщательно соблюдалось обоими.
Ярослав стремительно думал. Вот, она и про Полину знает. И про их ругань перед сафари. И про их примирение, и про Сашкино участие в том примирении. Может, не врёт? Действительно ангел? Ситуэйшн из голливудского фильма, блин. Первым нарушил молчание Ярослав:
– Скажите, у меня есть время подумать?
– Я не могу тебе приказывать, Ярослав. Я могу только советовать. Поэтому решение о начале и о качестве моего пребывания рядом с тобой принимаешь только ты. Из тех ролей, что я назвала, пока ты остаёшься с Полиной, исключаются две: жена и любовница. В остатке у нас: друг, телохранитель, домработница… Друга, опять же, не поймёт Полина. Телохранителя не поймут и друзья, и подруга, хотя именно эту функцию я и выполняю. А вот домработница понятна и объяснима всем. И даже Полина сможет это принять. Ей в её редкие посещения твоей квартиры вовсе не улыбается что-то где-то скрести и драить. Я не чувствую в себе призвания убирать, стирать и гладить, но если это нужно будет делать для тебя и ради тебя, то превзойду саму себя. И очень тебя прошу, помоги мне выполнить моё предназначение.
И опять они замолчали. Аллея была пуста, и они молча прошагали целый квартал.
Наконец Ярослав решился. Не хотел он ничего менять в своей жизни. Не хотел он, чтобы кто-то появился и начал устанавливать свои порядки. Пусть даже это будет рота ангелов. И все хранители. Он хотел жить так, как привык.
– Лариса Ларионовна, я не знаю, что сказать…
Лариса противно похолодела, её кинуло в озноб.
Сейчас откажет, подумала она, и была права. Ярослав хотел сказать именно это. Что не надо ему никакой домработницы. Что приготовить что-нибудь из современных продуктов он вполне в состоянии. И в кафе или ресторанчик зайти у него тоже всегда деньги найдутся. Стирает машина, одежда у него такая, что гладить не надо. Поклонником особой стерильности он никогда не был. Убрать по верхам за одним не слишком неряшливым человеком и одной воспитанной кошкой труда не составляет. Полив цветов много времени не занимает. И друзья не поймут появления какой-то домработницы у него дома.
Одну комнату в своей квартире, принадлежащую его родственнице, он когда-то сдал на пару месяцев своему приятелю с женой за символические деньги. Он всегда и всем говорил, что альтруистом не является, скорей наоборот, но иногда совершал такие поступки, из-за которых сам на себя потом злился. Пара месяцев превратилась в пару лет, и ему уже очень хотелось отдохнуть от посторонних людей. А тут ещё пациентка, называющая себя его ангелом-хранителем и набивающаяся к нему в домработницы.
Из-за резкого поворота аллеи выскочил чернявый пудель и кинулся к Ярославу. Лариса сначала подумала, что собака хочет его укусить, и приготовилась отбить атаку, но пудель стал радостно скакать вокруг её подопечного, пытаясь лизнуть того в лицо. Ярослав уворачивался как мог, но всё-таки тот оставил своими лапами пару отметин на его джинсах. Лариса изловчилась и поймала собаку. Пока она придерживала пса за ошейник, Ярослав стал гладить его, чтобы тот успокоился.
– Вы что, знакомы? Я его раньше с тобой не видела.
– Да, он щенком рос у меня. Там длинная история была. Я его подобрал…
Рассказать он не успел. Следом за собакой появилась моложавая женщина в стильном летнем пальто.
– Вот, оказывается, к кому он побежал! Здравствуй, Ярослав, здравствуй! С дамой меня познакомишь?
– Здравствуйте, Маргарита Сергеевна, – первая поздоровалась Лариса, совершенно не подумав, что они в реальной жизни не знакомы.
– Как, вы меня знаете? – удивилась женщина.
– Я наслышана о доброй мачехе, у которой живёт пудель, подобранный Ярославом, – выкрутилась Лариса.
– Вот оно как! Выходит, ты обо мне рассказываешь своим знакомым? – повернулась она к смущённому Ярославу. – Надеюсь, только хорошее?
– Свидетельствую, только хорошее, – пылко произнёс бывший ангел. Она слышала от Ярослава о мачехе, и никогда он не говорил о ней плохо.
– Знакомьтесь, Лариса, – Ярослав указал рукой в её сторону.
Хорошо хоть без отчества, промелькнуло у Ларисы.
– Очень приятно! Я, наверное, прервала вашу содержательную беседу?
– Ну что вы, какая беседа? Я тут напрашиваюсь к Ярославу в домработницы, а он мне никак не может ответ дать. Вот и вся беседа. Так что прерывайте её, не прерывайте, всё равно, что он решит, то и будет, – схитрила Лариса, ангел бесхитростный, решив, что женщина может оказаться союзницей. И не ошиблась.
– Вот как! Ну и что ты решил, Ярослав? – дама лучезарно улыбнулась. – Позволишь ли ты прелестной Ларисе убирать твою берлогу? Смотри, мне ведь иногда и заходить к тебе страшно. А вдруг мне ещё захочется в своей комнате пожить? Шучу-шучу, Катеринка меня пока выгонять не собирается, так что к тебе я переселяться не буду. Ну, я жду ответа вместе с Ларисой. Берёшь ты её к себе на работу?
– Ну вот! Не успели познакомиться, а уже спелись! Женщины – это нечто непредсказуемое! Как можно жить на этом свете, если вы за секунду находите общий язык и атакуете сомкнутыми рядами?
– Разве это плохо, Ярослав, милый? Я всегда держала твою сторону, а когда у нас с тобой бывали лёгкие разногласия, потом всё равно выходило, что мои предложения шли тебе на пользу. Да и Лариса тебе только добра желает, я же вижу. Не сомневайся, не прогадаешь. Я думаю, вопрос не в деньгах? Зарабатываешь ты явно достаточно, чтобы платить нормальную зарплату. Только я бы назвала Ларисину должность не «домработница», а «домоправительница». Так гораздо приятней. У Ларисы печать высшего образования на челе, не годится ей ходить в банальных домработницах. Я права?
– Насчёт высшего образования? Да, я филолог.
Дочка сообщила Ларисе, что та работает в школе преподавателем французского. Но про иностранные языки ей лучше молчать, вдруг кто решит проверить, поговорить с ней или попросить перевести что-нибудь.
– Милая моя! Что же вас привело к соисканию места домработницы у этого ворчуна?
Лариса растерянно захлопала глазами. Не объяснять же Маргарите Сергеевне всю ситуацию.
Мачеха Ярослава заметила Ларисино замешательство и поспешила увести внимание от вопроса.
– Вы ведь знаете, что он любит поворчать и часто делает вид, что злится? Не верьте, он на самом деле добрый, только хочет казаться злым. Почему – для всех секрет. Вот, смотрите. Сейчас он делает вид, что злится на меня. А я ведь знаю, что он меня любит и уважает. Да, кстати, Лариса, вы не дадите мне свой номер телефона, чтобы мне было у кого спросить, как поживает Ярослав? От него же от самого звонка не дождёшься… А когда я звоню, он почему-то всегда оказывается на операции. Я уж теперь и набирать его номер боюсь.
Лариса посмотрела на Ярослава. Он преображался в злящуюся кошку. Со вздыбленной шерстью и подёргивающимся хвостом.
– Если Ярослав позволит, то я, конечно, дам номер своего телефона.
Мужчина раздражённо махнул рукой и, скривив тонкие губы, прошипел:
– А, делайте что хотите. Моё мнение на самом деле никого не интересует. Вы всё уже решили без меня. Поздравляю вас, Лариса Ларионовна. Вы приняты. Отдел кадров в лице Маргариты Сергеевны берёт вас на работу в качестве домоправительницы.
Маргарита Сергеевна сделала величественный жест рукой.
– Ошибаешься, Ярослав. В данном случае я выступаю не в роли начальника отдела кадров, а в роли начальника службы безопасности. И я знаю, что вверяю тебя в хорошие руки. Ладно, нам с Чуконей пора обратно. До свидания, обговаривайте без меня все остальные вопросы. Рада была увидеть тебя, Ярослав, и рада была познакомиться с вами, Лариса. Берегите его!
– Чуко-оша! Домой!
Как только деликатная Маргарита Сергеевна отошла на достаточно большое расстояние, Ярослав взорвался:
– Вы сговорились, что ли? У меня впечатление, что вы, многоуважаемая Лариса Ларионовна, разыскали мою мачеху и договорились с ней о встрече здесь, в парке.
– Ярослав, теоретически я могла сделать это. Мачеху я твою знаю. Но… Час назад я ещё была в больнице. И это же ещё ей тогда всё объяснить надо было! А кроме тебя обо мне никто не должен знать, для всех я обычная женщина. Подумай сам, я ведь не знала, с какой стороны парка ты остановишь машину, и по какой аллее мы пойдём. Это случайность, подтверждающая правильность моих устремлений.
– А-а! Всё равно уже! Без меня меня женили. Пойдёмте, многоуважаемая, я вам покажу фронт работ и дам запасные ключи. Но если меня что-то будет не устраивать, я дам вам расчёт и не посмотрю, что вы мой ангел-хранитель… Вам ясно?
Лариса и не подумала кивать или говорить «да», она ещё ярче улыбнулась.
«Фиг тебе, ничего говорить не буду, угадывай сама, а не угадаешь, что можно делать, чего нельзя – уволю». У Ярослава уже был опыт общения с домработницей. Приходила женщина, достаточно долго, но она стала утомлять его, да и к обязанностям своим начала со временем относиться всё прохладнее. Пришлось расстаться.
***
Перед входом в квартиру он отрывисто бросил:
– Постойте здесь, я кошку придержу. В первый раз она может наброситься и поцарапать. Сначала надо познакомить её с вами.
– Не надо держать кошку, я думаю, что мне она ничего не сделает.
Ярослав нервно повёл плечами:
– Как знаете. Моё дело маленькое. Я предупредил.
Но каково же было его изумление, когда он увидел, что кошка, сдержанно поздоровавшись с ним, направилась к Ларисе и позволила взять себя на руки. Кроме него, сестры и мачехи, больше никто не мог позволить себе такой вольности. Даже Полина, которая приходила к нему раз в неделю, а то и чаще, такой чести не удостаивалась. Кошка не царапала её, и на том спасибо
Лариса вела себя так, как будто каждый день приходила сюда. Кнопку выключателя она нащупала гораздо быстрей, чем это обычно делал сам Ярослав. И нажала именно на тот, на который нужно. Не раздумывая. Не глядя. Так, как это сделал бы человек, включавший здесь свет не одну сотню раз. Он попытался рассказать, что где хранится на кухне, но Лариса прервала его:
– Я знаю. Спасибо. Не надо тратить время. Я всё здесь знаю. Ярослав, я действительно твой ангел. Когда ты поверишь, что это не розыгрыш? И у меня к тебе просьба: называй меня, пожалуйста, на «ты». Ангелов на «вы» не зовут. Я знаю твои привычки, поэтому про обыденные действия ты мне можешь ничего не говорить. Говори только про желания. Чего тебе хочется на ужин, например. Или на сколько человек готовить. Вот увидишь, со мной тебе будет легко и просто.
– Посмотрим, – буркнул Ярослав, злясь на неё за то, что она увидела его не в самом приглядном свете. А с другой стороны, если она действительно его ангел, то уже видела его разным. И добрым, и злым. И раздражённым. И матерящимся от души в адрес какого-нибудь горе-водителя или дурака, поставленного обслуживать посетителей. Если так, то с ней можно не церемониться. Пусть принимает таким, какой он есть. Подстраиваться под неё он не будет.
– Я в ванную. Если вы сможете приготовить что-нибудь из того, что в холодильнике, буду вам признателен.
– Если ты сможешь, – мягко поправила Лариса.
– Хорошо, постараюсь постепенно привыкнуть. Если ты сможешь приготовить что-нибудь, буду вам признателен.
Лариса улыбнулась его оговорке, и вдруг Ярослав ощутил себя таким смешным, когда он злился на то, что ему пытаются сделать хорошо, что улыбнулся в ответ. Таким, улыбающимся, и вошёл он в ванную.
Струя воды журчала веселее обычного, гель для душа пенился больше, сквозь вентиляцию проникал вкусный запах жареной рыбы, а в конце полотенце не вытерло влагу, а нежно её промокнуло. Почему-то после того, как он улыбнулся в ответ, жить сразу стало интересней. Рыба оказалась вкусной, салатик к ней подходил прекрасно, и стояло всё это великолепие в комнате, недалеко от компьютера. Лариса оставалась на кухне, и Ярослав смог наконец расслабиться пасьянсиком. О Ларисином присутствии он даже не вспомнил до тех пор, пока она не постучалась, чтобы попрощаться. Поинтересовалась, во сколько он собирается встать и во сколько уйти, спросила, что можно убирать в комнате, а что лучше не трогать, мило улыбнулась, сказала: «До свидания!» – и ушла. Ярослав наконец обратил внимание на то, что её духи созвучны его туалетной воде и их запах его не раздражает, вопреки обыкновению. С соседкой, например, в лифт не войти. И после неё лифтом можно пользоваться в лучшем случае через полчаса. Или в противогазе.
Может, не так уж всё и плохо?
***
Лариса шла по вечернему городу и улыбалась. Часть задачи решена. Она смогла приблизиться к подопечному. И достаточно удачно. И Маргарита Сергеевна вовремя появилась. Не иначе, новый ангел работает. Да, кстати, поблагодарить его надо бы. Когда Ярослав будет рядом, надо не забыть поискать хранителя и сказать ему спасибо.
Теперь, когда главная задача воплощения решена, контакт с подопечным состоялся, можно подумать и о себе. Она ведь теперь не бестелесный ангел, а женщина из плоти и крови. И ей нужен кров, еда, вода. И всё это у неё должно быть, потому что у Ларисы Ларионовны всё это было. Но новая Лариса не знала, где жила старая. Та, другая. Зато в сумочке лежал паспорт, и там можно было посмотреть прописку. А ещё можно было позвонить новой дочери и узнать у неё. Та уже, наверное, волнуется. Звонила. Лариса один раз подняла трубку, сказала, что занята и перезвонит позже. Посмотрим, что в паспорте? Улица Школьная. Неплохо. Очень даже удачно. От Ланского шоссе рукой подать. Удобно. Знание города у Ларисы осталось. Из какой жизни – из первой, где она была Мариной, или из второй, не своей, Ларисы первой – она не знала. Порой она видела какие-то картинки, но чьи они, не понимала. Пройдёт время и всё устаканится. Она поймёт, как жила Лариса, и вспомнит, как жила Марина. У Марины был сын. Хорошо бы его найти. Но где? Нормальные воспоминания остались только о времени её пребывания в роли ангела. И в них был один Ярослав. Лариса решила прогуляться пешочком. Не так уж и далеко. За полчаса дойдёт.
Квартира была однокомнатной, достаточно скромно обставленной. Лариса просмотрела гардероб и косметику у зеркала. На первое время сойдёт. Но всё-таки нужно подзаняться, большую часть выкинуть, а что-то докупить. Она должна выглядеть не хуже Полины. А та выглядит прекрасно. Стройная, как современная фотомодель. Фигура у неё, правда, всё-таки не идеальна, но личико безукоризненное. И кожа нежная, и глазки ясные. Ресницы чёрные, брови умело выщипаны. И волосы шикарные. С такой тягаться тяжело. Да, в общем-то, и нет у неё такой задачи, тягаться с Полиной. Если у Ярослава с ней сойдут отношения на нет, вот тогда Лариса должна быть на высоте, чтобы тот не удумал кого-нибудь новенького заполучить. А сейчас она рядом с ним, каждый день будет видеть его, прикасаться к его одежде, готовить ему еду. Это уже хорошо. Могло и не получиться. Что бы она тогда делала, оставшись без своего подопечного? Спасибо Маргарите Сергеевне.
В ванной пришлось повозиться, чтобы принять душ: швы, как известно, влаги не терпят. Но справилась. Диван у Ларисы Ларионовны оказался удобным, она и не заметила, как заснула. Последней улетающей мыслью было: «На новом месте приснись жених невесте…» Само собой, приснился Ярослав. Но это в первом сне. А потом пошли всплывать разные картинки, и потихоньку стали вырисовываться сразу две жизни, Марины и Ларисы первой. Что-то она уже видела раньше, в больнице. Но там, видимо, мешало присутствие других людей в палате – сны были не очень яркими, и по ним нельзя было составить представление о жизни предшественниц. Сейчас же образы были чёткими, красочными, и единственной трудностью было отсортировать, что относилось к жизни Ларисы, а что к жизни Марины. Несколько раз возникал образ молодого парня, к которому Лариса испытывала симпатию. Видно, это и есть сын Марины. Места жительства она не увидела, а вот место его работы оказалось знакомым – павильон «Евросети» неподалёку от метро в центре.
Поднявшись, Лариса долго пыталась разложить увиденное по полочкам. Достала фотоальбом. Просмотрела. Что-то стала понимать лучше. В секретере нашла документы. Ага. Диплом. Красный. Герцена, факультет иностранных языков. Французский и немецкий. Грамотная, однако. Интересно, а знания Ларисы перешли к ней автоматически или нет? Отыскала на полке «Собор Парижской Богоматери» на французском языке, пролистала. Нельзя сказать, что всё понятно, но и не белиберда, что-то разобрать можно. А вдруг и Марина была знакома с языками? Попробовала произнести что-нибудь вслух. Произношение показалось вполне французским. «Эр», как положено, грассирующая. Для переводчика слабовато, но для обычного человека верх совершенства. Полистала немецкие книжки. Та же история. На двух языках что-то понимать – это вам не фунт изюма.
Надо понять, что у неё с финансами. Судя по обстановке, лишних денег у Ларисы первой не было. Но права нашлись. Лариса спустилась во двор и внимательно осмотрела номера машин. Ей принадлежал старенький «Жигулёнок», стоящий под окнами. Ещё бы понять, может ли она водить? Сработает ли моторная память тела, или придётся учиться заново? Может, Ярослав не откажет ей, поучит немного?
Ещё в документах лежали две сберкнижки. В одной записи заканчивались в девяносто восьмом, другая была открыта на имя дочки при её рождении. Делались вклады по пять рублей. Тогда это были деньги. Сейчас – пятак, на который даже в метро не проехать. Сберкнижки можно и выбросить. Ценны они только как музейные экспонаты. В серванте денег совсем чуть-чуть.
Пока она на больничном. Потом, как у школьного преподавателя, у неё будет летний отпуск. И, скорей всего, придётся увольняться. Во-первых, она не сможет, работая учителем, осуществлять свои функции берегини, во-вторых, какой из неё преподаватель иностранного, когда она ничего из жизни Ларисы первой не знает?
С новоявленной дочкой пообщалась по телефону. Та ещё немного просветила. Рассказала о людях, перечисленных в записной книжке мобильника. Не обо всех, конечно, а о тех, кого знала.
Ну что ж, с дочкой повезло. Теперь бы сына найти. Вечером, после уборки в квартире Ярослава, она проехалась до того павильона «Евросети», который увидела во сне. Сына там не было. Видно, не его смена. Ладно, надо заходить почаще.
***
В школе когда-то писали сочинения на тему: «Что такое счастье?» И Марина писала, и Лариса первая писала. А сейчас Лариса знала, что счастье – это когда ты дышишь тем воздухом, которым дышит Он. Когда ты можешь угадать Его желание и приготовить то, чего Ему больше всего сейчас хочется. Это когда ты можешь взять в руки Его одежду и зарыться в неё носом. И вдыхать, вдыхать, вдыхать. Чуть горьковатый аромат Его тела не смешивался с запахом кондиционера для белья, дезодоранта или парфюма. Она безошибочно вычленяла его из моря других запахов. Что греха таить, Лариса даже стянула его футболку, ту, в которой Ярослав возился с машиной на солнцепёке. Когда он пришёл в ней, та была мокрой на спине и в подмышках. Лариса не кинула её в стирку, а, слегка просушив, аккуратно свернула и забрала с собой домой. Положила её рядом с подушкой и всю ночь, даже сквозь сон чувствовала волшебный запах мужского пота. Его пота.
Вымрут люди когда-нибудь со своей дурацкой привычкой пользоваться дезодорантами. Как иначе искать себе спутника жизни, если не по запаху? Нравится запах – твой человек. А когда запаха-то и нет, вместо него пахнет какой-нибудь цветочной химией, неизбежны ошибки и разочарования. Как следствие – разводы, несчастные дети. Да и любовью люди с чуждыми запахами занимаются гораздо меньше. И женщины реже беременеют. Вымрут! Однозначно! Если не вернутся к истокам. То бишь к воде. Можно с мылом.
***
Ярослав долго не мог привыкнуть к тому, что кто-то распоряжается его вещами. Вымотанный бессонными ночами, он почти всегда был раздражён. Засыпал он всегда прекрасно, но часто вдруг просыпался среди ночи, и тут наступала маета. Не спасало его от бессонницы ни присутствие кошки, ни Полина. Вечно злой, меньше всего он хотел, чтобы его на что-то напрягали. И он ждал, что вот сейчас Лариса скажет, что пора сделать ремонт в квартире, что надо выбросить вот это и это, что надо разобрать залежи вон там и там. И уже приготовился наорать на Ларису, когда она полезет к нему с этими вопросами. В первую очередь она должна была попытаться сделать что-то с отклеившейся над его кроватью обоиной, грозившей когда-нибудь накрыть его с Полиной вместо одеяла.
Но Лариса молчала. Она и так знала, что его будет раздражать любое напоминание об изменениях, которые он должен сделать. Но и потакать ему она не хотела, потому что прекрасно знала, что все сломанные, отжившие своё вещи, всё надорванное, запачканное, все захламлённые углы и полки в шкафах высасывают энергию хозяина. Самой Ларисе они были не страшны. Никакая самая помойная вещь не смогла бы отнять у неё хоть капельку силы. Но Ярослав, который страдал именно от того, что чувствовал в последние годы упадок сил, – именно он должен быть избавлен от грязи и запустения. Лариса начала действовать потихоньку-полегоньку: к Ярославу с вопросами и требованиями не приставала, а просто сама перебирала тот или иной кусок квартиры, тщательно оттирая стены и полки. Но ни одной даже самой маленькой гаечки она не выбрасывала, а складывала всё, на её взгляд, годное к выбросу отдельно и ждала, когда у подопечного будет хорошее настроение и с ним можно будет обсудить, что нести на помойку, а что ещё стоит похранить в доме. Очень медленно, но всё-таки квартира начинала выглядеть немного светлее.
Если с вещами Ярослава Лариса обращалась очень бережно, то с вещами квартирантов она так не церемонилась. Всё, что она видела не в той комнате, которую они снимали, а в местах общего пользования и что, по её мнению, там находиться не должно было, она оставляла на полу слева от их двери или выкладывала на тумбочку справа от неё. Постиранное бельё, повисевшее дольше, чем требовалось для сушки, она снимала и тоже складывала там же. В конце концов она их по-тихому так достала, что они стали подыскивать себе другую комнату. А Лариса им возьми и подкинь телефончик приятельницы Ларисы первой, которая работала риэлтором по аренде и согласилась помочь им за полцены. В результате они объявили, что через две недели съедут. Тут-то Лариса и подкараулила Ярослава в прекрасном расположении духа. Провела ему экскурсию по его же квартире, показала, что уже разобрала, что приготовила ему на просмотр перед выбросом и как вообще стали меняться закоулки в квартире. Он был бесподобен в своём великодушии. Он разрешил выкинуть почти всё, приготовленное домработницей. Что она с радостью и сделала. Правда, даже с учётом того, что выносила она мусор в огромных мешках, ей пришлось сделать не менее десяти ходок на помойку. Ярослав и тут снизошёл. Когда он куда-то выходил, то прихватывал приготовленные ею кулёчки, но просил, чтобы они не пачкали одежду. Уедут жильцы, тогда Лариса разгребёт всё окончательно, и можно будет подумать о ремонте. Главная задача – сделать его легко и быстро, чтобы Ярослав даже не заметил, когда это произошло. Пришёл и увидел: шик, блеск, красота. А пока она караулила момент, чтобы использовать первый подходящий повод и залучить его в строительный магазин. Так, для справки: какая тональность обоев ему нравится, какой он хотел бы потолок, какой пол. Мастеров она уже нашла, которые умели работать быстро и качественно. Утром возьмутся за комнату, к следующему вечеру она уже будет готова. Вот только ещё найти бы, куда спровадить на одну ночь Ярослава. Хоть бы кто его на дачу пригласил !
***
В итоге всё получилось гораздо лучше. Жильцы съехали. И в тот же день в Ларисиной квартире случилась катастрофа. У соседей сверху произошёл пожар. Все остались живы, но горело страшно. Пожарные два часа не могли справиться с огнём. И всё это время потоки грязной воды с запахом гари заливали её пристанище. Всю ночь Лариса металась от одного угла к другому, подставляя тазики, кастрюльки, вёдра. Закрывала шкафы полиэтиленом, спасала документы и одежду. Утром она отвезла все нужные вещи к дочке на дачу для просушки и вернулась в разорённую квартиру. Нет худа без добра. По крайней мере, сейчас можно будет повыбрасывать то, что уже давно хотелось, но рука не поднималась вынести. Сейчас же под предлогом, что всё попорчено, можно смело выносить и добротную, но старую мебель, и такие же платья и пальто. Лариса первая, возможно, так не смогла бы поступить, так как у неё с каждой вещью были связаны какие-нибудь воспоминания, но нынешней Ларисе они не были дороги, и она с лёгким сердцем делала один рейс до контейнера за другим. Когда она тащила допотопный секретер, ожил телефон, болтающийся на шее. Номер незнакомый. Отвлёкшись от мебели, Лариса приняла звонок.
– Здравствуйте, Лариса! Это Маргарита Сергеевна.
– Добрый день, Маргарита Сергеевна!
– А что это вы такая запыхавшаяся?
– Да я тут вещи выбрасываю, – и Лариса вкратце поведала о пожаре, краем её коснувшемся.
– Милая, так вам ведь теперь и жить негде? Квартиру же надо просушить, чтобы плесенью не пошла, а потом ещё и отремонтировать!
– Да я уж как-нибудь, приспособлюсь.
– Ещё чего! Я сегодня с Ярославом переговорю, у него же комната освободилась?
– Да, освободилась, ребята как раз вчера выехали.
– Ну вот, почему бы вам пока не пожить в той комнате? А в вашей квартире сейчас жить нельзя, для здоровья вредно, не дай бог какие-нибудь респираторные заболевания возникнут.
– Я думаю, Ярослав будет против того, чтобы я туда переехала, даже ненадолго. Он так радовался, что он теперь один будет жить!
– Ну, во-первых, хозяйка той комнаты – я, а не Ярослав. Во-вторых, не изверг же он какой-нибудь, чтобы вам в этом сейчас отказать? Предоставьте всё мне, я сама с ним поговорю. Да, кстати, как он поживает? За этим и звонила.
– Да поживает нормально, ничего нового. Вроде чуть повеселее стал. Но всё равно ходит мрачный.
– А как у него там с Полиной? Она приходит?
– Я с ней ещё не встречалась. Но вроде бывает.
Лариса, хоть и была ангелом, не умеющим врать, сейчас почти соврала. Не вроде бывает, а точно бывает. Ларисе не надо было угадывать, приходила она этой ночью или нет. По тому, как потягивался Ярослав, по запаху, витавшему в комнате, по полотенцам в ванной она могла безошибочно сказать: сегодня Полина приходила. И ей становилось грустно в такие дни. Правда, она грустила нечасто, примерно раз в неделю, но уныние ей не шло. И даже Ярослав иногда замечал её состояние. Сначала он приставал к ней с вопросами о здоровье, а потом заткнулся. Похоже, вычислил, с чем связана её хандра.
***
Лариса уже неделю жила у Ярослава. В квартире Ярослава. Спала на кровати, отделённой одной только стенкой от его кровати. И теперь бессонница была у неё. По часу, по два она лежала и представляла, как она ангелом сидит у него под потолком и любуется им. Как своим дыханием она навевает на него сон. Как сворачивается клубочком рядом с ним, обнимает его и утыкается лицом к нему в подмышку. Лариса протягивала руку к стене, прислоняла к ней ладонь и представляла, как из неё струится тёплый золотистый свет, проходит сквозь стену и обволакивает Ярослава. Через пару дней круги у него под глазами стали пропадать. Он наконец стал высыпаться.
А ещё через несколько дней пришла Полина. Точней, они приехали откуда-то вместе. Вроде бы в оперу вместе ходили. Лариса уже была в своей комнате и, услышав, что Ярослав не один, выходить не стала. А дальше началась та же пытка, что и раньше, когда она сидела под потолком и грызла свои крылья. Казалось, она всё видит. Она ощущала каждое их движение, каждый вздох, слышала их шёпот. И кусала губы. Вдруг дверь в её комнату скрипнула.
Лариса удивилась. Она же явственно ощущала, что любовники сейчас заняты и к ней войти никак не могут. Но это оказалась кошка, которую согнали с её привычного места. Запрыгнув к ней на постель, она выбрала место поудобней, свернулась калачиком и тихонько замурлыкала. Ларисе стало немного спокойней на душе. А после того, как она немного посчитала белых верблюдов, пришёл сон.
Утром она готовила завтрак на двоих. Сама Лариса никогда не завтракала. Не хотела. Кусок с утра в горло не лез. Но домработница должна готовить для хозяина и для его гостей. Неважно, что гости её не радовали. Полинины вкусы она пока не забыла. Вот только забыла, что характер у неё был не сахарный. Утром из комнаты Ярослава первой вышла именно она. Добрела вслепую до туалета и остолбенела, едва подхватив халатик.
– А вы кто?
– Я? Домработница.
– Вы – домработница. Та-ак! Ясненько.
Она рванула было обратно в комнату, но вовремя вспомнила о цели своего недолгого путешествия. Выйдя из туалета, она ещё раз взглянула на Ларису. Взгляд был колючим, исподлобья. Вскоре из комнаты донеслись возбуждённые голоса. Обрывки фраз долетали до кухни.
«Знаю, зачем ты её взял». – «Не выдумывай». – «Ты сегодня был холодней, с ней всё истратил?» – «Не пори чушь». – «Или она, или…» – «Надо будет, она здесь не месяц будет жить, а сколько…»
Тут Ларисе стало интересней, но идти подслушивать к дверям она не стала. Это было ниже её достоинства. Полина выскочила разъярённая:
– Пришла его охмурять? Уматывай отсюда!
– Будьте добры на «вы», многоуважаемая. И, насколько я помню, на работу не вы меня нанимали. Не вам и увольнять.
Полина подскочила к ней, видно было, что её раздирает желание ударить. Но решимости не хватило. То ли остановила разница в весовых категориях – килограммов двадцать, не меньше – то ли спокойствие Ларисы, которая никак не отреагировала на проникновение в зону комфорта, но кулачки Полины, уже занесённые, опустились.
Вместо удара она прошипела: «Ссу-ука!» – надо же было хоть как-то оправдать свой подскок. Развернулась, и ушла, гордая и красивая в своей ярости. Даже то, как она кривила губы, ей почему-то шло.
Вечером Ярослав долго мялся, прежде чем произнёс:
– Лариса, ты можешь остаться здесь жить, если тебе это удобно. Даже после того, как ремонт сделаешь. А свою квартиру можешь сдавать.
– Ой, Ярослав, спасибо. Очень вовремя. У меня сын сейчас как раз квартиру ищет. Он тогда в мою въедет.
Нашла она таки своего Андрея. Из «Евросети» он давно ушёл. Свистнули у них на точке дорогущий смартфон, убыток повесили на продавцов. Да не на всех. Кто был стажёром и по закону не являлся материально ответственным, тех штрафные санкции не коснулись. Скорей всего, один из стажёров и украл. Испугался Андрей, что так он может ещё фирме остаться должен, а не зарплату получать. И, хоть всё остальное ему нравилось, пошёл он работать куда попроще.
Долго разыскивала его Лариса. Но язык до Киева доведёт. Конечно, ему не призналась. Сказала, что подруга матери. Что та ей снится и просит позаботиться о сыне.
Сын рассказал, что папаша, напрасно не выписанный в своё время Мариной из квартиры, после её смерти решил отхапать себе половину. Сын противостоять не смог. В результате у него теперь комната, а молодая жена ходит сейчас беременная. Соседи ей нервы треплют. Необходимо снять квартиру, а комнату они сдадут. Денег у них мало, он ведь и учится, и работает. А квартиру снимать нынче очень дорого.
Подарить свою квартиру Андрею она не имела морального права, ведь та была наследством Ларисы первой и должна была перейти к её дочери, но дать ему пожить в ней она могла со спокойной совестью.
Как-то за вечерним чаем она поинтересовалась, почему Ярослав не меняет своё имя официально? Почему на работе он Роман Александрович, а в миру Ярослав? Ответ не отличался оригинальностью:
– А зачем?
– А затем, чтобы не было двойной жизни. Иначе это становится похоже на вялотекущую шизофрению.
Ярослав ни возражать, ни соглашаться не стал, но галочку у себя в какой-то извилине поставил.
С Полиной Лариса больше не пересекалась. Когда та появлялась в квартире, Лариса сидела в своей комнате тихо, как мышка. Или уходила куда-нибудь. Полина нервничала, говорила, что Ярослав стал равнодушнее и что ей постоянно кажется, будто Лариса присутствует при их близости. Ярослав не стал ей говорить, что она почти права. Сколько раз Лариса наблюдала за их соитием, пока была ангелом! Его самого это осознание коробило. Что поделать, не был он эксгибиционистом, привык такие дела делать без свидетелей.
***
Лариса выходила из парадной и чуть не столкнулась с входящим Ярославом.
– Ой, как ты сегодня рано.
Ярослав улыбнулся:
– Да уж, действительно. Лёгкий день сегодня выдался.
– Ты не против прогуляться, кое-что обсудить?
Ярослав пожал плечами:
– Хорошо, давай. Куда, опять в парк?
После «приёма на работу» они больше в парк не ходили.
– Да, давай в парк.
– Ну, тогда лучше немного подъехать. Сейчас вернусь за машиной. Подожди.
В машине они молчали, так же как и тогда. И когда пошли по аллее, тоже не сразу стали разговаривать. Но начала в этот раз Лариса:
– Я думаю, ты помнишь, что моё предназначение – помогать тебе. У меня есть постоянная потребность в донорстве. Я хочу давать другим свою энергию. У меня её много, хватит не на одного человека. Но она в первую очередь предназначена для тебя. Ты мой подопечный. И ты не представляешь, как мне больно, когда я вижу, насколько ты выжат, и при этом своей энергией я поделиться с тобой не могу. Ты её не принимаешь. Мне нужно хоть за руку тебя подержать или подышать тебе в спину, как в переполненном автобусе. Но ты же отгораживаешься от меня каменной стеной. Зачем?
Сухой лист ветром сорвало Ярославу под ноги. Машинально он поднял его. Покрутил, вздохнул.
– Наверное, я как этот лист. Слишком сильно выжат. Высушен. Да ты ведь сама всё понимаешь лучше меня.
– Конечно, понимаю. Я просто пытаюсь достучаться до тебя. Я могу и хочу поделиться с тобой силой, позволь мне это сделать. Всё, что мне для этого нужно – это тактильное соприкосновение. Я могу держать тебя за руку, делать тебе массаж по вечерам. Мне нужно к тебе прикасаться. И, поверь, никакой сексуальной окраски в этих прикосновениях не будет. Я могу даже спать рядом с тобой, не посягая на тебя.
– Интересно, как ты себе это представляешь? Здоровый, молодой ещё мужчина будет просто спать рядом с женщиной, которая на него не посягает, и останется абсолютно спокоен? Либо всё закончится вполне закономерным образом, и Полина выцарапает тебе глаза, либо у меня опять будет бессонница.
Лариса взглянула на него с ласковой усмешкой.
– Пока я живу в одной квартире с тобой, бессонницы у тебя не будет.
– Чёрт! Как я не подумал, что это тоже ты! Когда ты была моим ангелом? Восемь месяцев перед твоим «воскрешением»? Тогда всё сходится. В это время я тоже спал без снотворных. Слушай, Лариса! Я уже чувствую себя не в своей тарелке. Получается, что ты мне создаёшь все условия, а я беззастенчиво пользуюсь теми благами, которые ты мне даёшь, и ничего взамен не даю. Меня достала такая ситуация! Я не хочу жить стараниями женщины. Я взрослый и самостоятельный, я всё хочу сам.
Лариса глядела на него по-прежнему с лёгкой улыбкой, и Ярослав распалялся ещё больше.
– Ты вот сейчас думаешь, дурак! Да, дурак. Не хочу принимать подарков. Я хочу сам…
Лариса дала ему выговориться. Минут пять она не прерывала его монолог. Наконец, Ярослав выдохся.
– О! Что я слышу! Слова не мальчика, но мужа!
– Прекрати иронизировать!
– Я рада, что ты хочешь сам. Это самое правильное. Я не могу за тебя изменить твою жизнь. Я могу помочь раз, ещё раз, ещё много-много раз. Но рано или поздно возникнет ситуация, когда меня не будет рядом в самый нужный момент. А твоя жизнь зависит в первую очередь от тебя. Как ты считаешь, каким образом человек идёт по жизни той или иной дорогой? Его ведут или он сам выбирает? И от кого зависит, что с человеком случается?
Ярослав всё ещё был похож на разозлившуюся кошку со вздыбленной шерстью и подёргивающимся хвостом. Именно на кошку. Коты так артистично злиться не умеют. Вопрос Ларисы заставил его задуматься, шерсть потихоньку пригладилась, хвост спрятался.
– Откуда мне знать, как на самом деле всё происходит? В тебя я уже поверил. В то, что ангелы существуют. Ты мне ещё про Бога не рассказывала. Кстати, почему, раз ты ангел, ты меня ни разу не попросила в церковь зайти?
– А зачем мне тебя просить? Во-первых, будет у тебя потребность – зайдёшь. В церковь, в костёл, в синагогу, в мечеть, куда захочешь. Во-вторых, Бог – это не церковь. Это более обширное понятие. Ну, так как, расскажешь мне, от кого зависит жизнь человека?
– Да нет уж, ты лучше меня знаешь, ты и рассказывай.
– Хорошо! Смотри.
Лариса подобрала прутик и провела черту. Справа она пририсовала плюсик, слева минус.
– Вот, смотри. Человек рождается, и достаточно быстро он учится использовать своё право выбора.
– Постой, у грудничка какое право выбора? О чём речь? Спеленали, сиську дали, всё извне, сам ничего не выбирает.
– Ой ли? Захотел есть – можешь попросить, а можешь потерпеть, пока догадаются и покормят. Захотел писать – пустил струю и лежи мокрый, а если хочешь сухим лежать, то подожди, когда кто-нибудь тебя распеленает, и только тогда писай, чтобы сразу убрали. Ребёнок может выбрать, лежать ему смирно или активно познавать мир. Спать или бодрствовать. Плакать или улыбаться. Кто знает, не свободнее ли нас с тобой вот такой грудничок? У него ещё нет обязанностей, и никакие предрассудки и комплексы ещё не владеют им. У него есть право выбора, и от того, что он выбирает, зависит его дальнейшая жизнь. Оно, право, есть у всех…
– Но ведь дети рождаются в разных условиях. Одни во дворце, другие в хрущёвке, третьи вообще в лачуге. У одних любящие родители, у других наркоманы или пьяницы. У третьих их совсем нет, родителей. Получается, за ребёнка уже кто-то сделал выбор?
– Ты правильно мыслишь. Права равные, а возможности неравные. Просто дети до этого кем-то были. Это их новое воплощение. И от того, какие уроки они не прошли в прошлой жизни, зависит, где и у кого они родятся. Но дальше начинается их новая жизнь, и всё будет зависеть в первую очередь от них.
– Как?
– Так вот же, я и начала тебе рисовать. Смотри. Допустим, родился ребёнок в нейтральных условиях. Родители так себе, ни добрые, ни злые, семья не голодает, но и не роскошествует. Чуть-чуть подрос, и доходит дело до какой-то ситуации, где надо сделать выбор. Допустим, песочница. Своей игрушкой можно поделиться, её можно подарить. Кто-то захочет, наоборот, отнять и присвоить чужие игрушки. И это всё выбор. Родители могут только поощрять тот или иной выбор, но не сталкивался ли ты с таким явлением: родители, педагоги, бабушки, дедушки всеми силами пытаются на ребёнка повлиять, а он, мятежный, ищет бури и никого не слушается? Сам-то ты не такой ли? Ты же упорно выбираешь одно и то же. Да и остальные люди не лучше. Упорно наступают на одни и те же грабли и гордо заявляют: «Да, я вот такой!» Ты тоже собой гордишься. Эстет, гурман, образован, начитан, аристократ, голубая кровь. Как все аристократы, слаб. Отвалите, имею право быть слабым. Имею право не хотеть жить. Таких, как ты – много (хоть для меня ты, конечно, единственный). Мало кто останавливается, чтобы поразмыслить: а то ли я делаю, а о том ли я думаю? Вся наша жизнь состоит из поворотных пунктиков. Мы доходим до точки (не фигуральной, а обычной пространственно-временной) и поступаем так, как нам велит наш прежний опыт, наши знания или незнания, наши чувства, наши комплексы. Можно пойти налево, а можно направо. Можно всю жизнь ходить зигзагами вокруг срединной линии. Можно потихонечку пробираться вправо или влево, а можно один раз совершить поступок, который резко изменит направление всей жизни. Предательство уведёт человека влево, и ему будет очень тяжело вернуться даже к середине. Любовь в чистом виде, без патологической ревности, без требования ответной любви, неважно, на кого она направлена: на ребёнка, на отца или мать, на мужа, жену, просто человека, – она всегда приближает личность к правому краю. У нас с тобой один раз была точка выбора. На набережной. И мы оба его не сделали. Оставили всё как есть. Я побоялась сцены ревности своего нелюбимого, да ещё в тот момент и пьяного мужа. И вот результат – вырастила сына, свою земную миссию выполнила, отправилась на небо. Больше нечего было делать на земле без любви, которую я упустила. Я ведь тебя потом искала. А вот дальше, наверху, произошло чудо. Меня не должны были приставить к тебе. Это просчёт небесной канцелярии. Проглядели. Как на них Координатор ругался, ужас! Так не положено, чтобы ангелами-хранителями становились те, кто в жизни был связан с подопечным, чтобы их земные комплексы не взыграли, чтобы они могли относиться к подшефным объективно, без эмоций, как и положено нормальной энергоинформационной сущности. Представь себе удивление Координатора, когда я явилась к нему, сказала, что люблю тебя и ощущаю себя женщиной. А ведь ангелы бесполы. Им специально не дают узнавать об их земной жизни, чтобы у них ничего не ожило, не проснулось.
– А ты разве меня любишь?
– Конечно, именно поэтому я попросилась на землю.
– Я, конечно, что-то чувствовал, но подозревал, что тебе просто секса хочется. И ты мне не говорила, что любишь!
– А зачем? Во-первых, это и так ясно. А во-вторых, тебя это может напрягать. Одно дело, когда рядом с тобой находится твой ангел-хранитель. И совсем другое, когда любящая женщина. Тебе будет казаться, что ты должен чем-то отплатить. А если ответной любви в сердце нет, то ты будешь злиться и на себя, и на меня. Секс в любви не главное. И ты ничего не должен. Во всяком случае, мне. Распоряжайся своей жизнью так, как хочешь, не оглядываясь на мои эмоции. Только береги её, свою жизнь.
– Почему ты считаешь, что мысли о смерти так уж плохи? Я ведь не кого-то хочу убить, я только сам не хочу жить в этом поганом мире?
– А мне кажется, что желание убить другого человека по сравнению с желанием убить самого себя является более естественным и здоровым. И, кстати, многие религии в этом солидарны. Самоубийца не может приобщиться к радостям загробной жизни. Грешно убивать из-за корысти, ради забавы, от скуки. Всегда убийцу, если он не защищался и не защищал слабого, ждало наказание. Самоубийца же просто вычёркивается из списков. Это самый страшный грех. Будь ты альтруистом, и вдруг по какой-то причине тебе не захотелось бы жить, ты нашёл бы способ отдать свою жизнь с наибольшей пользой для оставшихся. Но ты ведь об этом не думал, верно?
– А что, я должен себя на органы разобрать перед смертью, чтобы кому-то пользу принести?
– А хоть бы и так! Что, такая мысль тебе неприятна? А что ты хочешь, чтобы изменилось в мире с твоей смертью?
– Хочу забрать с собой какую-нибудь сволочь, и лучше не одну!
– И от этого он станет менее поганым?
– Да.
– Неправда. На место одной сволочи тут же станет другая сволочь. Мир изменит только любовь. Мысль не новая, но верная. А у тебя разрушение, одно лишь разрушение. Почему нет ни одной мысли о любви? Я ведь знаю, что ты любишь сестру, племянника, кошку. Почему ты готов бросить их?
– Да потому что, блин, у меня нет сил жить!
– У тебя нет сил встрепенуться. И всего лишь. Как только ты станешь на лестницу вверх, силы у тебя появятся. Тебе надо только дойти до неё и поставить ногу на первую ступеньку. Сделать несколько шагов, а дальше не заметишь, втянешься и будешь шагать, даже не замечая подъёма, легко и быстро. И от тебя зависит, превратится ли эта лестница в эскалатор или в лифт.
– Я не знаю, есть ли где-то такая лестница, и сил искать её и идти до неё уже нет. И я не верю в неё.
– Но в меня-то ты уже поверил? Почему же ты не веришь в то, что я тебе говорю?
Ярослав пожал плечами.
– Наверное, не хочу.
– Опять же, не хочешь, потому что сил нет. Твой организм экономит твою энергию и не даёт тебе даже хотеть. Появятся желания – появятся силы. Надо научиться хотеть. А я могу с тобой поделиться своей силой. У меня энергии много, возьми её. Не препятствуй. Вспомни, после нашей ночёвки на Койонсари ты ведь неделю бегал вполне трудоспособным.
– Ну да, так после отдыха на природе так и должно быть.
– Да, а кроме отдыха на природе, больше ничего не было? Да и отдыха-то никакого, кроме бани, там не было. Одна нагрузка. А ты ещё и восемь часов за рулём провёл.
– Что ты имеешь в виду?
– А ты не помнишь, как мы спали в палатке?
***
Ярослав помнил. Их было четверо. Его друг Серёга, который и вытянул их на фестиваль, второй друг Максим, сам Ярослав и Лариса. Серёга явно неровно дышал к домработнице друга и, видимо, питал надежду на острове завязать с ней близкие отношения. Палатка была одна, спальник был тоже только один. У Ярослава. Изначально предполагалось, что Лариса, как женщина, ляжет посередине, там, где теплее. Но когда все улеглись, она попросила Ярослава поменяться с ней местами. Мол, ей слишком жарко. Серёга расстроился. Ярослав понимал, в чём дело, но и прилюдно сопротивляться не мог. Послушно лёг вторым с краю. Ночью ему стало жарко, и он распахнул верх спальника, оставшись в одной майке. Не бывает такого в палатке, чтобы все спали как убитые. Кто-то обязательно хоть на полминуты, но просыпается. Вот и Ярослав просыпался несколько раз и каждый раз ощущал, что Лариса спит рядом, старательно не прикасаясь к нему телом, но лицом уткнувшись к нему в подмышку и упираясь головой в его заведённую за голову руку. Он несколько раз хотел перевернуться, но так и не решился её побеспокоить. Оставалось надеяться, что в темноте Серёга этого не видел. Иначе тот очень обиделся бы на своего друга. Друга, который впервые почувствовал тепло влюблённой в него Ларисы. О, если бы она была просто женщиной!.. Пусть даже пациенткой. Бог с ними, с принципами. На то и существуют правила, чтобы бывали исключения. Но она же ангел! Как можно спать со своим ангелом? Если он ощущает, что она почти святая? Как можно к ней прикасаться с какими-то грешными мыслями? Это было выше его разумения. А сейчас он просто ощущал её тепло, и ему было хорошо. Хотелось накрыть её рукой, прижать к себе и не отпускать. Никогда. Но он сдержался. Снова сдержался.
А вечером была баня. Озёрная туристическая баня. Организаторы лагеря выдали им несколько поленьев и топоры, объяснили некоторые нюансы и оставили их четверых перед баней. То, что Лариса собирается посетить баню одновременно с друзьями, ребят не удивило. Но все они думали, что она будет в купальнике и сами приготовили плавки. Неожиданно для них она полностью обнажилась. Обнаружив, что они все стоят одетые, Лариса крайне удивилась и выдала:
– Ребята, что за порнография? Как можно в баню, да ещё и в туристическую, идти в одежде? Парилка не терпит никакой синтетики. Я искренне советую вам всё снять и не думать о половых различиях. Будьте проще. Я никого не собираюсь охмурять и надеюсь, что мой вид ни у кого не вызовет чувства омерзения.
Серёга и Максим послушно стянули с себя современные набедренные повязки, но Ярослав упрямо не хотел расставаться с кусочком тряпочки, прикрывающим основное отличие.
Банька получилась что надо! Не было никого, кто кричал бы, что пара слишком много. Поддавали так, что уши горели. В городской бане даже в мужском отделении обязательно найдётся кто-нибудь, кому будет слишком жарко. В женском же о нормальной парилке и мечтать не приходится. Но здесь собрались знатоки. Свежие веники мягко стелились вдоль тела, нагоняя пар. Казалось, всё, горячее уже быть не может, но вот ещё несколько движений веничком, и новая волна пара окутывала тело. Максим с Серёгой попеременно парили друг друга и Ларису, а у Ярослава пропало всякое желание. Он оставил троицу и выскочил на воздух. Ларису в это время охаживал веником Максим. И она при очередном натиске пара не сдерживаясь издавала нечленораздельные звуки, весьма похожие на те, что исторгаются женщиной во время оргазма. Внутри Ярослава всё клокотало. И это её он считал святой! Голая, в бане сразу с тремя мужиками! Ещё и стонет, как под мужиком! Шлюха!
Мимо него пробежала сначала Лариса, а потом и парни. Все трое рванули окунаться в ледяную Ладогу. Их хватило только на короткий заплыв. Ладога есть Ладога. Даже летом вода холодная. Да и лето это не лето вовсе. Межсезонье какое-то. И зима не зима. Если так дело пойдёт, то скоро будет всего один сезон, одно время года. Не весна, не осень, а нечто среднее.
Ярославу никогда не нравилась холодная вода, а сейчас, когда он из-за злости даже не попарился толком, ему и в голову не могло прийти окунуться вместе с ними.
Из воды Лариса тоже вышла первой и стала обсыхать на берегу. Ярослав наблюдал за ней. Его голова была закрыта дверной притолокой, и Лариса не могла видеть, смотрит ли он на неё, но чувствовала его взгляд кожей. А он пытался сравнивать её с Полиной. Да, до двадцатипятилетней девушки ей далеко. Тело когда-то было красивым, но стало немного раздаваться в ширину. Оно всё ещё было пропорционально, но тонкости и изящества в нём уже не было. И в то же время она была такая мягкая на вид! Максим и Серёга в это время выходили из воды, совершенно не стесняясь Ларисы и спокойно глядя на неё. На Ярослава опять накатила волна злости. Пока троица обсыхала на берегу, он скрылся в баньке. Так дальше и шло. Они из бани – он в неё. Ребята пытались было его попарить, но он сказал, что у него сегодня куража нет. Отстали.
«А не ревнуешь ли ты, часом?» – сам себя спросил Ярослав. И вздохнул вместо ответа.
Кроме Ларисы, никто не почувствовал его злости. Улучив минутку, она тихо сказала ему:
– Как земная личность я имею право на выражение собственного мнения. Для меня нагота естественна. И для большинства туристов здесь на фестивале – тоже. Ты не обратил внимания, что практически все купаются без купальников и плавок? Но это не нудизм, где народ почём зря голый ходит. Это другое. Сообразно обстоятельствам: озеро и баня – подходящие обстоятельства для наготы. Еда у костра – нет. И ты зря прятался. Будучи ангелом, я тебя всякого видела, нового ничего ты бы мне не открыл. Прекращай злиться. Ты ведь самый главный по шашлыкам. Вложи в них, пожалуйста, не злость, а что-нибудь хорошее.
И она слегка тронула его за руку. Почему-то этого оказалось достаточно, он повеселел и даже стал намурлыкивать песенки. Шашлыки получились отменными. Жаль, на завтрак не осталось. Утром, пока они спали, какая-то собака пошарилась в их вещах и с удовольствием позавтракала шашлыками, которые были халатно оставлены просто в пакете.
***
Воспоминания о несъеденных шашлыках пробудили у Ярослава чувство голода, и он вернулся в реальность.
Лариса же продолжала:
– А на самом деле тебе по какой-то причине гораздо комфортнее прикидываться слабым и бессильным. Ты ловишь кайф, когда входишь в депрессию. Она тебе зачем-то нужна. Ею ты что-то хочешь оправдать в своей жизни. Мол, да, способен на большее, но, видите, не могу, сил нет. Меня этот мир доконал. Он плохой, и я плохой вместе с ним. Ничего нового: вылезают обычные комплексы, заработанные в течение жизни. Если бы я была всю твою жизнь с тобой, я могла бы тебе помочь размотать клубок, найти точку, с которой у тебя всё поехало вниз. Но это твоё дело. Кроме тебя, никто не вспомнит, что именно на тебя повлияло, какое событие, какая мысль, какие слова… А знаешь ли ты, что депрессия на самом деле хорошая штука, если правильно ею пользоваться?
– Прости, не понял? Что я слышу? Это ты, никогда не унывающая и ругающая меня за уходы в себя, говоришь, что депрессия может быть чем-то полезна?
– Ну да. Настоящая депрессия – это кризис. Кризис – это отрицание. Дошёл до точки, подсознательно чувствуешь, что дальше так нельзя, вот и наваливается тяжесть. Закручивает в водоворот. Жить захочешь – выплывешь.
– В том-то и дело, что если захочешь. А мне-то как раз и не хочется в такие моменты.
– А для чего тебе? Ты ещё смысла в своей жизни не увидел. Ну, живёшь, ну, ешь вкусно, ну одеваешься красиво. Путешествуешь. И всё тебе кажется, что вот если бы чуть по-другому всё пошло, в другом месте жил бы, денег побольше было бы, вот тогда и жить веселее стало бы. Ерунда. И денег много не бывает, и для расстройства всегда найдётся повод, и если умеючи, то даже в раю можно себя ощущать самым несчастным человеком. Всё, что возникает вокруг человека, создаётся его разумом, его мыслями. Тёплые мысли – вот тебе и будет на любом морозе тепло. Ледяные – замёрзнешь даже в тропиках. Считаешь всех вокруг сволочами и идиотами – таких и будешь встречать. Да даже если действительно дурак повстречался, подумай, как тебе повезло, что ты умный. Пока развивался внутриутробно, мама твоя все нужные микроэлементы получала, не роняли тебя в детстве, не били по голове, гормональный фон хороший, щитовидка в порядке. Ты хоть что-то можешь осмыслить в этой жизни и, самое главное, изменить можешь. А если кто-то сволочь, то подумай, что он просто ещё не понял, что таким быть не надо. Ему ещё за это воздастся. Точней, он будет проходить урок, пока не поймёт, не осознает, что любовь – это главное. А потом, абсолюта не бывает. Он может с десятью поступить подло, а ради одиннадцатого жизнью пожертвовать. Куда ты его после этого запишешь, в какие ряды? И у него как раз может быть очень благородный смысл жизни, только он до него ещё не дошёл, не начал реализовывать. Он пока опыта набирается, чтобы нащупать свою дорожку. Знаешь, чем мне «Властелин колец» нравится? За что я считаю его гениальным произведением?
– Откуда я могу знать?
– Там прекрасная мысль про Горлума. Ничтожнейшее существо, вреда от него – будьте-нате, а Фродо не хочет его убивать. И что получается? Без этого червяка миссия была бы не выполнена. У него была своя задача: откусить палец вместе с кольцом и сгинуть в пламени Ородруина. Он являлся звеном цепи. Важным звеном. Без сцены гибели Горлума с кольцом получилась бы просто интересная книжка, с ней же она гениальна. Фродо действовал по заповеди: «Не судите, да не судимы будете», хотя о ней там ни слова. На тот момент он хорошо понимал, в чём смысл его жизни.
– Хорошо, а у меня-то в чём смысл жизни?
– Ищи сам. Я не могу тебе его дать на блюдечке с голубой каёмочкой. Одно могу сказать: именно ты в один не самый прекрасный день можешь сослужить службу не маленькой кучке людей, не городу, не стране, а сразу всей Земле, со всеми людьми, которые на ней живут.
– Что, сказка про спасителя человечества?
– Твоё право мне не верить, но я думаю, ты уже понял, что ангелы врать не умеют. Спасти человечество – это не смысл. Это просто удачное стечение обстоятельств. Когда в нужное время в нужном месте оказывается человек с нужным набором качеств. А смысл жизни каждый находит себе сам. Такой, ради которого стоило бы жить. Кто-то детей усыновляет, кто-то их учит, кто-то рекорды для страны куёт. Ты вон жизни людям спасаешь, это ты за смысл не считаешь?
– Конечно, нет! Ещё надо разобраться, хорошо это или плохо, что я их спасаю. Они жрали всё подряд, задницу с дивана не могли поднять, жиром заплыли так, что сердце не выдерживает, для чего их спасать? Чтобы они и других научили: смотрите, я всё жрал, на диване сидел, пил, курил, а всё равно жив, меня починили?
– Вопрос ты ставишь правильный. А кто тебе мешает утром одному жизнь спасти, а вечером другого научить, как сделать так, чтобы не попасть к тебе на операционный стол? Ты ведь и лекции можешь читать, и книги писать. Тебе от Бога столько всего дано, что если бы ты хоть десятую часть полученного использовал, то был бы гением среди людей.
– Помню, помню, гений – это десять процентов таланта и девяносто процентов пота. А я, знаешь ли, привык дезодорантами пользоваться.
– Да и пользуйся на здоровье, хоть они и вредные, только зарывать все свои таланты в землю нельзя. Найди в себе хоть один, который тебе понравится больше, чем другие, и разрабатывай золотую жилу. Хотя один талант ты в себе уже открыл, только не до конца. Ты талантливый врач. А мог бы стать гениальным, если бы научился слушать организм и природу. Причём тебе это дано, но ты пока от многого отмахиваешься. И неудивительно. Ты получил качественное, но убогое классическое медицинское образование. Иногда оно висит гирями на твоих ногах. К твоей чести могу сказать, что ты уже многое осознаёшь, но не до конца. В медицину ты пока веришь больше, чем в человека… Но на медицине свет клином не сошёлся. Ты можешь ещё многое. Ищи. Слушай себя. Чего тебе хочется? Как только найдёшь то, что тебе будет интересно, сразу и силы появятся, и жизнь станет красочней.
– Извини, Ларис, я устал. Хватит учить меня жить.
– Хорошо, – покорно согласилась Лариса. – Не учите меня жить, лучше помогите материально…
– Да, давно хотел спросить, да стеснялся меркантильности вопроса. А как там, ангелы-хранители помогают своим подопечным решать финансовые дела?
– Знаешь, в их обязанности это не входит. Разве что попытаться удержать от финансовой ошибки, которая приведёт к гибели. Если ангел при жизни был финансовым гением, то профессиональная интуиция у него осталась. Но для того, чтобы делать правильные подсказки, необходимо разбираться в вопросе.
Она неожиданно повернулась к Ярославу:
– Дай мне руку, пожалуйста.
Ярослав сначала не понял, подумал, что ей зачем-то надо на короткое время опереться на него, а Лариса взяла его узкую руку с длинными пальцами в свою тёплую ладонь и пошла рядом с ним, не собираясь её отпускать. Выдёргивать руку было глупо, и они пошли по аллее, как детсадовцы на прогулке. «Это тоже выглядит глупо», – подумалось ему, но никого рядом не было, и он перестал дёргаться. А потом ему стало казаться, что он так ходил всю жизнь. Тихо, спокойно и молча. Шаги их сами собой стали совпадать. На переходе через насыпь, на мостике, на скользком склоне он поддерживал её, как будто не знал, что она лучше него может преодолевать препятствия. Перед магистралью Лариса отпустила его руку, и сразу же стало неуютно.
***
Один раз в разговоре Лариса обмолвилась:
– Когда я была твоим ангелом, мне были доступны и твои мысли.
– А что, сейчас ты тоже читаешь мои мысли? – испугался Ярослав.
– Да нет, успокойся. Сейчас я могу читать твои мысли только в той мере, в какой может читать их любая любящая женщина, когда она хорошо знает человека. У тебя сейчас другой ангел-хранитель. Он рад моей помощи отсюда, снизу. Я его чувствую, но, так же как и ты, не вижу. И не разговариваю с ним. Я могу только угадывать, но мне это легче, чем другим. Раньше я всё про тебя знала. Мне знакомы твоя логика и твои установки. Я могу догадаться, в каком направлении пойдёт твоя мысль.
Ярослав замотал головой:
– Я тебя боюсь. Я натурально тебя боюсь. Ты не женщина, ты действительно какое-то сверхъестественное существо. Тогда, на набережной, ты мне такой не показалась. Ты была просто слабой девушкой с удивительными глазами.
– А что сейчас? Глаза изменились?
– Да нет, глаза-то как раз и остались, а вот хрупкой девушки, которая нуждалась в моей помощи, я больше не вижу. Даже физически ты сильнее многих мужчин. Выносливее многих тренированных людей, хотя сама никаким спортом не занимаешься.
– Вношу поправку: с этого месяца я начала ходить в фитнес-клуб.
– Неважно, ты и до него была сильнее многих. Возьми хотя бы тот случай со скалой.
Они тогда возвращались с острова. Макс и ещё не потерявший надежду на взаимность со стороны Ларисы Серёга – на заднем сиденье, Ярослав за рулём, Лариса на переднем пассажирском. Совершенно неожиданно для самой себя она попросила остановить машину возле придорожного кафе. Парни одобрили желание перекусить и гурьбой вывалились из машины.
Пообедать можно было внутри в прохладе или на солнышке у мангала. Ландшафт был великолепен. Дорога была проложена между двумя холмами, видимо, бывшими когда-то одним целым. Потом появилась трещина. Потом она углубилась. Потом, когда дно трещины стало пологим, люди решили проложить по ней дорогу и построить там дома. А холмы остались стоять, как разделённые половинки андрогина, тоскующие по тем временам, когда боги еще не покарали их гордыню вечной разлукой.
Лариса шла первая и, не спрашивая спутников, куда хотелось бы пойти им, направилась в глубину двора к мангалу. Ребята шли в нескольких метрах позади неё и поэтому видели всё в мельчайших подробностях. Правее, в массивной беседке между кафе и жилым домом, две девочки играли в дочки-матери. В кафе играла музыка, и на непонятный шорох никто не обратил внимания. Только когда в поле зрения попал огромный скальный осколок, с картинно-медленными (или это время застыло и стало тянуться, как густой малиновый сироп?) переворотами втыкающийся острым концом в мягкую землю, покрытую травой, тогда все головы повернулись к нему. Осколок втыкался совсем ненадолго. Взрывая дёрн, он подскакивал дальше и неумолимо продвигался в сторону кафе. Обрыв, с которого он сорвался, был высоким, падать и катиться осколок мог долго. Из-за неправильной формы он мог изменить направление движения – непонятно было, куда он свернёт после следующего соприкосновения с землёй. Вот, повернул! Беседку обойдёт и, скорей всего, ударится в стену кафе. А может быть, и мимо проскочит. Все замерли в ожидании. Все, кроме Ларисы. Она не стала наблюдать, куда покатится огромный кусок скалы. Она была уверена, что беседка окажется на его пути. Добежать до детей она бы не успела, хоть и была ближе всех к ним. Ей оставалось только нестись наперерез камню. Присутствующие похолодели: обломок был больше человека. Сейчас раздавит и детей, и Ларису, которая намеревалась встать у него на пути. Опередить камень она не смогла. Тонким концом он успел врезаться в опору, подрубив её, и в тот же момент женское плечо толкнуло камень в сторону. Повариха в открытом окне разинула рот в ужасе и застыла с поварёшкой в руке. Мангальщик повернулся и замер с шампуром. Ярослав и Макс бежали следом за Ларисой и видели происходящее покадрово. Вот с треском ломается опорное бревно, вот женщина сталкивается с гранитным осколком. Каменюга поворачивает в сторону, цепляя перильца, делает два кульбита и заваливается набок. Треснувшее бревно в это время начинает падать вниз, ломая перекрытия крыши. Руки Ларисы подхватывают бревно и держат его вместе со всеми балками.
Длинноногий Ярослав оказался проворнее Макса и первым нырнул в беседку, хватая девочек чуть ли не за шкирку. Одну за другой он перекинул их подоспевшему другу и выпрыгнул сам из-под оседающей крыши. В тот же момент руки Ларисы разжались, и она повалилась на землю. Пришёл черёд Ярослава держать своего ангела за руку и вливать в неё силу. Второй рукой он профессионально пропальпировал плечо, ожидая встретить перелом. Но его не было.
Когда нервное напряжение спало, парни стали наперебой друг у друга выяснять, что они видели. И сошлись на том, что Лариса – одна! – не только оттолкнула камень весом тонны в полторы, но и удержала в крайне неудобном положении бревно и вес всей крыши.
Влюблённость Серёеги сразу же куда-то улетучилась. Сказать, что он был в шоке – значит ничего не сказать. У остальных шок был не меньше. И как ни доказывала им Лариса, что на самом деле каждый из них намного сильнее неё, а она только правильно использовала мощнейший выброс адреналина и выбрала правильную точку приложения своих сил, ей не верили. Одним поклонником стало меньше.
***
Ярослав опять злился. Надо же было забыть зонтик! Всегда лежал в машине, и думать про него не надо было. А тут вчера из-за маленького моросящего дождика раскрыл его, пришлось нести домой сушить. А утром в машину обратно не положил. И, как назло, печка в машине вышла из строя. Прямо как в отечественной. Дел по горло, пережидать дождь некогда. Да и какой смысл его пережидать, если он зарядил не на шутку. Чуть поутихнет и снова за своё, плюс ветер. Сам насквозь мокрый, от него даже водительское сиденье уже промокло, сумка мокрая, а в ней документы. И дела вдобавок не клеятся. Везде, где только можно, нестыковки. В баньку бы сходить прогреться, но что-то сил уже нет. Спать хочется…
Еле дотянул до парковки, выполз из машины и добрёл до дома. Да ещё лифт сломался. На четвёртый этаж поднимался почти ползком. Ноги были ватными, еле-еле удавалось переставлять их со ступеньки на ступеньку. В квартире хватило сил снять туфли. Переместился в комнату, рухнул на кровать. Уже лёжа снимал с себя вещи и кидал их куда придётся. Раздевание заняло у него больше часа.
***
Вечером Лариса провожала невестку в роддом. А потом всю ночь успокаивала папашу. Уже утром узнала, что у неё родился внук, четыре двести, пятьдесят шесть сантиметров.
Приехала уже после полудня. Вся в мыслях о внуке. Как всегда, на всякий случай сначала дала один короткий звонок, чтобы никого не застать врасплох, и только потом стала открывать дверь своим ключом. Ей тут же бросилась в глаза обувь Ярослава. Вся, в которой он ходил в последнее время, стояла в коридоре.
– Ярослав, ты дома? – позвала она.
Никто не ответил. Может, спит? Ладно, пока других дел хватит. Да и постирать пора. Хотя нет, для стирки придётся в комнату заходить, вещи собирать. Ужин, приготовленный ею, так и стоял в холодильнике. Сытый, наверное, приехал. Тогда завтрак готовить не надо. Посуды грязной, соответственно, тоже не было. Взгляд упал на кладовку в коридоре. Может, разобрать?
Лариса принялась за дело. Нужные, по её мнению, вещи она собирала по тематическим разделам, а то, что казалось хламом, складывала отдельно, чтобы сначала показать Ярославу. Вдруг то, что для неё не более чем мусор, для него окажется ценнейшим музейным экспонатом или невесть куда запропастившейся необходимейшей деталькой какого-нибудь раритетного механизма.
Она успела разобрать две полки, когда услышала в комнате Ярослава звонок. Ну вот, разбудят сейчас! Он, так же как и она, всегда реагировал на звонки. Даже если заснул за пять минут до этого. Но сейчас почему-то было тихо. Только телефон продолжал трезвонить. Может, он в другой обуви ушёл, и зря она тут на цыпочках ходит? Лариса постучала и вошла в комнату.
Ярослав был дома, лежал в постели, и с первого же взгляда было видно, что он заболел. Сам бледный, щёки горят, на лбу испарина. Классический пример лихорадки. Где ж он летом-то умудрился простудиться? Простыня скомкана, одеяло натянуто до подбородка, озноб его жестоко колотит. Да ещё и дыхание то со свистом, то с хрипом. Первым делом надо ещё чем-то накрыть. Второе одеяло в шкафу. Грелки нужны. Их в доме она ещё не видела. Но вот пустые бутылки из-под кваса она не все повыбрасывала. Несколько штук сунула под раковину, на всякий случай. Вот и пригодились. Наполнила их горячей водой, обернула ветошной простынёй, разорванной на лоскуты. Ярослав ненадолго открыл глаза, а потом опять то ли заснул, то ли впал в забытьё. Грелки помогали слабо. Озноб стал чуть меньше, но ненамного. Лариса знала, что надо делать, надо греть своим теплом, но не знала, как к этому отнесётся Ярослав. Подумает, что она его домогается. Но лечить-то надо! Температуру сбивать – последнее дело. Чаем с малиной и лимоном его в таком состоянии не напоишь. Лариса недолго колебалась, потом разделась и юркнула под одеяло. Прижалась к Ярославу со спины, с другой стороны подложила все грелки и обняла его. Минут через десять его дыхание выровнялось, и стало понятно, что Ярослав спит. Два часа она провела без движения. Она отдавала ему себя, каждую свою клеточку, с нежностью ощущая его худые лопатки и прикасаясь рукой к выступающим рёбрам. В какой-то момент ей показалось, что Ярослав проснулся, но потом его дыхание снова стало ровным.
Простыня и одеяло намокли от пота, но она боялась шелохнуться. Наконец, когда она почувствовала, что температура спала, решилась встать. Лучше сейчас, пока он не проснулся, чтобы ничего ему не объяснять. Если он что-то почувствовал, пусть думает, что ему сон приснился. Она не успела накинуть платье, когда услышала:
– Спасибо.
Послышалось, наверное, галлюцинации. Но повернулась. Ярослав смотрел на неё, не пряча глаза от её почти обнажённого тела, но смотрел не на него, а в глаза. Долго и пристально.
– Спасибо! – чуть громче прохрипел он. – До тебя мне было очень плохо.
– Можно подумать, тебе сейчас хорошо!
– О, сейчас мне гораздо лучше. А вот ночью мне было очень хреново. А тебя не было.
– Можешь поздравить меня, я трижды бабушка. Внук родился.
– Здорово!
– Подожди, я сейчас постель перестелю. Всё мокрое.
Он прикрыл глаза.
Прежде чем положить его на сухое, Лариса губкой смыла с него пот, строго следя, чтобы кроме того кусочка тела, что она мыла в этот момент, больше ничего не оставалось открытым. Она представляла себе, как это должно быть холодно, обсыхать в таком болезненном состоянии.
– Что ж ты не позвонил, не позвал, горе луковое? Постеснялся? Я хоть и угадываю многое, но на расстоянии чувствовать тебя не могу. Я же уже не наверху. Я уже здесь, земная.
Да, действительно земная. Ещё несколько минут назад он хорошо ощущал, насколько она земная. Ярослав закрыл глаза, вспоминая. Лариса же расценила это как желание побыть одному и вышла. Но места себе не находила, а вдруг будет плохо, а не дозовётся? И вернулась в комнату:
– Я рядышком посижу, можно?
Он протянул ей руку, и она присела около дивана, ощущая от своего тёплого тела сразу два запаха: свой, сладкий и его, горьковатый.
***
На следующий день Ярослав был совсем здоров. Он не понимал, как такое могло быть, но факт оставался фактом. Настоящей бодрости, правда, не было, но болезненное состояние улетучилось. А ведь вчера валялся чуть ли не в бреду. Чудеса, да и только. И ведь даже антибиотиков не пил. Да что там говорить, вообще ничего не пил. Только чай с лимоном. Малина уже была не нужна: температура как ушла, так больше и не вернулась.
И он, и Лариса делали вид, что ничего особенного не произошло, но после болезни между ними установились сердечно-дружеские отношения. Раньше он по-всякому ощетинивался и временами даже огрызался в ответ на её заботу, а сейчас стал принимать её с благодарностью. Да и сам старался облегчить ей жизнь. И решил свозить её на уикэнд в пансионат на Карельском перешейке.
***
Вереница машин ползла медленно-медленно. Опять какой-то долбо… долгодумающий человек не хочет никого пропускать, а сам ползёт со скоростью 40. Или он работает в содружестве с гаишниками? Или замёрз? В Питере дождь, а здесь уже вовсю снег идёт…
Наконец дорога стала пригодной для обгона. Вырвавшись одним из первых из общего ряда, благо машина позволяла это сделать, Ярослав рванул по шоссе. Он успел обойти многих. Но потом пришлось притормозить. Дорога опять стала извилистой, а рисковать своей и, главное, Ларисиной жизнью он не хотел. Теперь он шёл, как привязанный, за контейнеровозом. Минут десять никак не представлялось возможности обойти его. Тем более что тормозил не контейнеровоз, а кто-то впереди. Но вот, видимо, «тормоз» свернул, потому что все поехали быстрей. Ярослав видел, как большое колесо угодило в яму. Ничего страшного, для такой большой машины это ерунда. А вот его легковушке эта яма вредна… В следующий момент он увидел, как сначала провалился вниз, а потом подпрыгнул контейнер-двадцатитонник и начал заваливаться на дорогу. Через секунду он оказался бы у них на крыше. Раздумывать было некогда. На дороге оставаться было нельзя. Что бы ни было на обочине, там есть шанс. На шоссе шанса нет. Руль резко вправо, налево нельзя, там вереница встречек. Съезд в кювет. Машина по инерции неслась вперёд…
***
Ярослав смотрел вслед машине скорой помощи. Помощи, которая не помогла. Которая не могла помочь. Потому что помогать было уже некому. Потому что смерть Ларисы была мгновенной. А у него ни одной царапины. Благодаря ей, Ларисе. Ярослав на себе почувствовал нечеловеческую силу её рук. Когда машина кувыркалась в кювете, когда она приближалась к огромному дереву, всё, что смог сделать Ярослав – это повернуть руль так, чтобы удар пришёлся на водителя и у пассажирки был шанс спастись. Но в следующую долю секунды женская рука вытащила его из-за руля, выдернула, как выдёргивают из земли морковку, кинула лёжа поперёк сидений, а сама Лариса осталась между сиденьями и стеклом. Он слышал, как сминался капот там, где секунду назад были его ноги, но не видел, как металлическая стойка угодила между шейными позвонками Ларисы. Ярослав только почувствовал, как мягкое тело его ангела стало ещё мягче, совсем безвольным, и ему стало страшно. Так, как никогда ещё не было страшно из-за чьей-то уходящей жизни. Аккуратно вписавшийся кусок металла, воткнутый в шею. Если бы у неё были порезы, с любым из них он справился бы, остановил бы кровотечение, но… кровотечения не было. Кровь остановилась в сосудах, в машине её было совсем немного. Он плакал, размазывая слёзы пополам с Ларисиной кровью по своим щекам. Потом впал в ступор. Ничего не сознавая, кинулся на дорогу под колёса проезжавших автомобилей, но его удержали, засунули в чью-то машину. Он выбежал оттуда, сел на снег рядом с Ларисой, не замечая холода, и стал держать её руку, разговаривая с ней. Совсем чуть-чуть она не дождалась, совсем чуть-чуть. Ярослав держал холодеющую руку и говорил ей, что встречался утром с Полиной и расставил все точки над i. Рассказал, что обошёл несколько ювелирных магазинов, пока не нашёл кольцо, достойное её. Поведал, что коробочка с кольцом стояла на столе в гостинной и ждала, когда они придут. Потом он схватил осколок стекла и хотел перерезать себе сонную артерию, и сделал бы это. Никто не успел бы подскочить к нему и удержать его руку. Но он сам остановил её. Если он сделает это, значит смерть Ларисы была напрасной. Она ведь его спасала. Выполняла свою работу. Своё предназначение. Он с тоской посмотрел на небо, и тут ему показалось, что его плеча коснулось слабое Ларисино дыхание. Он протянул руку к плечу, и ему померещилось, что между его телом и рукой было ещё что-то. Он стал ласково поглаживать то, что, казалось ему, он нащупывал. Постепенно он успокоился, и, хоть выражение скорби не сошло с его лица, взгляд стал чистым и незамутнённым.
***
Небесные Координаторы – Руководители Первой Ступени – крутятся день-деньской не покладая рук, не смыкая глаз. А тут ещё сумасшедшие ангелы прилетают с дурацкими заявлениями на подпись. Второй такой за полгода попадается, что за дела? Не успел поработать, прямо из канцелярии, сразу же после распределения, а уже заявление несёт.
– Координатор, прошу воплотить меня. Согласно пункту 5 статьи 98 Небесного Устава ангел-хранитель имеет право на воплощение, если представит убедительные доказательства того, что во плоти он сможет лучше осуществлять свои функции. Наиболее подходящим объектом для воплощения будет привлекательное женское тело тридцати-сорока лет.
– Стоп, стоп, стоп! Не ты ли прилетал ко мне пять с половиной месяцев назад?
– Я. Только не прилетал, а прилетала. Я чётко идентифицирую себя с женщиной.
Координатор разозлился не на шутку. А ведь по статусу не положено. Обязан быть спокойным и вежливым. Уперевши взор в точку на небосводе, он завопил:
– Канцелярия? Вы куда там смотрите, олухи царя небесного? Номер 8ТОН8ЛИННИП789 «Нежная Радость» был раньше номером 2БИС8ОРГНИП643 «Тихий Ветер» и вёл подопечного ТР091БОНГ476ТИ «Царевна-Несмеяна». Да я это уже и без вас знаю. Саботажники! Проверять кто будет? Поувольняю всех к… матери! До греха довели, чуть не чертыхнулся.
И уже поворачиваясь к ангелу, почти обречённо:
– Присаживайся. Рассказывай, что там у тебя.
– Да что рассказывать, вы ведь и так всё знаете?
– Рассказывай, как ты это видишь.
– Воплотилась я не зря. Спасла ему жизнь в аварии. Он уже начал что-то понимать. И после моей смерти ещё больше поймёт. Отпустите меня вниз, пожалуйста! Мне немного осталось! Не хватило совсем чуть-чуть.
– Впервые вижу такого наглого ангела!
– Ну, пожалуйста!
– Хорошо, выбирай. Прямо сейчас молодая девчонка, но некрасивая. Пока бездетная. Тебе придётся потрудиться, чтобы стать привлекательной. Или богатая и красивая дама шестидесяти двух лет, ухаживающая за собой. Умрёт завтра.
– И обе у него на операционном столе?
– К молодой мы его можем прямо сейчас вызвать. Прямо с аварии. Тебя в санитарную машину уже положили. Сама понимаешь, какой из него сейчас хирург. Угробит. Первый раз в жизни. Но она в любом случае умрёт, кто бы не оперировал. Время пришло. А дама будет завтра, но он там ни при чём. Ей даже наркоз не успеют дать, сердце перестанет биться.
– Выбираю молодую.
– Хорошо, сейчас ему позвонят и вызовут. С ним пока полетаешь?
– Да, конечно! А можно я пока поговорю с тем ангелом, который будет его вести потом? Я ведь, получается, к нему буду приставлена на час-полтора, не больше?
– Ну что ж. Канцелярия, подготовьте там нового ангела для ТР091БОНГ476ТИ «Царевна-Несмеяна». Есть? Давай его сюда. Вот, знакомьтесь, только разговаривать вам лучше неподалёку от подопечного, мало ли что, не ровён час.
***
Ярослав Александрович в сердцах швырнул свою шапочку в дальний угол. Перчатки скинул уже в коридоре. Ну, вроде уже чуть-чуть оставалось, ну ещё капелька, и всё бы успели. Пять минут, всего лишь пять минут! Запаса не хватило.
Хотелось рычать, хлопать дверью, ругаться матом, в конце концов. Надо скорей уйти с глаз долой, пока ни на кого не наорал. Дал бог анестезиолога! Хотя… А ведь по большому счёту никто, кроме него самого, не виноват. Нельзя оперировать в таком состоянии. После смерти любимой женщины. После смерти твоего ангела-хранителя. Когда перед операцией смываешь с лица свои слёзы, перемешанные с её кровью. А ведь эта девочка, лежащая сейчас на столе, спасла ему жизнь. Тогда на дороге он не перерезал себе сонную артерию, вспомнил, что своей смертью перечеркнул бы Ларисину жертву. Но потом он несколько раз забывался и снова хотел покончить с собой. Но его вызвали в больницу, нужно было срочно оперировать вот эту худенькую, некрасивую, но с добрым личиком, девочку. Он успел сказать ей несколько ободряющих слов перед операцией, она успокоенно вздохнула и закрыла глаза. А потом… Потом, когда операция была почти окончена, когда пациентку уже надо было готовить к выходу из наркоза, вдруг на ровном месте пропало сердцебиение. Без всяких предпосылок: только что дышала ровно, пульс был в пределах нормы, и вдруг раз, всё обрезало.
Ярослав Александрович стремительно шёл по коридору в сторону ординаторской. Не удержав эмоций, шарахнул кулаком по кремовой стене. На ней остался влажный след. «Руки вспотели в перчатках», – машинально отметил он.
– Роман Александрович, ой, простите, Ярослав Александрович, – по коридору бежала медсестра. – Ярослав Александрович, она глаза открыла.
Спринтерский бег по коридору, короткая мысль: «А вдруг снова она?»
И тут же ушатом ледяной воды: «Нет, такого не может быть. Чтобы два раза подряд».
Операционная медсестра напялила на него новую шапочку.
Точно, пациентка лежала с открытыми глазами. Её взгляд сфокусировался на вошедшем. И это были уже другие глаза. Не той девочки, с которой он разговаривал перед операцией. Это были глаза девушки с набережной, это были глаза Ларисы.
– Ярослав, – тихо позвала она. – Ярослав, подойди, пожалуйста, ко мне…