Я рисую свой портрет.
Глаза. Большие и пронзительно зелёные, с чёрными провалами зрачков, в которых, как в лабиринтах преисподни, пляшет адское пламя, бросая отсветы на мои скулы.
Слоновая кость лица, словно подёрнутая инеем.
Тонкие изломы тёмных бровей и, словно зеркальное их отражение, пепельно-розовые тонкие губы.
Венец из ядовитых гадюк причудливо извивается вокруг моей головы. Змеи шипят, путают завитки моих волос, пытаясь поглотить последний солнечный луч, упавший на мою макушку.
Просторные одежды из выбеленного солнцем льна закрывают кровоточащие раны моей души. Лён быстро впитывает алые штрихи, и вот, моя рубаха, красная от крови, прилипает к моему телу.
У ног безмятежно колышется нежно-голубое море льняных цветов, сливаясь с небесной синевой за моей спиной.
Нарисую в моих руках сосуд, который по очереди наполняют своим ядом гадюки из моего венца, и я плавно лью эту прозрачную, чуть желтоватую жидкость себе под ноги. Едва касается яд земли, и цветочное поле вмиг превращается в коричневую безжизненную пустыню. И небо за моей спиной становится пунцово-свинцовым. Сквозь чёрный диск тени пытается пробиться солнечный луч.
Земля, не выдержав, трескается прямо передо мной, и я делаю шаг в бездонную пропасть, прижимая к своей окровавленной груди последний уцелевший голубой цветок.
Через мгновение тень, скрывавшая солнце, растаяла без следа, и солнечные лучи залили светом льняную поляну, посреди которой остался лежать мой портрет.