…А все же интересно, какая она, Вена? Мне привезли открытки, и я жадно вглядываюсь в ее красоту на бумаге. Но бума-га не может передать духа австрийской столицы — одни виды. Я появился на свет в Военно-Воздушном госпитале, весил 4900 граммов; роды принимал майор Якуба. Сохранилась старая фото-графия дома в Бадене, венском пригороде на Иоаганнштрассе, 38, каким он стоял тогда в пору моего рождения в октябре 1947 года.
А поехала в Вену знакомая — и привезла мне фото сегодняш-нее. Ничего не изменилось в тихом баденском пригороде за ми-нувшие шесть десятилетий, даже номерная табличка на прежнем месте, разве что постарело дерево у калитки. Вот я войду в ка-литку, поднимусь на пятый этаж, сверну направо от лифта, от-крою дверь — и встретят меня живые папа и мама, молодые и сча-стливые…
Теперь я немощен и стар,
Но словно в детстве — у балкона
Повис задумчивый комар
На нитке собственного звона.
И то же все до мелочей
До каждой трещины на блюдце…
Когда я слышу: «Мальчик! Эй!» —
Я не могу не оглянуться.
Николай Стефанович †1979
Заходит посетитель в редакцию и видит: все трудятся, один редактор сидит себе за широким столом бездельником. Под левой его рукой толстая папка с бумагами, но не заглядывает в нее редактор и при посетителе для вида. Стучат по клавишам быстрые пальцы корреспондентов, верстальщик верстает очередной номер, а редактор на телефонный звонок ответит и опять сидит, как па-мятник. «Вот ведь какая работа бывает, — удивляется посетитель и вздыхает, — мне бы такую…» А правда, что редактор делает? — Да думает редактор — работа у него такая…
Зачем же ласточки старались?
Над чем работали стрижи?
Так быстро в воздухе стирались
Тончайших крыльев чертежи.
Так ясно в воздухе рябило —
И вот попробуй, перечти.
Так моментально это было —
Как будто не было почти.
И вот мы так же для кого-то
Плели в полете кружева.
Но крыльев тонкая работа
Недолго в воздухе жива.
К чему пророческие позы
Над измусоленным листом?
Мы только ласточки без пользы
В ничейном воздухе пустом.
Алексей Цветков
Провел безсонную ночь, а потому утром в голове паровозик бегает, вялость одолела и нежелание идти на работу. Но поднял-ся с одра, выполнил все утреннее, только на небольшое молит-венное правило, которое я привычно годами читаю, не хватило воли. Приехал в редакцию — все из рук валится, настроение пло-хое, на душе кошки скребут. Слава Богу, понял и пусть с пере-рывами, но правило прочитал, и работа потихоньку вошла в рус-ло, и душа угомонилась. Правило маленькое, а сила большая в нем заложена…
Чтоб на людях глаза были суше —
Быстро слезы утрет рукав…
Я молюсь, чтоб до неба душу
Донести мне не расплескав.
Я молюсь Тебе, Вездесущий,
Я молюсь Тебе на пути:
— Дай мне ныне мой хлеб насущный,
От лукавого уведи.
Чистым сердцем и безкорыстно
Дай служить мне — и не покинь —
Ибо славен Ты ныне и присно
И во веки веков. Аминь.
Владимир Диксон, †1929
Господь захватил меня Своей десницей и несет по жизни. Как хорошо не противиться течению Божией реки и плыть по бур-ным волнам! Неси, неси меня, Господи, не дай захлебнуться в водовороте или застыть в заводи, дозволь лететь по стремнине к заветному берегу, к Твоей стороне…
В общей сумятице, в бурной тревоге
Противостанем мы волнам крутым,
Лишь обнимая Господни ноги,
Молча приникнув к ним.
Не рассуждая, не маясь, не споря,
Будь у Христовых ног.
Среди безумия мрачного моря
Светел Церкви чертог.
Александр Солодовников †1974
После Причастия перекрестился трижды с поклонами и пошел к столику с «запивкой». «Нельзя с опущенными руками — благо-дать потеряете», — остановила женщина. Да у меня плечи от арт-рита болят, и вообще, где это сказано, что после Причастия на-до руки скрещенными держать? К Чаше подходить — дело иное: креститься не положено, чтобы невзначай потир с Телом и Кровью Христовой не задеть. А благодать руками не удержишь… Некоторые прихожанки идут за священником и «подбирают благодать» ладош-ками-ковшиками, будто воду на себя плещут. «Благодать Божия и дар по благодати Иисуса Христа преизбыточествует для мно-гих»(Рим.5, 15»). «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребы-вает во Мне и Я в нем; жить будет Мною, и иметь жизнь веч-ную»(Ин,6, 54-56).
Шум народа радостней и ближе,
Господи, мне страшно оттого,
Что смотрю и ничего не вижу,
Слушаю — не слышу ничего.
Ты идешь средь грешников и нищих
По земле российской в смутный час,
Сам для нас и истина и пища,
Жизнь непреходящая для нас.
Острием изъязвленные ноги
По ветвям ступают и камням…
Боже правый, вот я — при дороге,
Если хочешь — исцели меня!
Утруди разнеженное тело,
Покаяньем развяжи уста,
Сердце, что во мне окаменело,
Размягчи любовию креста.
О.Анатолий Трохин, СПб
Серьезно заболела жена, вернее, она давно болела, но те-перь дело склонилось к операции. Я не на шутку испугался и воспользовался благословением батюшки приезжать к нему в слу-чае надобности домой. Проехал между двух озер под горку, свер-нул налево и остановился у знакомого домика под зеленой крышей в окружении шикарных особняков.
Отец Иоанн принял ласково:
— Поправится Лерушка, — успокоил он и добавил: — А ты в монахи пойдешь, жизнь в келье закончишь.
Слова его были как гром среди ясного неба. Давным-давно я обратился к архимандриту Иоанну(Крестьянкину) с вопросом о мо-нашестве, и он дал мне вразумляющий ответ, смысл которого сво-дился к словам апостола Павла: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван»(1 Кор.7,20). За годы эти много я посетил монастырей, книг прочитал, с монахами поговорил и понял, что монашество — удел немногих, Богом избранных. Слабоват я для монашеской трудной жизни… Да и женат я, не будем забывать. По-шутил батюшка, определенно пошутил…
А глубокой ночью я проснулся от батюшкиной молитвы. На-верное, никогда еще я не ощущал ее с такой необыкновенной си-лой. Утром жена, которая еле ходила от боли, побежала на рабо-ту и потом сказала, что ей значительно полегчало…
Птичкой перелетной
Я теперь порхаю,
Не живу на свете,
Только прозябаю.
Знать, судьба-злодейка
Шутит надо мною:
Все она отняла
Дерзкою рукою!
Гнездышко сгорело,
Новое не свито,
И в итоге жизни —
Старое корыто.
Боже, Утешитель,
Поддержи Рукою:
Страшно мне в дороге
Гнуться под грозою.
Страшно по дорогам
День и ночь скитаться,
Страшно до могилы
Нищим оставаться!
Укажи мне, Боже,
Тихую обитель,
Где не долетает
Ветер-разрушитель!
«Слово жизни», составил о.Николай Гурьянов
…И КЛАДИ НА ВЕСЫ ВМЕСТО ГИРЬ ПОКАЯНЬЕ
Беседа протоирея Иоанна Миронова с гл. редактором газеты «Православный Санкт-Петербург» Александром Раковым
— Дорогой батюшка! Все свои проповеди вы посвящаете по-каянию. Конечно, способность покаяться, раскаяться в своем грехе — это главное качество, необходимое христианину. Но вот вопрос: нужно ли каяться за грехи, которых ты не совершал? Многие не понимают, как можно каяться за то, что совершено за-долго до твоего рождения: например, за убийство царя?
— «Покаяния отверзи мне двери, Жизнодавче». Это значит, что покаяние открывает двери нашей души, приоткрывая тайну че-ловеческой жизни. Убийство же царя-мученика и его царственной семьи легло пятном не только на наш, русский народ, но и на весь мир. Англия знала о том, что готовится и не заступилась за царя ни одним словом. И Америка знала все, но им было вы-годно, чтобы царя убили. Им нужно было крепкую Россию подмять под ноги. Нашли бандитов, — подобных тем, что злодействовали недавно в Беслане, — таких же бандитов, и они совершили рево-люцию: убивали священников, убивали крестьян, мародерствовали, грабили, оставляли детей без куска хлеба.
— Но почему нам-то за это нужно каяться, батюшка?
— А мы уж покаялись… Покаяние всегда необходимо, ведь проклятие бывает даже до седьмого колена… Родовой грех. Ведь русский народ давал клятву, что будет свято чтить престол — это когда избирался на царство отрок Михаил Романов… Приходили с иконами, приносили Феодоровский образ Божией Матери… И по-клонились, и сказали, что будут служить доброй совестью. И че-рез 300 лет — куда делась добрая совесть? Жизнь показала, чем наполнилась душа русского народа. Захотели свободы.
— Батюшка, так все же надо нам каяться в убийстве царя?
— Уже покаялся наш народ, уже покаялся!..
— Мне как редактору очень трудно совместить работу с хри-стианским смирением. Где проходит золотая середина между сми-рением и заботой о дисциплине? Мне приходится и резко отказы-вать посетителям, и быть строгим с сотрудниками…
— Я тебе вот что скажу… Мой отец был очень строгим. По-слушание в семье было такое: если отец один раз приказал — вы-полняй тотчас. Георгий его звали: папа Георгий, мама Ольга.
Вот отец приказал тебе что-то, а ты замешкался. Тогда он толь-ко посмотрит на тебя, а ты уж не дожидайся, пока он в третий раз на тебя внимание обратит, а то небо тебе с овчинку пока-жется. И теперь я благодарю Господа за то, что отец у меня был таким строгим! А ты знай: как в семье, так и на работе — если распустишь, потом не соберешь.
— Святитель Тихон, патриарх Московский и всея Руси учил: «Будь мертв, когда злословят тебя, молчи и не сердись; когда хвалят, не превозносись, будь как мертвый, и спасешься». И вы так же учите, а не получается, особенно, когда ругают…
— А ты знай твердо: те, кто тебя ругает — это твои дру-зья. Помнишь такую притчу? Старец послал послушника на могилку к одному монаху, и наказал обругать покойного. «Скажи, мол, и сребролюбцем ты был, и таким, и сяким!..» Когда послушник вер-нулся, старец спросил: «Ну, что тебе покойник ответил на брань?» «Остался глух и нем!» «Теперь иди хвали его!» Пошел послушник хвалить. В ответ на его похвалы — все то же молча-ние. Вот так и ты: хвалят тебя или хулят — будь мертв. Быва-ет, конечно, когда ругают несправедливо, то возмущается наш дух… Как говорится: «Ложь если не сожжет человека, так обмара-ет». Ну, а раз не сожжет, так и не волнуйся: время смоет грязь, правда все равно выяснится.
— Батюшка, дорогой, как научиться такой молитве, чтобы Бог меня всегда слышал? Вот когда вы молитесь за меня, я точно знаю, что Господь эти молитвы слышит…
— И сегодня молился: я ведь ждал тебя… А как стяжать до-ходчивую молитву? Только воздыхая. Воздохнешь один раз от сердца, — Господь сердечный вздох и услышит… Я же тебе расска-зывал, как однажды у берегов Афона погибала лодка, а некий афонский старец с учеником стояли на берегу… Ученик говорит: «Отче, погибнут же люди! Сейчас на камни наткнутся!» Старец ему отвечает: «А ты воздохни!» Юноша воздохнул, и тут же стих ветер, и лодка спокойно пристала к берегу.
— Батюшка, правильно ли я понимаю: воздыхание — это такая напряженная, но короткая сердечная молитва?
— Да, короткая. Просто: «Спаси, Господи!» Ведь у меня ты-сячи людей просят молитвы, — как тут быть? Вот и воздохнешь о каждом: «Господи Иисусе! Помоги, Господи рабу Твоему такому-то! Благослови Господи на операцию или еще куда». А там уж Господь Сам знает.
— У вас очень сильная молитва.
— Ну, я сильно-то не могу. Скажу только, что Господь все-гда слышит нас, когда мы с любовью просим друг за друга. Мо-литва движется любовью. Она движется, если мы переживаем и скорби, и радости со своими духовными чадами.
— Чтобы такой молитве научиться, конечно, годы потребны…
— Господь постепенно научает… Он сразу ничего не дает… Вот растение… Оно же не сразу появляется во всем цвету. Его сеют крохотным зернышком, затем вырастает маленький росточек, потом и веточка пошла, потом цветочек, потом завязь, а уж по-том вырастает плод. Вот так и духовное делание — постепенно разрастается. Почему старцы и говорили: если видишь молодого послушника, восходящего на небо, — схвати его за ноги и по-ставь на землю. То есть, нужно чтобы он прежде узнал всю ариф-метику житейскую, а потом уж приступал к небесной высшей мате-матике. Иоанн Лествичник говорит: постепенно нужно восходить — со ступеньки на ступеньку. По лестнице-то мы никак не сможем на 33-ю ступень сразу вскочить. Помнишь, когда молоденькие-то были: через две и через три ступени прыгаешь, а сверху прямо на перилах и летишь. И сколькие так ломают хребты? А почему? Потому что это все баловство наше. А есть и духовное баловст-во, когда человек начинает сразу по три, четыре, пять акафи-стов читать за вечер, и думает, что это Господу угодно. А за-бывают, что сказано: «Что вы зовете Меня: «Господи! Господи!» и не делаете того, что Я говорю?» (Лк. 6, 46) Так женщины не-которые поступают: посуда у них не помыта, а они молятся…
Надо чтобы прежде всего чистота была в доме, порядок, чтобы все бы-ло убрано, приготовлено, нужно мужа встретить ласково. Я все-гда спрашиваю: «Полкана не спускала ли на мужа?» Он с работы возвращается, а тут на него собачий лай… «Как же, батюшка, у нас каждый день ссоры!..»
— Батюшка, вот какой вопрос: объясните, пожалуйста, чем отличаются грехи от прегрешений, о которых упоминает молитво-слов.
— Да, так мы и поем: «Избави нас от множества прегрешений наших»… То есть, от грехов и пороков, порочных наклонностей. Почему я порой даю своим чадам совет избавиться, отстать от чего-нибудь мирского? Вот скажу бывало: «Не ешь мороженого! Одно только мое слово соблюди: никогда в жизни не ешь мороже-ного». Проходит какое-то время, и она мне: «Батюшка, а я опять съела мороженое!..» И тебе, Саша, нельзя его есть. Ты больной горлом, сон у тебя плохой, тебе в рот брать мороженого нельзя.
— Я не стану больше, буду слушаться вас…
— В нашей семье никогда его не покупают. Всем, всем, моим духовные чадам говорю: «Если только от одной привычки к слад-кому избавишься, и потом эта сладость мирская тебе и вовсе не нужна будет».
— Батюшка, чем отличается осуждение от рассуждения? Это очень важный вопрос и для читателей, и для меня…
— Мы рассуждаем больше о Боге, думаем, как жить — вот рассуждение наше. Рассуждаем о том, как человек может впасть в грех… И не говорим при этом о конкретном человеке — об Алек-сее, и Анне, и Александре… Мы говорим в целом: как порок может разъедать душу человека, — и это будет духовное рассуждение. А если скажем: «Вот, Александр таким-то и таким-то стал!..» — это уже будет осуждением. Когда же мы не называем имя, а дума-ем, как исправиться каждому из нас, как избавиться от греха, как встать на правильный путь, — это духовное рассуждение.
А осуждение — это ты и сам знаешь: когда мы берем человека и по косточкам разбираем его.
— Батюшка, я даже вас осуждал…
— Меня можно!.. Потому что есть такая мудрость: осудил кого-нибудь, значит, взял его грехи на себя. Я очень рад, ко-гда меня осуждают.
— Не раз, батюшка, я слышал от вас такое присловье: «Как загордился, так с неба спустился»…
— Нет, неправильно. «Враг возгордился — с неба свалился, а мы возгордимся — во аде очутимся». Это говорил старец Амвро-сий Оптинский. Не я, а он!
— А с гордыней-то тоже очень трудно бороться.
— Гордость — мать всех пороков. Я не устаю это повторять. Лень и гордость гони за дверь и крепко-накрепко, на ключ запи-райся, пока они снова не вошли и не разрослись махровым цве-том. А махровый цвет — это сам знаешь, что такое: это все гре-хи, все пороки… Слышишь? Так и напиши.
— Слышу, слышу, батюшка, знаю все это по себе. Есть во мне гордыня, и не знаю, как переборю ее.
— Гордынька, она всегда мучает нас.
— А особенно, наверное, она мучает людей творческих: им ведь нужно признание. Я потому и задал вам этот вопрос: ведь без этой жажды самоутверждения очень трудно что-то создать — и газету, и книжку… Ведь человек хочет оставить по себе след в жизни, хороший след…
— След оставить — это хорошо, это не грешное желание. Но мы должны вот о чем заботиться: чтобы след, оставленный нами, духовно благоухал — вот, что важно. А благоухающий след можно оставить только тогда, когда научишься жизнь свою совмещать с Господом, жить по правде Божией. «И научитесь от Меня, — Гос-подь говорит, — ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим». (Мф.11,29) Когда придет покой человеку? Когда мы воспринимаем слово Господне, когда мы живем словом Божиим.
— Батюшка, я где-то читал, что в молитве Господней «Отче наш» словами «хлеб наш насущный даждь нам днесь» мы просим Господа не о физической пище, а о пище духовной — о Божием благословении, о даре Духа Святого.
— Да, это правильно.
— А люди думают, что о физической пище, о том, что нам на стол Господь дает…
— И это тоже правильно. И еще один смысл у этих слов есть: под хлебом тут можно понимать святое Тело и Кровь Госпо-да Иисуса Христа. Потому что Тело Христово — это все общество православных христиан. Мы — единое тело. Если один член забо-лел — значит, все тело болеет. Так и в Церкви Христовой: мы должны болеть за каждого члена Церкви Христовой, каждый пас-тырь должен болеть. Если один человек отпал от Церкви, значит, ты уже потерял что-то от своего тела. Потому что за каждую ду-шу придется дать отчет перед Господом.
— Но ведь сколько Церковь существует, все 2000 лет, все-гда ее сотрясали расколы, ереси, нестроения…
— И Господь говорит, что придут в последнее время — то есть, после Его Вознесения — лжехристы и лжепророки. Мы знаем Виссариона, мы знаем различные лжецеркви… Те, которые делают из своих последователей дурачков и отбирают у людей их имуще-ство… А сатанисты? Помнишь, как они на Пасху мальчика-то уби-ли? А некоторых распинают даже. Многие меня спрашивают: почему солдатик, которому чеченцы отрубили голову, Евгений Родионов, не снял крест? Это он милостью Божией исполнился стойкости, мужества, чтобы показать, как нам, христианам, надо держать свое Православие.
— Скажите, батюшка: он мученик, Евгений Родионов, или все-таки нет?
— Конечно, мученик.
— А почему же не спешат его прославлять?..
— Прославят, прославят потом!..
— Теперь выясняют, ходил ли он в церковь…
— Ну, пусть выясняют… А мы сколько знаем святых, которые ни в церковь не ходили, ни в Бога не верили, а пожелали при-нять мучения за Христа и сразу удостоились мученического вен-ца. Вот, например, мученик Вонифатий, у которого мы просим по-мощи в избавлении от пьянства. Он же сам был пьяницей, и пре-бывал в незаконном сожительстве с Аглаидой… И вдруг, в одноча-сье совесть у него проснулась, он исповедал Христа, и мучени-ком стал, и мощами явился. А историю сорока мучеников Сева-стийских ты помнишь? Один из мучимых отказался от венца, убе-жал. А солдат-охранник, который, наверное, ничего о Христе и не слышал, увидел, что один венец свободный и воскликнул: «И я, Господи, с Тобой!»
— Батюшка, есть у меня такой вопрос — простите, если он вас заденет. Многие годы я наблюдаю, как вы любите жизнь, при-роду, зверушек, как любите цветы и свой садовый участок. На-верное, жалко будет расставаться со всем этим?
— Жалко, конечно, жалко: ведь мы уже привыкли друг к дру-гу, к этому прекрасному миру, который Господь нам создал, лю-бим красоту каждого цветка, каждого животного — мушки, лягуш-ки… А птицы какие прекрасные… Я всегда привожу пример о воро-бушках: такие маленькие птички, а они зимой не замерзают, и своими песнями жизнерадостными людей как будто согревают. Смотрите, мол, какое у нас маленькое тельце, а Господь нас греет; не хуже и вы малых птиц. А смерть — переход, и переход этот бывает очень радостный, когда человек сроднился с Богом. Я и говорю моим духовным чадам: если нам здесь хорошо, значит, и там будет хорошо, не тесно нам будет. А почему? Потому что любовь Господня соединяет нас всех навеки. И если мы отходим от временной, грешной жизни — значит, не должно скорбеть. Но, конечно, и святые порою скорбели, потому что не знали, достой-ны ли войти в горняя или нет. Конечно, страшновато бывает, да… Если праведник едва спасется, то мы, грешники, что же? А что до любви к зверям, то их и нужно любить. Вот я сейчас перечи-тывал историю святого Герасима, иже на Иордане, как его лев любил…
— Этот лев, кажется, и умер на могиле святого?..
— Да. Видите, какой он был: как послушник прилежный. И воду возил с Иордана… И так каждое животное: если чувствует искру любви Божией — оно и тянется к такому человеку. Помнишь Липушку, котика, который жил у старца Николая? У старца Оптин-ского, св. прп. Нектария, тоже котик был. Св. Нектарий и гово-рил: мол, старец Герасим был велик, поэтому ему лев служил, а я-то мал, так у меня котик.
— У вас тоже котики живут, и собачка была… Но вы ведь не любите говорить о собачке?..
— О собачке-то?.. Можно, чего уж там… Чарушка, четырна-дцать лет ей было… А о старце Николае еще скажу. Он и Липушку любил, и ворону подбитую подобрал у бани… Кормил ее, защищал от детей… А потом она здоровалась с ним — каркала при встрече. У него там тысячи голубей были…
— Батюшка, вы окормляете не только редактора, но и всю нашу газету. Но не многие знают, что вы даете оценку номеру только после его выхода. Получается, что ответственность за содержание ложится на меня, редактора. Вы это сознательно де-лаете?
— Да, конечно. Ты сам должен все проверить, как сказано: семь раз отмерь, один раз — что?..
— …Отрежь. Вы мне, батюшка, вопросы задаете, как во время проповеди в храме…
— Я всегда с верующими беседую так.
— Да. И получается живое общение.
— Да, нужно чтобы все было живое, ведь Церковь это живой организм Господа Иисуса Христа. И в храме должно быть живым все. Мне говорят усердные прихожане: «Батюшка, мы очень рано приходим молиться, в 8 утра. Потом начинается служба и прохо-дит она как на одном дыхании, — служба долгая, до часу, до двух, а люди не замечают усталости… Почему так?» Потому что души людские на все живое откликаются…
— Я редко бываю у вас, батюшка, и стыдно мне… К духовному отцу не хожу, а хожу в тот храм, что поблизости…
— Я всегда говорю: куда кому удобно, пусть туда и ходит. И еще:
«Время мчится вперед, час за часом идет
Непреложно,
И вернуть, что прошло, никогда ни за что
Невозможно.
Береги каждый час: их немного у нас
Здесь в скитаньях;
И клади на весы вместо гирь — что?..
— …покаянье!
— Приближает всех нас каждый пройденный час
Ближе к гробу…
…Так отбрось суету, не стремись ко греху
Так безпечно,
Чтоб в юдоли земной обновиться душой
К жизни вечной».
Вот к жизни вечной мы и должны стремиться. Земная конча-ется, начинается жизнь вечная, когда мы будем с Господом, и нет уже ни печали, ни воздыхания, но жизнь безконечная… Вот к безконечной жизни и должен стремиться каждый христианин… Слы-шишь меня?
— Я слышу, батюшка, слышу… Но ведь вы меня немножко опе-редили! Зная, что вы любите духовные стихи, я хотел вас попро-сить: прочитайте, пожалуйста, на прощание нашим читателям что-нибудь. А вы уже и без моего вопроса все прочитали. Позволю от своего имени, и от имени наших читателей, от ваших многочис-ленных чад поздравить вас с 78-летием. Мы вас очень любим, хо-тя и огорчаем своим непослушанием и духовной ленью. Многая и благая вам лета!