Сегодня 9 октября — преставление святого апостола Иоанна Богослова, память Патриарха Московского Тихона. В этот день родились: митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев), писатели Николай Станкевич и Иван Аксаков, актер Ев-гений Евстигнеев, политик Борис Немцов, певец и композитор Джон Уинстон Леннон, поэтесса Марина Цветаева, композитор и дирижер Шарль Камиль Сен-Санс, художник Николай Рерих, великий Мигель де Сервантес Сааведра, питерский священник и поэт Ана-толий Трохин, всеволожский батюшка Иоанн Варламов… В эту пред-ставительную компанию попал и ваш покорный судья. Цветаева на-писала знаменитое короткое стихотворение, которое можно смело посвятить всем родившимся в этот осенний день:
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
Погода на 9 октября: временами осадки в виде дождя, атмо-сферное давление 753 мм ртутного столба, t воздуха +6, влаж-ность 96%, ветер северный, 3-6 метров в секунду.
Приметы: если в этот день дождь со снегом — в январе ждать три сильных оттепели; если солнечно и тепло — июнь сле-дующего года будет дождливым и холодным.
Событие 9 октября 1947 года — первый телефонный разговор между движущимся автомобилем и самолетом.
Батюшка пропел по телефону многолетие. Жизнь продолжается…
†«Если злопамятствуешь на кого, молись о нем, и, молитвою отдаляя печаль от воспоминаний о зле, какое он причинил тебе, остановишь движение страсти». Святой Максим Исповедник †622.
"МГНОВЕННЫ РАДОСТЬ И ТРЕВОГА"
«Нас переехали», — отвечаю на вопрос о причине переезда. И это правда: не зря в народе говорят, что один переезд равня-ется двум пожарам. Но вдруг с удивлением обнаружил, что во мне появились начатки незлобия: выгнали редакцию из двух комнате-нок при храме, и раньше я бы недобрым словом долго вспоминал настоятеля. А теперь, как ни напрягаюсь, не могу вызвать в се-бе глубокой обиды на него, и поминать этого священника не пе-рестал в домашней молитве, и неправоту его прощаю. Пришло по-нимание того, что священники — плоть от плоти нашей, и теми же болезнями они болеют, и теми же грехами боримы — священники тоже разные бывают. Поэтому нет во мне обиды на настоятеля, хотя…
Когда под гнетом злого рока
В душе твоей проснется зверь, —
Внимая голосу пророка,
Молись Ему, молись и верь.
Мгновенны радость и тревога:
Что скорбь, прошедшая теперь!
И, положась во всем на Бога,
Молись Ему, молись и верь.
Не будь рабом своих стремлений:
Не лги себе, не лицемерь,
Когда ж настанут дни сомнений,
Молись Ему, молись и верь.
Пройдут года в борьбе безумной,
И молча смерть откроет дверь,
Но ты, прощаясь с жизнью шумной,
Молись Ему, молись и верь.
Сергей Бехтеев †1954
"СЛЕПОЙ"
Сосед с первого этажа курит и дым через вентиляцию попа-дает в нашу квартиру. А на работе в редакции от модной музыки вибрирует стена. И дома, и на работе приходится терпеть — все по закону.
Не надо думать, что они специально досаждают тебе: одному нравится травиться никотином, другой наслаждается рэпом. Но если окружающие начинают раздражать тебя, то твоя жизнь стано-вится невыносимой, и даже в клинике по нервам найдутся те, кто выведет тебя из равновесия.
Нетерпимость есть производное от гордыни, когда ты себя любимого ставишь в центр жизни, располагая остальных на орби-тах в зависимости от их надобности тебе. Когда же я стал при-поминать, сколько раз я не давал людям покоя, мне стало не по себе. Если научиться сначала терпеть других, потихоньку нач-нешь их любить. И тогда, думаю, их соседство не будет тебе ме-шать…
СЛЕПОЙ
Людей не видя пред собой,
Не замечая в сквере лавочки,
По улице идет слепой,
Потрагивая землю палочкой.
Его толкнут, пройдут вперед,
И тотчас, торопясь вмешаться,
Какой-то зрячий призовет
Быть чуткими и не толкаться.
Но слышу голос я его,
Негромкий в человечьем гуде:
— Толкайтесь… Это ничего…
Я буду знать, что рядом люди.
Василий Федоров †1984
— Кирилл, понравилось тебе плавать? — спрашиваю пятилет-него внука после первого посещения бассейна.
— Еще бы! — откровенно ответил он. — Я чуть не утонул!
По городу бродил я целый час…
Вдруг — детский сад.
И в нем повсюду дети.
Они умны. Они нежнее нас.
Они-то понимают все на свете.
И там, где мы кричим,
они молчат и только головенками качают.
И лишь во сне испуганно кричат
и в чем-то нас всегда опережают.
Александр Шевелев, СПб †1993
"ТЕЛО НАМ ДАНО ДЛЯ БОЛИ"
Аптека «Доктор»: болящие сами себе назначают лекарства по карману, сами определяют курс лечения, советуясь по ходу с продавцами аптеки. Не то чтобы врач им не нужен — на платного нет денег, а районной поликлинике участковый все равно назна-чит дорогое иностранное снадобье с наказом приобрести его в конкретной аптеке. Почему так? А все просто: врач получает свой процент от продажи. У врача теперь в кабинете висит-лежит реклама самого-самого… Поэтому простой люд выбирает «Доктора». Говорят, некоторым помогает…
В ГОСТЯХ У ИОВА
Эти маски, эти роли
Так препятствуют блаженству!
Тело нам дано для боли,
Как душа для совершенства.
Иов старый мыслил быстро
И имел большое знанье:
«Мы приходим на страданье,
Чтоб стремиться вверх, как искры».
Архиепископ Иоанн(Шаховской) †1998
"ТОПОРЩИТ ПЕРЬЯ СИЗЫЙ ЛУК"
Прекрасный человек — моя теща, Валентина Михайловна Ива-нова. Я еще и не знал ее толком, едва на даче объявился — и поражен был броским обилием цветов у дома — от тихо спящей го-лубой незабудочки до важно оглядывающих окрестности разноцвет-ных гладиолусов. И тут же рядом, как на картине импрессиони-ста, пылающий огнем мак-недотрога украшает пока невзрачную огородную грядку.
Топорщит перья сизый лук
На грядке в огороде.
Стою с ведром, смотрю вокруг,
Как зелень дружно всходит.
Вдали, поднявшись, словно флаг
Над боевым парадом,
Пылает ярко-красный мак
С горошком светлым рядом.
Сергей Орлов †1977
Теперь мака, этого красавца-цветка на дачах не стало. В одну из ночей срезали мак около дома, да так срезали, что и не слышали ничего. Любой непривычный звук ночью в деревне трево-жит — и потому просыпаешься. Ладно бы желанной девушке на бу-кет украли — не жалко; варят наркоманы из мака отраву и колят-ся, Божью красоту на дурь переводят…
Лебединая… Лебедовая…
Родина моя бедовая!
С теремами, с резными окошками,
С хороводами и гармошками.
Васильки да ромашки в косах,
Много детушек русоволосых,
Если праздник — ватрушки печете…
Старики в чистоте и почете.
Это было, да только сплыло,
Как волною, безвременьем смыло.
Нет лебедушек… Лебеда.
Ой, беда-то какая! Беда!
Борис Орлов, Кронштадт
Начало: «При вспрыскивании почти мгновенно наступает со-стояние спокойствия, тотчас переходящее в восторг и блаженст-во. И это продолжается одну, две минуты. И потом все исчезает безследно, как не было. Наступает боль, ужас, тьма.
…На марле лежит шприц рядом со склянкой. Я беру его и, небрежно смазав йодом исколотое бедро, всаживаю иголку в кожу. Никакой боли нет. О, наоборот: я предвкушаю эйфорию, которая сейчас возникнет. И вот она возникает. Я узнаю об этом потому, что звук гармошки, на которой играет обрадовавшийся весне сто-рож на крыльце, рваные, хриплые звуки гармошки становятся ан-гельскими голосами, а грубые басы в раздувающихся мехах гудят, как небесный хор. Но вот мгновение, и кокаин в крови по како-му-то таинственному закону превращается во что-то новое.
Я узнаю: это смесь дьявола с моей кровью. И никнет Влас на крыль-це, и я ненавижу его, а закат, безпокойно громыхая, выжигает мне внутренности. И так несколько раз подряд, в течение вече-ра, пока я не пойму, что я отравлен. Сердце начинает стучать так, что я чувствую его в руках, в висках… а потом оно прова-ливается в бездну, и бывают секунды, когда я мыслю о том, что не вернусь к жизни…» Михаил Булгаков «Морфий».
ИГЛА
«Ты знаешь, что такое ломки?
Пойми, прости, прошу добром.
Моя душа лежит на кромке
шершавой плахи с топором…»
Шептал, но взор тяжелый прятал.
Зрачки расширились, пусты…
Увы, не кара, а расплата —
твои сгоревшие мосты.
Владимир Филиппов, СПб
Конец: «Возникает ощущение, что высохшее, «вареное» тело, изнемогающее от боли и усталости, давно уже не твое, что оно принадлежит кому-то другому. Израненная, исколотая кожа на ру-ках, ногах, шее, лбу, на висках и в паху. Искрошенные, выпа-дающие зубы и волосы, гниющие, кровоточащие раны, трясущиеся руки, пальцы и голова, дрожащий голос, слабость, медлитель-ность, ослабевшее зрение, путаница в голове и невозможность уснуть. И какой-то внутренний, неутихающий зуд. Никакого кайфа и «тяги» уже нет. Какой там кайф!
Лишь бы стать обычным чело-веком, умеющим вновь говорить, ходить, думать, спать.
Физические болезни зависимого человека — что-то неотдели-мое от жизни с наркотиком. Крушение всех надежд становится не-выносимым. Депрессия ввергает человека в уныние и тоску, при-чиняя непереносимую боль от сознания своей никчемности, ничто-жества. Подступает всепоглощающий Страх, страх совершенной бе-зысходности и потерянности, от которого перестаешь быть чело-веком и готов на все.
А сама измененная реальность, которая поначалу давала удовольствие и покой, в которой будущее кажет-ся таким безмятежным, — теперь причиняет невыносимое страда-ние. Будущего не существует, потому что реального образа себя-личности как таковой уже нет, нет и смысла жизни». Монах Иоанн.
Что ты видел в жизни хорошего?
Что ты знаешь о цвете неба?
Что ты можешь вспомнить из своего
прошлого,
Кроме того, что никогда нигде не был.
Каждый новый твой день
оставляет на венах ссадины.
И нет света белого, только одна лишь тень.
Солнце твое тобою же и украдено.
Дельфин
"СОЛДАТ ЗАБУДЕТ МЕЧ И БОЙ"
Слышу порой из уст братьев-писателей о ком-то брошенное — «газетчик»… И звучит это слово, как приговор отступнику. Пото-му что они считают: писатель вполне может стать журналистом, но журналисту до писателя вряд ли подняться. Кто спорит, тво-рить писателю сподручно — устроился поудобнее в тиши дома и пиши неспешно, с перерывами, выводя набело или отбрасывая на-писанное. У газетчика ремесло, не до творчества.
Время! оно движет его закорючками. Торопит сдача номера в печать, торопит редактор, да и сам журналист уже впрягся в этот немыслимый ритм и, как шахтер, выдает на-гора сплав опыта и способностей. А жизни газете отмерено — до выхода следующей. Захочет ли пи-сатель потянуть газетную лямку?..
ГАЗЕТА
Солдат забудет меч и бой,
Моряк — океанский шквал,
Масон пароль забудет свой,
И священник забудет хорал.
Влюбленный о том, что он любим,
Красотка о новом браслете
И еврей забудет Иерусалим
Прежде, чем мы — о газете!
Если ты дождался хотя бы раз,
Пока, грохоча, как слон,
Не начнет машина в полночный час
За рулоном глотать рулон;
Кто этой игре предавался всласть,
(Каждый может в нее играть!) —
Того ни славы блеск, ни страсть
Не смогут отвлечь опять.
Как конь боевой, почуявший бой,
Душа пропащая эта
Воспрянет, едва ежедневной трубой
Ее позовет газета!
Можешь ли ты сосчитать наши дни,
«Времена», что создали мы?
Или молнии выслать, чтобы они
На земле царили средь тьмы?
Дать мощные крылья павлину ты смел,
Чтобы глупость его поощрять, —
Садись же у сердца людей и дел,
Тебя осенила Печать!
Интердикты Папа пишет зря,
Зря декреты волнуют умы.
Вот пузырь раздут — и нет пузыря, —
Это делаем только мы!
Спокойно стой над схваткой ты:
Признала вся планета,
Что правит миром суеты
Газета — газета — газета!
Редьярд Киплинг †1936, Англия
"Я ДУШУ ОБРЕТУ ИНУЮ"
Когда умер мой тесть, Михаил Николаевич Иванов, нужно бы-ло в морге получить свидетельство о смерти. Мы подошли с женой к железной двери и позвонили; скоро отворили. И мы двинулись длинным-предлинным пустым темным коридором к нужному кабинету. Сколько буду жить, я буду помнить этот, казалось, безконечный путь. Нет, не могу даже на словах повторить эту густеющую с каждым шагом пустоту и страх, страх перед всесокрушающей силой смерти, ждущую нас в образе старого усталого врача, привычно заполняющего формуляр… Потом мы долго шли обратной дорогой, но и она не стала короче. Лязгнула за спиной дверь морга…
Говорят, что в конце того, последнего коридора просияет свет ярче солнечного, но не бросающего теней. Однажды мне до-велось побывать там, когда после сильного операционного нарко-за я приходил в себя. Был нескончаемо длинный туннель, и впе-реди свет, и страха как не бывало, и я кричал во всю силу лег-ких: «Люблю Тебя, Господи!», и так громко кричал, что очнулся и спросил склонившуюся надо мной жену: «Я громко кричал?» «Твои губы что-то шептали, но я не разобрала», — ответила она. И мама перед смертью в больнице рассказывала, что шла во сне по наклонной трубе вверх к льющемуся свету. «Немного не дош-ла», — сказала мама. Через несколько дней мама добралась до него…
«Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и ве-рующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не прихо-дит, но перешел от смерти в жизнь»(Ин5,24).
ВЕЧНОЕ
Я в коридоре дней сомкнутых,
Где даже небо — тяжкий гнет,
Смотрю в века, живу в минутах,
Но жду Субботы из Суббот;
Конца тревогам и удачам,
Слепым блужданиям души…
О день, когда я стану зрячим
И странно знающим, спеши!
Я душу обрету иную,
Все, что дразнило, уловя.
Благословлю я золотую
Дорогу к солнцу от червя.
И тот, кто шел со мною рядом
В громах и кроткой тишине,
Кто был жесток к моим усладам
И ясно милостив к вине;
Учил молчать, учил бороться,
Всей древней мудрости земли, —
Положит посох, обернется
И скажет просто: «Мы пришли».
Николай Гумилев †1921