Памяти соседа А. Полякова.
Когда-то работал – кажется, вагоны ремонтировал. Тогда же и пил, как говорят, в дрезину. Теперь бросил. Мужичишка – ничего себе, особенно когда в ношеной, словно его кожа, одежде. Летом Леша целый день трудится в огороде. Его лицо бронзового цвета, прочерченное морщинами, кажется мудрым. Зимой – чистит дорожки у себя во дворе и возле общего колодца. Вечерами читает местную газету и научные статьи из журналов, которые отдают ему соседки, не решаясь выбросить за ненадобностью. Но любимое его занятие - мастерить что-нибудь новенькое из старых деталей и моторов, достающихся ему тем же путем, что и журналы.
В Комаровке много дачниц – одиноких женщин пенсионного возраста – все, как на подбор, привлекательные. Он любит опекать их. Одной поможет вскопать огород, другой поднесет ведро воды, третьей – наточит лопату или привинтит что-нибудь. Потрудившись, присядет под деревом на скамеечку, поговорит с ними о жизни.
Раньше мы совсем не общались, а последние годы – подружились.
Прохожу на прогулку с собакой мимо его двора, он сидит на крылечке со своей добродушной женой – толстой-претолстой Ниной:
– Галь, заходи к нам, посидеть.
- Зайду, зайду, Леша, на обратном пути.
Посидим. Бывает, что вынесут на крылечко котелок с молодой картошкой «в мундире». Сидим, окунаем в соль и едим горяченькую. Леша может поговорить обо всем. Багаж знаний богатый. Он приобрел его давно, возможно, до того, как допился, что называется, до ручки. Все, что он успел упаковать в свою голову – непоколебимо. Вот оттуда-то он и черпает все сведения. Чтение научных журналов не пополняет его багаж – он радостно соглашается с тем, что и без них знает, и столь же радостно опровергает все, что идет в разрез с его устоявшимися представлениями. Если услышит нечто подобное, то просто перестает слушать, ему сразу становится неинтересно. Его знания не подлежат никаким изменениям.
После беседы Нина пойдет в огород и нарвет мне укропу, Леша нарежет цветов. Осенью я получаю от них, непременно, в подарок ведро отборной свеклы, пару плодов черной редьки и связку укропа для засолки, и все это Леша донесет сам до моей калитки. «Тебе, Галь, это тяжело нести». Я, не имея возможности ответить тем же, побалую их лакомством из Москвы или какой-нибудь – позаковыристей – парфюмерией для бани, которую они регулярно топят по субботам. Помню, принесла шампунь с запахом арбуза. Я давно заметила, что Леша тонкий ценитель ароматов. Когда Нины нет рядом, заметит:
- Ты, Галь, хорошо пахнешь. Ты приноси лопату, я тебе наточу.
И, действительно, наточил так, словно это не лопата, а коса, того и гляди обрежешься, в почву вгрызается легко, не замечая корней. Но и косу не оставил без внимания:
- У тебя, Галь, неправильная коса, она тебе велика. Возьми мою, она тебе будет удобнее.
Мне нравится своя коса, я к ней привыкла, но не смею огорчить Лешу отказом.
Была у Леши мечта – иметь собственную электрическую дрель.
«Да вот, – пожаловался он, - коплю, коплю деньги, а она все дорожает и дорожает, никак не соберу». Я добавила недостающую сумму и его мечта осуществилась. Надо было испытать обнову. Как раз у меня сломалась снеговая алюминиевая лопата. Леша новой дрелью пристрочил болтами - как броню танка! - пластину, крепящую черенок, чтобы она уже больше никогда не оторвалась. Вручая мне обновленную лопату, сказал:
- Знаешь, Галь, у тебя была неправильная лопата. Она у тебя цеплялась за снег. Теперь не будет – я подогнул передний край, попробуй.
И действительно, несмотря на то, что лопата стала почти неподъемной, теперь ее и не надо поднимать, нужно просто толкать перед собой и сдвигать снег, как бульдозером.
Не сразу, но постепенно я поняла, что в Леше живет тот самый Левша, сумевший подковать блоху. В следующий раз:
– Леша, у меня сносились резиночки на ножках терки. Сделаешь?
- Приноси, приноси.
Прихожу через день за теркой.
- У тебя, Галь, неправильные ножки, я тебе их исправил.
Мать моя, смотрю, он-таки действительно «исправил». У шведской терки, подарка из Стокгольма, – удобной, легкой, преимуществом которой является способность этих самых ножек подгибаться, чтобы не занимать лишнего места, - ножки уже не гнулись. Они накрепко зажаты… Я даже вижу, как Леша сначала занялся устранением «неправильной» конструкции, и только после этого – ремонтом резиночек. По моей просьбе, слегка обидевшись, вернул сворачивание ножек на место.
- Леша, взгляни, пожалуйста, на мою косилку. У нее стали частенько отваливаться колеса. В чем дело?
Прихожу за косилкой. Просто не узнаю. Впереди пристроены какие-то грабли. Леша смотрит на меня с торжеством.
- Вот, смотри, у тебя неправильно сделана косилка. Когда ты катишь ее, то она может наехать на камень. Теперь грабли оттолкнут камень…
Какие камни на моем газоне, исхоженном с этой косилкой вдоль и поперек сотни раз за добрый десяток лет? Я теперь и не помню, починил он колеса или нет, но грабли… Косилка стала «правильная».
История из тех времен, когда мы пользовались ножным насосом для автомобильных колес. Поставишь, бывало, ногу на платформу педали и подпрыгиваешь, чтобы меньше утомляться. У нашего насоса стерся поршень. Приношу Леше старый портфель, из кожи которого можно вырезать деталь. Леша смотрит с неодобрением на конструкцию насоса.
– У тебя, Галь, нога маленькая, тебе, наверное, неудобно качать им?
- Ну, Леш, выбирать не приходится, какой есть.
- Сделаю, сделаю, – говорит Леша, как-то особенно обнадеживающе глядя на меня.
Наконец приходит, неся за ручку какую-то штуковину или, как называла наша ближайшая соседка Леля Алексеева все технически-непонятное, – «фердупелу».
«Это что, насос??» – удивляюсь я, боясь спросить вслух. Поверх металлической приступочки болтами привинчена деревянная платформа, на которую прибита рифленая резина. Действительно, теперь моя нога уже никогда не соскользнет. Наблюдая за моей реакцией, Леша готовит мне новый сюрприз.
- Смотри, Галь, я сделал ручку, чтобы тебе было удобно носить его.
Да, действительно, теперь насос можно носить за ручку, словно дамскую сумочку. Нет ли там еще и отделений для денег и документов? Но куда мне ее, то есть, его носить? Однако самое интересное оказалось впереди. Он объяснил, что сделать настоящий поршень не удалось, так как его форма штампуется на заводе по шаблону. Он сделал, но поршень воздух не держит.
Так и лежит этот уникальный подарок где-то в гараже. Зато отнесла его за ручку.
Как-то осенью отдала Леше станину с мотором да некоторые причиндалы от кухонного комбайна, сохранившегося с гедеэровских времен. «Может, используешь для своих изобретений». Леша с энтузиазмом принялся мастерить электрическую картофелечистку. Я несколько раз навещала его, наблюдая этапы творческих поисков. Раз от разу сооружение крепло и укрупнялось. Мотору не хватало мощности вращать конструкцию, даже пустую. Снова поиски. Всю зиму он трудился и к посевной успел закончить картофелечистку, но «отсталая» Нина огорчила мужа, сказав, что быстрее начистит картошку обыкновенным ножом. Я с ней молча согласилась.
Леша всегда радостно откликается на очередное приглашение помочь мне заменить в колодце сносившийся насос «Малыш».
- Я, Галь, люблю с тобой вместе делать. Ты все понимаешь, толковая ты очень, – говорит он, присоединяя шланг к новому насосу, а я, как опытная операционная сестра, подаю ему стерильные инструменты – плоскогубцы, проволочку, кусачки. Как и следует ожидать, Леша неодобрительно отзывается о веревке, на которой висит насос, о креплении электрического провода, о конструкции самого насоса, предлагая заменить его болты и просверлить для чего-то дырку. При этом он отвлекается, излишне часто бросая взгляд на мое открытое плечо. (Лето – жара – сарафан.)
- А Борис Владимирович не ревнует ко мне? – спрашивает он совершенно серьезно и озабоченно. После работы пьем кофе на террасе и говорим о политике. Коммунистов он не одобряет. Голосовал за Ельцина. Чеченцев не знает, но не любит, потому что они все тоже «неправильные, даже какие-то дикие», как он считает.
Последнее свое лето Леша стал слабеть. Он с трудом поднимал ведро воды, стараясь помочь тоже постаревшим соседкам. Теперь ведро воды, повод зайти и просто посидеть с кем-нибудь из них. Жаловался, что опухают ноги, что быстро устает. Все дружно уговаривают его сходить и показаться врачу. Он, с раздражением отмахиваясь рукой, упорно твердит, что это у него от погоды и скоро пройдет.
«Что они понимают, врачи? Вот сделали мне зубы, так разве их можно носить? Все неправильно. Надо было резиночку подложить, чтобы не терли». Борис, кстати, через меня послал ему специальную пудру вместо резиночки.
«Я сказал это врачу, так он меня чуть не выгнал. Выбросил я его зубы, так и хожу без них. Я бы сам лучше сделал», – сетовал он своей ближайшей соседке Лидии Алексеевне, как раз врачу стоматологу. Она, видя его опухшие ноги, предложила принять таблетку мочегонного. Леша, презирающий медицину, так как она не входила в круг его знаний, лишь бы не спорить, принял лекарство, хотя сказал: «Все ваши таблетки – ерунда». На следующий день Леша появился у соседки и с торжеством, показывая ноги, сказал: «Ну, что я тебе говорил, Лида, посмотри! Почти совсем все прошло, потому что я вчера их намазал черной мазью. Я же тебе говорил, что не верю в ваши таблетки, ерунда все это».
Уже два года как Леши нет. Некому в очередной раз спросить, «зачем тебе (именно, мне) столько деревьев в саду, только тень дают для огорода» (которого у меня нет), некому наточить наши неправильные лопаты, отбить косу, поговорить о правильной политике.
2004.