«– Подними свой взор и посмотри на облако, на свет внутри него и на окружающие звезды, – говорит Иисус Иуде. – Звезда, что указывает путь, твоя звезда.
Иуда поднял взор и увидел светоносное облако и вошел в него. Стоящие же на земле услышали голос из облака, прославляющий преображение Иуды…»
(Евангелие от Иуды: По Кодексу Чакос / Пер. с коптского, под ред. Кассера Р., Мейера М., Вюрста Г.; пер. с англ. Бочкова И.А., Георгиева А.Г.; под ред. Давыдова И.П.)
Помните повесть Бориса Житкова «Что я видел?», опубликованную в 1938, посмертно, про четырехлетнего мальчонку Алешу-«Почемучку», который выбыл из общественного поля зрения на иррациональный для истории временной интервал, поскольку уехал самосильно обозревать из кабины паровоза Необъятность Нашей Родины? Я же возвращался в Питер из славного города Симферополя, тогда еще нашего, Российского, как, впрочем, и теперь, разными товарными вагонами + грузовичком с яблоками. В виду отсутствия денег на обратный билет, которые затерялись в тайниках камеры предварительного заключения (КПЗ). В Алуште. В самый начальный период, состоящий из 10-ти суток. Просто проснулся на улице, оттого что там и уснул. Чтобы иметь полную и окончательную свободу снова уснуть сообразно внутреннему зову, но уже начиная с 22.08.1968. Хотя, по правде говоря, потому что разбил в привокзальном ресторане зеркало, ибо обуял стыд при виде себя самого в пьяном безобразии. Поэтому лучше быть неотразимым: смотришь в зеркало и никого в нем не видишь…
«Ночь. Камера. Волчок
***рит прямо мне в зрачок.
Прихлебывает чай дежурный.
И сам себе кажусь я урной,
куда судьба сгребает мусор,
куда плюется каждый мусор.
Колючей проволоки лира
маячит позади сортира.
Болото всасывает склон.
И часовой на фоне неба
вполне напоминает Феба.
Куда забрел ты, Апполон!» (И.А. Бродский)
Дни затворничества исходили на пустой вассер, поскольку работа не волк, а произведение силы на расстояние. Утром собирали менструальную вату и обесцвеченные презервативы на пляже, подметали рынок, днем кололи дрова у ослепшего от правды жизни инвалида или скребли заблеванные тротуары. Лишь к вечеру топтун с тремя лычками позволял нам раскапывать газончики. Ночью же оголодавшее чрево яростно вспоминало народный фольклор. На халяву. Почему? Потому что питание получали так: по четным дням - суп гороховый + каша перловая, чай без сахара и пять кусков хлеба; в летный (нечетный) день - чай без сахара (три раза) и два куска хлеба. В соответствии с Правительственным Протоколом, но без геральдики, по пришествии в камеру у меня был изъят брючный ремень. По этому поводу я вспомнил вслух пристойный матерный анекдот, отчего изымающие недозволительное имущество менты долго смеялись. А после настоятельно рекомендовали вытащить шнурки из ботинок. Всякую карманную бодягу по описи спрятали в общий алюминиевый ящик и остригли наголо. Чтобы я мог теперь, не стесняясь и не оправдываясь, вести интеллектуальную беседу при поносе у параши и не важно как, стоя или полулежа. И тут же за торчащие мои уши получил кликуху "Профессор Воткин".
На 22-х струганных и окрашенных кроваво-коричневой половой краской досках, сработанных в виде авансцены, как бы нарах, нас, осУжденных, умещалось от 11-ти до 13-ти, исключительно на боку. Внизу слева, если с нар разглядывать в упор решетку металлической двери, стояла куртуазная параша, попросту бак в образе обыкновенной металлической бочки, спиленной на расстоянии 50-60 см от цементного пола. Возле нее, если растопырить пальцы вытянутой руки, весь в странных подтеках, располагался Указ Петра Первого на обесцвеченном плакатике, который требовал, чтобы о каждом пожаре, произошедшем в камере, осУжденные извещали надзирающего старшего офицера за полчаса до его начала; укладываясь на ночлег, через пальцы на нары не сморкались; по стенам камеры похабных надписей не делали и соблазнительных членов человеческого тела не рисовали; в углах камеры не ссали и не срали, а осуществляли подобные надобности путем через посредство присутствующей в должном месте параши. Приказ этот кто-то из сокамерников умудрился сюда протащить и чем-то наклеить. Видимо, булочным мякишем. Все, отмеченные разным количеством суток, спали, не раздеваясь, в той же одежде, в которой нас захомутали, заклеймили праведным судом в каком-то Актовом Зале и оприходовали в предбаннике КПЗ.
Когда я в самый первый раз готовился ко сну после того, как в камере отключилось электрическое освещение, то вывесил на просушку свои носки, что вызвало достаточно длительное, но добросовестное разглядывание их сокамерниками, будто бы не видевшими никогда развешанного подобного нижнего мужского белья. Лично мне это было до Фенькиной дверцы, т.к. я потихоньку уже на тот момент ловил гав. И только на следующий день, во время обеденной трапезы, выяснилось (не кидайте брови на лоб!), что окружавшие меня пассажиры свое бельишко стирают резинкой. От намокших за ночь семейных трусов.
Водные процедуры были регламентированы графиком помывки милицейских мотоциклов, дремавших во дворе, куда нас выводили минут на пять-десять в пересмену, т.е. в 5-30 утра, разумеется, под протяжный вой кривоногого шмендрика с одной малой звездочкой: «Выводка идет! Лицом к стене!». Который через секунды 3-4 по-украински резонировал от стен: «А-а-а-а-а-а-а!». Хотя, может быть, и по-караимски. А вот принудительное отсутствие ежедневного бритья меня отчасти радовало. Благо не надо никуда спешить, даже если я вирзал и бирлял одновременно:
- Вдаль гляжу. Любовь или Надежда
сматывает удочки у дочки,
у которой уточки у точки,
нулевою названной случайно,
разливают по стакану тайно.
Помню, у одного сокамерника, который подползал к дрыхнувшим на Крупной Гальке блондинкам и стягивал с них дольчики, ибо хотел, чтобы их тела дышали полной грудью, была романтическая наколка выше пупка «Вот где тишина и нет конвоира» на фоне кладбища с православными крестами, разными нагайками, завитками слева направо, опускающимися книзу, птичками с двойными крыльями и номерами статей УК РФ. И в самом деле: рожденный ползать, сидеть не должен, потому что там, где заканчивается полоса неудач, начинается территория кладбища. На пояснице же у него краснела сентенция «Налоги заплатил, а желание все равно не приходит!»
А у старичка безногого, авиационного техника, разгружавшего по ночам вагоны, пока его не поймали, - который, стоя у параши, напевал «Первым делом мы испортим самолеты, ну а мальчиков, а мальчиков – потом!», - на левой ягодице в правом углу красовалась подпиленная вышка с разбитым фонарем.
Парадоксально, но в эти каникулярные от отпуска трудовые будни ощущалась элементарная самодостаточность и возможность жить с собой в ладу:
- Чтобы брюки не гладить руками,
лучше пенис отрезать ножом.
Если бредить такими мечтами,
можно завтракать вместе с врагом
и зимой, без носков, налегке,
дефлорировать дев в гамаке!
У кента, работавшего водопроводчиком в санатории «Рабочий Уголок», ну, в смысле - пацана, красовалась пищаль на животе, – которая в то время уже означала раннюю приватизацию в пользу Папского Братства Церкви Святого Петра в Ватикане не без помощи Бориса Пиотровского, - прямо из Рыцарского Зала Питерского Эрмитажа. Была она вся в завитках и такая гривуазная... Попросту перевязана «готичным узлом с гламурным натяжением, чтоб упомянутый воинствующий предмет, но в женском роде, тверже был». Видимо, означала мужской пояс безбрачия у воров в законе. Чтоб с каким он был, с таким бы и остался. На всякий случай напомню, что процесс позднего обрезания являет собой акт недопустимого редактирования мужских композиций Господа Бога. От такого вне зоны и дева всякая во чреве не приимет, и не родит сына, и не наречет ему имя, скажем «Эфлетремокл». Ибо, как утверждает Катехизис: "Вера без дела - мертва есть", доказывая тем самым, что сытый конному не пеший. Короче: «Не мочись в компот – прокиснут помидоры!» А суточки этому сантехнику впаяли как свершившему злонамеренное деяние, заключающееся в том, что он по пьяни вырвал в квартире у главврача унитаз с корнем, хотя на очной ставке со следователем лжесвидетельствовал, утверждая под присягой, что у унитаза корней не бывает, поэтому он изъял его с шурупами.
Всем, кого интересует характер исполняемой мною работы на благо сокамерного общества, поясняю: будучи избранным на толковище баландером, я разносил и, далее, разливал баланду (чай, суп, кашу).
Ах, как отчетливо, хотя и выборочно, вспоминаю КПЗшную душегубку с ее утонченным в утреннюю пору Алуштинскими белесыми лучами, ниспадающим на общие нары! Как отчаянно хотелось вместе с этими миллиардами фотонов, начавших свой путь на поверхности солнца, пронестись сквозь бесконечную пустоту космоса, пробить многокилометровое небо - и все только для того, чтобы угаснуть на отвратительных испражнениях вонючей параши. А вдруг эти частички всеобщего света ко всему обладают человеческим сознанием? Ведь, правда же, есть среди нас сограждане, которые вывалились на акушерский стол в России, а разлагаются на Родине!
Но что бы и как бы интенсивно ни освещали в ласковой полудреме эти носители жизнетворящего пространства для осязания истекающего в бесконечно малое, но замкнутое в нем кривое безвременье, - благо бы не забурился бестолковкой человек, похряя сусалом вверх и налево,- мурло мое отображало истинный метафизический привкус сиюминутного настроения, которое впоследствии перетекло на обратную сторону какого-то делового черновика. Типа:
- Припоминаю клевый фарт на сеновале,
морковкой плюнув в рот шестере западло,
стояли под дождем
с конторой, подождем,
когда кранты отбросит шкурное верзло!
Мой кореш жарил помидоры на рояле
и недокуренный хопец давил веслом,
а где-то девочки,
едва раздев очки,
кричали будто их на шконке обнесло.
Братки корячились в тенетах тети Вали
и проверяли на волынах ремесло:
7 раз вливания, -
Ведь был в Ливане я, –
однако, в Таврию на зону занесло!
Чтобы в катале пацанов не обували,
пока пахан шлифует нары цифрой 100,
не говорите мне,
что говор Рите не
подходит как попу гармонь на Рождество!
Вифлеем Бейтлехемом, а завершив обывательское прозябание вне бозы через 40 зим и весен, ближе к окончанию нашей питерской весны, может быть в апреле, вполне возможно, что в апреле, как-то по случайной суетности, получил от Глебушки Яковлевича Горбовского, будучи у него на распитии чая повторной заварки, авторский экземпляр «Головушки покаянной» с дарственной надписью. Ну, в плане обмена мыслями, где на второй странице обложки типа «Супер» его неряшливым почерком веселились строки, датированные 1953 памятным для всей Страны годом:
«Когда качаются фонарики ночные
И темной улицей опасно вам ходить ...»
Настроение было добродушно-лоскутное. Хотелось осчастливить ближнего, изобразив что-то вроде душевного подарка. Я вспомнил про одного суетливого паренька, валандающегося со мной в КПЗ, спавшего вторым от параши, который, с его слов, как-то во время совместной стирки с тещей намыливал толстую веревку, доказывая ей тем самым преимущества хозяйственного мыла перед импортным конским шампунем. Я же, возвращаясь поздно вечером в сторону дома, дал случайно полупьяному, шедшему навстречу, папаху. Думаю, что ноющий пах радует его до сих пор…
Повторю, воспоминания сохранились удивительно светлые, потому что, когда нас выводили на стройморхозработы, полноценный перечень строений, питавшийся местным воздухом, ощущался натуральным, хоть и по-киношному изображал черное табу на продолжение заветного отдыха в Югобережной Таврии. По крайней мере, в нечастые моменты ловли брызг из упомянутой выше параши. Победа-то всегда оказывалась нашей! По этой причине вечером, под моим водительством, закончив тренинг по плевкам мимо параши на «голову-кто-не-увернулся», мы всей своей мешпохой усаживались напротив нее как Запорожцы, чтобы накропать письмо Мерседесу о своих коллективных потребностях по поводу обобщенных интимных возражений. Ведь как приятно временному сидельцу, когда плевок или харкотина попадает тебе в спину – значит ты, как всегда, впереди! Может поэтому, впоследствии, когда бегал 42,2 км во время официальных мероприятий в окружении таких же придурков, как и сам, все казалось в порядке вещей. Запомните! Принимая низкий старт, оглянитесь назад, может быть кто-то бежит сзади с шестом?..
Интересный физиологический феномен: на 9-й день начала виртуально одолевать благословеннолонная пассия, которая плюнула мне в ботинок, отвязала шнурки и намылилась за пивом. Проснулся, а к моей левой ноге платками носовыми привязаны 5- 6 пар обуви сидельцев, сваленной в кучу около все той же параши…
Именно 22.08.1968 года, когда я откинулся не по звонку, а досрочно, на полсуток, Александр Галич в «Петербургском романсе», посвященном Н. Рязанцевой, между прочим, заметит:
«…Никого еще опыт
Не спасал от беды!
О, доколе, доколе,
И, не здесь, а везде
Будут Клодтовы кони
Подчиняться узде?!»
Объяснять состояния души довольно долго. Но, перечитывая Венедикта Ерофеева сразу после этих игрушечных посиделок, понял, что для служения Отечеству необходимо СОчинить повесть или починить СОвесть.
- Но нигде я себя на пути не встречал.
Если честно: себя я вообще не искал.
Суть дуальности, данную мне провиденьем,
на тропинке от Храма я нищим раздал.
Ну, это так, тупо, утюгом в грудь. А совсем недавно Трофим в личной беседе с безволосыми пенсионерами информировал меня: «Я не помню Ленина живьем, я его застал уже холодным…»
И было Слово. Буквы, которого в отмороженную мартовскую ночь сбежали от Хозяина и поселились на подоконнике моего дома вместе с его гипсовым бюстиком. По утрам, когда приходится проветривать жилище, чтобы делать несложную зарядку и готовить примитивный завтрак, я приглядываюсь к ним. И восторгаюсь. Ибо произрастил Господь Бог из земли всякую флору и фауну, приятную видом и гожее на потребу, бросив семя жизни посреди рая, дабы услаждать себя бесконечной симфонией человеческого добра и зла, творимой Словом.
P.S. Лента Мёбиуса — топологический объект, представляющий собой простейшую неориентируемую поверхность с краем, которая является односторонней в трёхмерном пространстве. Попасть из одной точки этой поверхности в любую другую можно, не пересекая ее края. Чтобы получить модель ленты Мёбиуса, нужно взять достаточно вытянутую бумажную полоску и соединить ее концы, предварительно перевернув один из них. Ленту Мёбиуса иногда называют прародителем символа бесконечности, так как находясь на ее поверхности, можно идти по ней вечно. (Из объяснения воспитателя Детского Сада № 44 Центрального р-на Санкт-Петербурга детям средней группы).