- Еще, напиши что-нибудь еще, - приставала ко мне рыжая Танька. – У тебя так здорово получается сочинять стихи.
Мы валялись на одеяле возле маленького прудика посреди огромного луга. Нещадно припекало июньское солнце – жгло плечи, неприкрытую панамой голову, уже изрядно обгоревшие ноги.
В пруду возились маленькие желтые утята, то и дело ныряя за мелким мотылем, в огромных количествах копошащемся в пруду, больше похожем на большую грязную лужу.
- Напиши про меня, - не унималась подруга. – Я приеду в город и буду всем показывать, посвященное мне стихотворение.
Разомлев на солнцепеке, мозг категорически отказывался думать. Но рыжая бестия уже совала мне в руку блокнот и карандаш. Горячий ветер выдувал из головы последние мысли, топил чувства и эмоции. Хотелось вот так просто лежать и ни о чем не думать. Смотреть на колышущиеся под порывами ветра ромашки и колокольчики, слушать стрекот кузнечиков и жужжание пчел, слетавшихся в огромных количествах на запах живительной влаги.
Напиши мне письмо, хоть две строчки –
Только несколько ласковых слов.
Я запомню все буквы и точки,
Словно тонкую музыку снов.
Напиши, я письмо расцелую
И слезу между строк уроню
И навек как молитву святую
Под подушкой своей сохраню.
- Здорово! А еще так можешь? - заглянул через плечо ко мне в блокнот лопоухий Сашка.
- Что, и тебе оду наваять? – улыбнулась я неожиданно подкравшемуся мальчишке.
- Нет, мне не надо. Давай лучше в карты играть, - Сашка достал из кармана брюк новенькую колоду. – На поцелуй.
Парень осклабился, и на смуглом, почти черном лице вспыхнула ровными жемчужинами зубов задорная улыбка.
Танюха хитро посмотрела на меня.
- А что давай. Не будем показывать пальцем, но я уверена, здесь найдется девушка, которая с радостью подарит тебе свой поцелуй.
«Ах ты, рыжая плутовка, - подумала я. – Знает ведь, что Сашка мне нравится. Зачем же так подставлять?»
Но на мои протестные вопли уже никто не обращал ни малейшего внимания. Ловко изобразив пару шулерских штучек заядлого картежника, Сашка уже сдавал карты, то и дело косясь в мою сторону.
Игра не клеилась. Вернее, не клеилась у меня. Я без конца отвлекалась на не в меру активных утят, боясь, что они выползут из лужи и затеряются в луговой траве. В конце концов, в моей руке оказалась почти вся колода, а мои коллеги по игре радостно потирали ладони.
«Удалось-таки облапошить» - вяло и без восторга подумала я.
- Ладно, погнала я утят домой, - засобиралась Таня. – Вона как развозились, проголодались, наверно.
И нестройная пищащая на все лады ватага понеслась к дому, подгоняемая ивовой веткой, метавшейся диким ураганом в тоненькой Танькиной руке.
Вокруг почему-то сразу стало очень тихо. Я сидела, отвернувшись к пруду и обхватив острые колени руками. Сашка сидел рядом, задумчиво бросая в воду мелкие травинки. Они бесшумно оседали на прибитой утиными лапками жиже, не долетая до воды.
- Ты уедешь в город и забудешь меня, - разрезал тишину Сашкин шепот. – Я так долго ждал лета, ждал, когда снова смогу увидеть тебя.
Я повернулась и заглянула ему в глаза. Карие с желтыми крапинками искр, они были наполнены слезами смущения от такого трудного и долгожданного признания.
Когда этот лопоухий мальчишка перестал быть для меня просто другом? В детстве мы часто дрались, как это нередко бывает между местными деревенскими ребятами и приехавшими на летний отдых маленькими горожанами. Потом мы вместе играли в лапту и строили плоты и землянки. Катались на велосипедах и ездили в соседнее село за чипсами. Вместе ходили за грибами и наперегонки собирали пахучую землянику. А потом теплыми июльскими вечерами лежали на разогретом за день асфальте шоссе и смотрели на звезды.
Мы были детьми. Да и сейчас я чувствовала себя маленькой девочкой, приехавшей в деревню к бабушке на «поправку здоровья», как любила говорить моя мама. Только здесь среди всего это буйства и великолепия природы – радом с небольшой речушкой Штыгой, в которой мы целыми днями возились как тощие лягушата; радом с дубовой рощей, где мы так любили по ночам печь картошку; рядом с заливными лугами, где местные привязывали на выпас коров и лошадей – я могла ощутить себя маленькой и счастливой.
Горячие Сашкины губы обожгли мой подбородок. Я вздрогнула и отвернулась. Казалось, что вот сейчас, с проигранным мною поцелуем, моим первым в жизни поцелуем, пропадет все это очарование деревенского лета и детской влюбленности. Пропадет серая жижа, усыпанная вырванными травинками, пропадет рыжая соседская корова, которую за буйный нрав так боялись ребятишки, видневшиеся в вдалеке холмы, лежащие громоздким ожерельем вокруг большого пруда, где мы любили по вечерам ловить звонких вьюнов. Пропадет само лето и эта крохотная, но так мною любимая деревня Воскресеновка.
Я не хотела этого поцелуя. Не хотела, не смотря на то, что так мечтала о нем.
… Через неделю Сашка назвал рыжую Таньку своей девушкой. А на моих губах все еще дрожало еле уловимое тепло первого в моей жизни поцелуя.