Когда я слышу о национальных конфликтах в разных точках нашей бывшей страны, я не мыслю категориями «народы», «независимость», «суверенитет», «национальная безопасность»… Для меня это конкретные люди с конкретными, нередко загубленными судьбами. И это чувство сопереживания за сограждан, попавших в конфликты, причем не по своей воле, преломляются во мне через призму одной житейской истории.
В середине девяностых годов я проживал на Крайнем Севере, в Норильске. Однажды по дороге домой встретил старого знакомого, который несколько лет назад, отработав два десятка лет на подземном руднике взрывником, уехал куда-то на юг, на постоянное место жительства. Мы разговорились, и вот что он мне поведал о своих последних прожитых годах.
«Ты знаешь, как здесь, за полярным кругом, хочется лета! Постоянно испытываешь желание увидеть распускающиеся деревья, яркое солнце, почувствовать теплое дыхание южного моря. И чем дольше живешь в вечной мерзлоте, тем сильнее тянет на юг, причем эта тяга у меня постоянно накапливалась.
Мне стал сниться один и тот же сон: будто сижу я в маленькой беседочке под ласковыми лучами южного солнца, а вокруг меня мандариновый сад. Наверное, я был счастлив в такие ночи. Просыпаясь в такие ночи, я ворчал на себя за то, что я, как ребенок, ношусь с розовыми снами. И ведь интересно, почему мандариновый сад, а не вишневый или яблоневый. Черт его знает. Может потому, что этот фрукт для меня – это Новый год, елка, детство, наконец…
В то время я уже довольно долго отработал на Крайнем Севере и собирался менять место жительства на средние широты нашей страны. На юга вроде не собирался. Однажды совершенно случайно узнал на работе от товарища родом из Грузии, что есть возможность недорого купить дом в одном из селений Абхазии, в чудесном, по его словам, месте. Я бы не обратил внимания на его слова, но он сказал что селение – сплошной мандариновый рай. Меня как током ударило. Вот голова садовая. Я просто купился на этот сказочный рай.
Случилось то, что случилось. Раздумывал я не долго. В первый очередной отпуск съездил в указанное селение, выложил почти все накопленные деньги и купил небольшой домик с большущим мандариновым садом.
После этого время пошло по-другому. Работать я уже не мог. Будто кто подталкивал поспешить с отъездом, чтобы хоть немного успел я пожить в мандариновом раю. Короче, продал я квартиру, рассчитался, простился наскоро с друзьями и с Севером и уехал в теплые края вместе с мамой.
Два года я жил в своем мандариновом раю. Местные жители приняли нас гостеприимно. С ними по-соседству жили люди разных национальностей, и оттого общение приобретало особенно интересный характер. Тут тебе и кавказский акцент, и украинские мотивы, и еле понятные узбеки и азербайджанцы, и говорящие очень чисто по-русски североосетинцы, словом, целый букет наречий.
Я много рассказывал им о северном житье-бытье, где никто из них не был, о том, как там живут их земляки: грузины, абхазы, аджарцы. Знаешь, я, умудренный опытом человек, был уверен, что живу «в дружной семье народов», как тогда везде говорили. Да, я верил в это и радовался окружающим. Так и жили мы с мамой на две пенсии, и всего нам хватало.
По вечерам я подолгу сидел в своем саду. Смотрел на заходящее солнце, вспоминал былые дни. Что интересно, снился мне тогда исключительно Север, бывшая работа, оставшиеся там друзья. Ведь вот человек как устроен: на Севере мечтает о южных краях, а, попав туда – скучает по вечной мерзлоте. Парадокс…
Ничто не предвещало в затерянном селении того, что произошло потом… После развала Союза у нас долго было спокойно. Но националистические настроения, в конце концов, проникли и сюда. Постепенно наша спокойная жизнь превратилась в сплошной кошмар. Так как мы с мамой были русскими, недавно приехавшими, мы долго оставались в стороне от конфликта. По ночам начались обстрелы жилых домов. Я не вмешивался ни во что. Представители разных сторон противостояния все чаще приходили ко мне и предлагали принять участие в происходящем. Сам понимаешь, моя профессия взрывника для них была как нельзя кстати.
Стрельба из стрелкового оружия постепенно сменялась на взрывы фугасов. От этого мой мандариновый сад стал принимать жалкий вид, он уже не источал спокойствие и умиротворение. Я все реже выходил на улицу. Эта земля стала для нас враждебной и просто опасной для жизни.
Не буду говорить, сколько мы натерпелись за время вооруженного конфликта, который накрыл нас с головой, но, в конце концов, все бросили, и вот теперь я снова здесь, в Норильске, у пустого корыта. Все, что заработал за двадцать лет, осталось в прошлой мандариновой жизни. Силы еще есть, буду работать. А вот мама очень плоха, для нее это большой удар на старости лет. Мандариновый сад больше не снится. И здесь я мандарины не покупаю, не хочу. Я никого не виню, обида уже прошла, а вот «за державу обидно».
Понимаешь, жизнь прошла, и прожита как-то не по-человечески, не по-божьи. Это я не только про себя, а про весь наш бывший «союз нерушимый». Уж нас разделили бы без крови, тогда и сходиться было бы сподручней потом. А к объединению мы все равно придем, в это я уверен. Знаешь, мой тебе совет: будешь отсюда уезжать – только на свою малую родину, туда, где родился. Она всегда примет и не обидит».
Я его больше не видел, так как скоро навсегда уехал туда, где я родился…
2002