Однажды я зашёл к своему знакомому капитану милиции, и тот показал мне следующий рассказ, написанный им по материалам одного из нашумевших и сложных дел. Мишель Сергеев очень мне доверял, просил сделать корректуру и составить композицию. Он дарил мне авторские права, потому что иное не позволяла должность и звание. Имя его, как и всех действующих лиц, я выдумал, точнее видоизменил: одно время я увлекался русским имяславием, так что у читателя не должно быть претензий. Итак, начнём.
Макеев, профессор философии, имел привычку разговаривать сам с собою и улыбаться своим же шуткам, потирая при этом свои уши. Его друг Федоров, профессор психиатрии, не находил это странным, тем более что Макеев был его школьным другом. Они часто собирались за чаем и рассказывали анекдоты, случающиеся в обоих призваниях. В один из таких задушевных вечеров Макеев предложил Федорову написание совместной книги, обобщающей современные проблемы и решения в вопросах сознания. Оба профессора имели ряд монографий и других публикаций, причём весьма немалый, но целых книг ни у того ни у другого ещё не было. «Зная Вас и Ваши таланты, – отвечал Федоров, – я не могу отказаться от столь интересного труда. Но Вы как настоящий трудоголик возьмёте всё на себя, так что мне выпадут всего лишь жалкие две-три главы». Макееву двояким показался ответ друга. Что-то в нём не было договорено. Макеев предложил оставить душную квартиру и пойти в парк.
Было начало августа, никто из профессоров ещё не успел взять отпуска. Погода была тёплая, было не слишком жарко. Дождей не было. Дорогу с девятого этажа из трехкомнатной квартиры Макеева провели они молча. Макеев внутренне суетился. Новая идея перебила в нём способность говорить. Он разрабатывал план более охотной сделки, более занимательного литературного дела. «Лёха, хватит тебе поясничать, – неожиданно для самого себя сказал Макеев, когда они приблизились к парку, – мы слишком давно не говорили на ты. Лёха, послушай: книга – это то, что сейчас нам обоим нужно. Стыдно нам в таком звании без книг». Алексей Федоров покачал головой. Его отец, грек по национальности, в его возрасте был уже академиком. Макеев надавил и на это. Два сорокалетних профессора после выпитой ими бутылки вина обо всём договорились.
Решено было написать книгу под странным названием «Интроспективная психиатрия. Том №1: экстравагантная интроверсия». Книгу поддерживали МГУ и Московский научно-исследовательский институт психиатрии. Сами авторы взяли себе два года для исполнения всех обещаний. График был напряженным, но интересным. Работали профессора не хуже, чем в своё время Делёз и Гватари.
В основу первой книги лёг так называемый «случай Эмова-Лесковой».
Моня Эмов стал считать себя марсианином. Свою возлюбленную он тоже прочил в марсианки. Ситуация усугублялась кщё и тем, что госпожа Лескова не любила Моню. Психиатр и его друг-философ взялись за это дело за его остроту, уж очень настойчиво Эмов настаивал на своём марсианском происхождении, и ещё потому, что Лескова была влюблена в двоюродного племянника Макеева, господина Бакулина. Всем в этом любовном треугольнике было по 18 – 20 лет. Алексей Федоров взял излечение Мони под свой контроль, а Дмитрий Макеев – историю Марии Лесковой и Александра Бакулина.
На следующий день после решения написать книгу про Эмова наш психиатр взял его историю в руки. Таблица таблеток не вызывала опасения, юноша явно шёл на поправку. Но каков чуден был его первоначальный бред. «Считает себя принцем планеты Земля, жаждет руки Марсианской принцессы Маши. Уверен, что если этот брак не будет заключён, то вселенная будет уничтожена Дартом Вейдером, собакой Эмова; так он называл её во время болезни за черноту. Москва – «столица мира», а президент Медведев – его «отец» и король мира по совместительству. Холост. Живёт с матерью и старшей сестрой».
Мне неловко писать про болезнь Эмова; мне слишком жаль его. Но обещание Мишелю меня заставляет продолжать.
Какая это несчастная любовь! Он любил её с самого первого класса. Он привык жить ей одной. Да, тогда ему почти не было из кого выбирать: только дворовые девчата и девочки из класса. Моня не знал, что можно любить целый пол, половину человечества. Он любил Машу. И эта любовь выродилась в болезнь. Только к концу одиннадцатого класса он сообразил, что можно просто написать ей на адрес школы, что он в конечном счёте и сделает, а пока он просто любил плакать, что потерял её, «свою Машу». Маша Лескова была всего лишь первой в его жизни, ох, как хотелось Моне, чтобы и единственной. После её письменного отказа в ответных чувствах Моня стал наркоманом. Не сильным, как выяснилось. Его пригрела психушка, а не наркологичка.
Но этот раз для Мони был третьим. Второй так же был в своё время посвящен Маше Лесковой. После отказа он ещё с ней пытался переписываться. Она игнорировала его письма, через некоторое время даже перестала их читать.
В этот раз он попался после того, как долгое время осаждал её дом в одном провинциальном городе.
Не любовь, а болезнь, понял он наконец-то, губительная страсть, не романтика, а идиотизм. Но осознание было ещё так далеко, а пока он знакомился со своим лечащим врачём, которого звали Алексей Платонович Федоров.
– Я люблю её доктор, люблю, – кричал Моня на вязках, – Машу Лескову. Люблю!
– Сейчас ты ещё не готов к любви. Ты не сможешь в таком состоянии написать ей даже письмо. Я не говорю о семейной жизни. – пытался успокоить Федоров, – Ты, прежде всего, не должен был глотать эти таблетки афобазола. Уверяю тебя, в нашем саноторном отделении тебе станет лучше; у тебя будет время обо всём подумать.
Психиатры не обязаны мнению своих больных. Так Моня лечился в общем и целом два года, включая питие таблеток на дому и одному ежемесячному звонку Феборову. Солиан, «таблетка от любви», как называл препарат Моня, его и спас. Маша уже жила с Бакулиным.
Профессора заканчивали книгу о Моне и его страсти. Критика уже хвалила её. Случай необычайной любви, но притом односторонней привлекал и чисто человечески, не только медецинстки то бишь.
Выздоровевший Моня решил подать в суд на авторов книги. Ею они нарушали его права на тайну. Капитан милиции Мишель Сергеев во всём разбирался практически один. Он прочёл всю историю болезни очень внимательно, не менее чем саму книгу. «Второй том, наверное будет про меня», – подумал Мишель.
Оба профессора заплатили большой штраф Моне Эмову с обещанием уничтожить все рукописи. Этих денег ему хватило, чтобы привлечь внимание красоток и благополучно забыть Лескову-Бакулину.
Лето 2008, Москва.