. . . . . . . . . . . . . . . . -эссе-
. . . . . . . .. .«Гюльнара, Земфира, восточная пери,
. . . . . . . . . . Сегодня стою я у запертой двери».
. .. . . . . . . . . . . . . . . .(Есенин) ? .
Лето в этом году выдалось небывалое. Прохладительные напитки и мороженое шли нарасхват. Вот и я в очередную поездку в Москву в перерыве между запланированными делами заскочил в одно из бесчисленных заведений (на мой взгляд, это - едва ли не единственное положительное явление «нашей» рыночной экономики), где можно перехватить хот-дог, булочку, пирожное, пиво (от 6 до 50 марок) и гарантированно холодную Фанту, вне зависимости от уличной температуры. Блаженно стою за столиком со стаканом ледяного Спрайта и, оттягивая момент выхода в тропический зной, достаю из дипломата сборничек Есенина (время от времени он сопровождает меня в поездках). Открываю его и, как бы, выпадаю отсюда, из дел, огорода, газетных ужастиков, политических дрязг и телевизионной рекламной вакханалии.
«Ба, не часто сейчас в Москве увидишь чудака, в руках которого Есенин, а не Суворов, Незнанский или Маринина. Неужто любите? Или для понту?» - хрипловатый голос переместил меня от восточного шумного базара, пахнущего дынями и пряностями, от старика – хитрована, закутанного в халат «менялы, что давал за полтумена по рублю», в современную Москву, где на каждом углу обменники, дающие по четыре «грина» за сотню, правда, при этом требуется паспорт, зато выдаётся справка на вывоз валюты. За соседним столиком, на котором громоздилось не менее полдюжины пивных бутылок, стоял мужичонка неопределенного возраста и совершенно странного вида. Волосы и кожа его обветренного лица явно свидетельствовали, что ему очень далеко за шестьдесят, даже не могу сказать, на сколько он выглядел, но он был жилист и поджар. Вполне естественной была его рыжевато – седоватая недельная небритость на уровне модной ныне у некоторых телевизионных обозревателей. Ну, а одежда – особая статья, это, не только не Версаче, а, прямо-таки, театральный костюм – косоворотка, странный пиджачишко, брюки с пузырями на коленях и … Сапоги! Да, да, сапоги, но не те осенне-зимние с толстыми рифлеными подошвами, с ремешочками и всякой фурнитурой; не мягкие кавказские, что красуются на ножках грузинских танцоров; не натуральные ковбойские, нет, а те, как их? – да, кирзовые, серые стоптанные сапоги, которые в этой стеклянной забегаловке с немецким пивом, американскими сигаретами и мелькающими за окнами иномарками, смотрелись совершенно удивительно.
«Никак, еще и «Персидские мотивы» время от времени смотришь?» - прервал он мое разглядывание и махнул рукой, приглашая к своему столику. Я не стал отвечать отказом и перешел к нему со своим стаканом, благо, в заведении кроме нас никого больше не было.
«Я, ведь, можно сказать, своими глазами эту историю видел, хошь, - расскажу?» – он пододвинул пару бутылок мне и махнул продавщице – «Еще пяток». Хотя я и не пью пиво, – просто не нравится, но необычность собеседника и немыслимое предложение рассказать об этом Есенинском цикле настолько меня заинтриговало, что я, в отличие от Нины Андреевой, решил «поступиться принципами», опрокинул бутылку в свой стакан с остатками «Спрайта» и приготовился слушать. Ах, как я потом жалел, что со мной не было диктофона и какой – либо «мыльницы» от «Кодака» или «Коники». Колоритная его речь все тише звучит в моей памяти и эта запись – слабое и краткое отражение тех 20 - 30 минут, что я провел, как говорят, с открытым ртом.
По его уверению, он не только земляк, но и ровесник (!) Есенина.
«По Рязани бегали вдвоем
Он был белобрыс, я темно-русый
Его песни до сих пор поем,
Я хожу с годов тяжелым грузом.
Да, давно дело было, почитай, как раз за год до той Питерской гостиницы… Маялся сильно он, тянуло его что–то новое, необычное увидеть, «зарядиться», как говорят сейчас. Не раз то Саади, то Хайяма видел я у него в руках, еще и посмеялся как-то: «Тянет тебя Восточным мужиком побыть, муэдзинов послушать? Только без бороды там делать нечего, да и цвет волос у тебя совсем не тот. Ну, а у баб там - сверху донизу завесы, никакого интересу». Оборвал он меня тогда резко, а там и поехал на Кавказ. Слава богу, обстоятельства так сложились, что не добрался он туда, застрял у Переславской, что – ли, а потом и вовсе вернулся. Ну, думаю, успокоится, и все пойдет, как раньше. Ан, нет, полгода вроде и прошло, он опять шасть туда, вроде, визу обещали в Персию дать. Тут и я за ним махнул, – мало ли что. Ждет – пождет нужные бумаги, да его все завтраками кормят. Знакомых хороших мало, компании, считай, никакой, совсем мой Серега пропадает. Вот тут-то Шаганэ эта и вывернулась ему на глаза, - школа была почти насупротив дома, где мы жили. Он, то сидит - молчит, то ходит от стены к окну и обратно. Раз увидал, два увидал, а на третий – шапку в охапку и бегом на улицу. Я, было, за ним, а они уже за угол поворачивают, даже рассмотреть ее в тот раз не успел. Приходит через полчаса, - молчит, на вопросы не отвечает. Дня через три, смотрю, повеселел, похоже, учителка таять начала. А через неделю пришел, сияет – ну, говорит, еще два дня и вопрос с визой должен решиться, потом глянул на меня этак хитро, достал из кармана ключ, подбросил его, поймал другой рукой, аккуратно на стол положил. «Вот так-то, не жди меня сегодня» - говорит и идет переодеваться. Ну, по женской части он всегда был мастак, так что десять дней добиваться благосклонности, – когда еще это такое бывало, чай, он не кто-нибудь, а Есенин! Хлопнул меня по плечу и поспешил на улицу и, действительно, не пришел таки ночевать. И на следующий день не появился. Уж вторая ночь на дворе, а Сереги все нет. Хотя бы весточку какую подал. Потому я с горя и взял немного чачи , потом еще чего… На четвертый день, кажется, опамятовался и, полный скорби, пошел в полицию заявлять: так, мол, и так, пропал великий поэт земли русской. И ждала меня там радость большая, - у нас, говорят, Ваш друг любезный, да что же Вы это раньше не объявились, и допустили меня к Сереге на целых полчаса. Тут он мне и рассказал, как дело было в тот вечер, что он прихорашивался, да женским ключиком игрался. Пошел он, ясно, туда, где его ждала училка эта, то–ли грузинка, то–ли армянка (их, по моему, и местные не различают). На радостях и для поднятия духа, заскочил в питейную лавочку (не помню уже, как называется), затем в другую, а третья рядом была. Короче, когда уже стемнело, добрался, вроде, до того дома, куда стремился. Ключиком туда - сюда, не открывается, холера. Ну, не привык друг мой перед закрытой дверью томиться (когда это было, да и было ли вовсе?). Разбежался сгоряча, и высадил дверь, чай, дело молодое. А там - грузин, пожилой уже, никак не поймет, чего это пьяному русскому нужна его жена?
Добро еще, что хозяин был – пень трухлявый, да и хозяйке лет не меньше пятидесяти, и не было рядом ни сыновей, ни братьЁв, ни дядей с племянниками, не то, - был бы очередной ТЕГЕРАН, и какой алмаз тогда заменил бы Серегу? А так - попал он в полицию и сидел там тихо–мирно. Вот тогда–то и услышал я впервой эти четыре строчки:
В Хороссане есть такие двери.
Я их открывал и не открыл.
Только вряд ли кто тому поверит,
Зная мой неукротимый пыл.
Что, скажешь, в сборнике, чай, по-другому? На то и сборник, редакторам - это поправь, другое…, да ладно… А вот что интересно? Учителка, знать, была Князя того племянницей…(ну, потом скажу), да и Серега – это же СЕРЕГА!, но все сделано было шито–крыто, ни в одной газете не выскочило ни строчки об этом … инцинденте. Это что! - мне (мне!) кто-то из знакомых нашуршал по секрету, что Серега поехал за бумагами в Закавказский ЦИК, чуть ли не к Миронычу (С.М.Киров - прим.ред.), и будет он обратно через три - четыре дня. Не поверишь, но за эти две недели вынужденного отсутствия контакта с работниками прилавка (винного), мой друг и выдал эти самые «Персидские мотивы», что все числят сейчас «жемчужиной его творчества». Ну а теперь, как оно? - посмотрим «pro contro» – знаешь такое? - это от противного (я не имею в виду лягушек, мышей и прочую живность, от которой визжат наши дамы - мадамы). Ладно, не отвлекаюсь больше, на чем я остановился? Ну, положим, открыл бы он ту дверь в своем благословенном Хороссане, только, скажу я тебе, не столько благословенном, сколько занюханном. Представляешь, идешь по улице, а вокруг одни дувалы - сплошные глиняные заборы, да еще арыки – это канавы, что пользуют одновременно в качестве водопровода и канализации. Понятно, жара за сорок; никакого тебе света и горячей воды. А о телефоне и газетах там и слыхом не слыхивали. Правда, есть проказа и прочие «восточные прелести», тьфу, да что там говорить! Тут не до стихов и восторгов, унести бы поскорее ноги. Да, что я, Хороссан, Хороссан, в самом Тифлисе с этими благами цивилизации было хреново в то время. Плюс к тому, учителка была вся в энтилигенских комплексах, с непроверенными домашними заданиями; с мужем-чиновником, слинявшим на три дня в Эривань; с пятилетней дочкой, спихнутой на этот вечер под дурацким предлогом к строгой свекрови через две улицы… Что бы она чувствовала рядом с этим пьяным «гяуром» с охальными руками и слипшимися и спутанными соломенными кудрями? Так что,… свидание обещало быть не самым приятным для обеих сторон. Потому, когда мы порой вспоминали эту историю и он, разрывая рубаху на груди, кричал: «Не такой уж горький я пропойца, чтобы перепутать эту дверь!», я наливал ему по новой и успокаивал: «Брось, Серый, дверей много, а ты один. Да и баба – ни рожи, ни кожи, не за что ущипнуть, не то, что наши рязанские. Плюнь и разотри! Давай еще врежем по одной!». И тогда мы врезали еще по одной, и еще, и еще, и он засыпал. А я все думал, ну, надо же, выпил человек три лишних стаканА, да завернул не в ту сторону, да спросить было не у кого, а, и встреть он старую грузинку, та - все равно по-русски ни бельмеса не понимает. Даже знала бы она русский, ну, какой бы разговор вышел? «Где тут живет эта, «из хорошей семьи и с образованием», я к ней намылился на вечерок «кофу попить, да музЫку послушать»? Нет, брат, шалишь! Одно к одному, другое к другому, а в результате - сплошной восторг вышел: учителка до последних дней гордилась, что «устояла» и «сохранила» (а чего там было хранить–то, спрашивается?). К тому же она удачно вышла из житейской истории, и вошла в историю литературную, понимаешь. Ну, Серега не влип в очередной раз с бабами, не то бы опять скандал был с его Дунькой - балерунькой. А мы, то есть, Вы, млеете теперь над его строками, чай, должен помнить, коли, книжку носишь.
И, хотя я не был на Босфоре -
Я тебе придумаю о нем.
Все равно - твои глаза, как море,
Голубым колышутся огнем.
Я ведь тоже на Босфоре не был. А написано – железно! Особенно, это –«колышутся»…И, вообще, если ты и я… Значит, скажу я так…»
Далее разговор пошел на предмет уважения личности; не умещающиеся уже на столике бутылки, начали падать; и я предпочел раскланяться.
P.S.
Слог автора этой истории свидетельствует о его близком знакомстве с Бахусом, что дает повод сомневаться в полной достоверности изложенных фактов. Необходимо признать,что у его версии есть нестыковки с печатными материалами, - так, у Шагане Тальян (той учительницы) была не дочка, а сын; и дело было не в Тифлисе, а в Батуме; и стихи писались не две недели, а два месяца. Да только все это детали, тем более, что сорок лет назад еще никто не знал об учительнице, стихи эти были посвящены П.Чагину – редактору газеты “Бакинский рабочий”, регулярно печатавшей стихи Есенина в тот период и, естественно,“Шагане” трактовалось, как вариация его фамилии. Так что история знакомства и отношений Есенина и Тальян, описанная последней четверть века спустя после реальных событий, остается полностью на ее совести. Ну, да бог ей судья, главное, эти стихи – “Персидские мотивы”, они есть, и их можно и нужно читать и перечитывать.
P.P.S
Сказка – ложь, да в ней намек, красным девицам урок. Так что, слушайте, милые девочки, очаровательные девушки, прекрасные женщины и почтенные матроны. Если за Вашей дверью стоит мальчик, юноша, мужчина или старичок, подумайте, впустить его, или оставить дверь запертой. Может быть, именно Вы окажетесь источником вдохновения и следующие поколения будут наслаждаться стихами с Вашим именем.Чтобы не ошибиться в своем решении, можете помолиться: “О, всемогущий, дай мне силы сделать то, что я хочу! О, всевышний, помоги мне не сделать того, что делать не следует! Боже праведный, дай мне разум, чтобы я смогла отличить первое от второго!”
P.P.P.S.
Тем, кто хотел бы подробнее узнать о создании этого цикла, о встречах Есенина с Шагане Тертерян, рекомендую книжку “Персидские мотивы” В.Белоусова, который “раскопал” эту историю. Изд.”Знание”, Москва, 1968 г.
Балаково июль 1996 – декабрь 1999